Майами

— Мери, о, Мери, девочка моя, милая, это я, — завыла она, и на глазах ее закипели слезы, а голый страх сжал внутренности.

— Криста? Криста! О, Криста, мои ноги.

Искаженное шоком лицо Мери смотрело на нее из полумрака крошечного пространства. Глаза расширились от боли и ужаса. Лицо было белым, как лик Христа. Одна рука была свободной, другая погребена вместе с остальным телом в переплетении искореженного металла.

— Милая, не беспокойся. Я здесь. Все будет хорошо. Верь мне, Мери. Держись, как ты всегда держишься. Это я, милая. Все будет в порядке.

— Меня зажало, — сказала Мери. — Меня зажало и раздавило. Я не могу пошевелиться.

— Мы достанем тебя. Сейчас они придут. — Криста почувствовала, как ужас прошил ее. Она повернулась и закричала во всю мочь. — Помогите, ради Бога, помогите, кто-нибудь. Сделайте хоть что-то.

Потом снова склонилась к сестре.

— О, Криста, я люблю тебя, — проговорила Мери с мудростью ребенка, стоящего в конце жизни. — Я так сильно люблю тебя.

— Дорогая, детка, о, я люблю тебя тоже, так сильно, так сильно.

Крупные слезы появились на глазах у Мери. Они медленно набухли и побежали по ее бескровным щекам.

— Я хотела вырасти и стать похожей на тебя, — прошептала она и свободной рукой потянулась к Кристе, коснулась ее лица.

К Кристе тоже пришли слезы, растопив шок. Она держала руку сестренки в своей, холодную и липкую от пота, прижала ее к своей щеке и уже знала, что все кончено. Эти воспоминания останутся с ней навсегда.

— Помнишь, — спросила Мери, — у Кеннеди, когда ты сказала, что мы можем плакать?

— О, дорогая, не разговаривай. Доктора сейчас приедут. Все будет хорошо.

— Поцелуй меня, Криста.

Криста наклонилась в искореженное окно и прижалась щекой к щеке сестренки. И, собрав всю свою нежность, накопленную во время жизни на земле, поцеловала ее.

— Не оставляй меня, Криста. Мне так страшно, — прошептала Мери, и Криста почувствовала ее дрожь, когда время подошло. — Это так, как я боялась темноты, и ты разрешила мне спать с тобой в одной постели, только не дала мне взять с собой моих мишек.

— Не надо, Мери, не надо! О, дорогая моя, мне так жалко! Я так подло вела себя с тобой, а ведь я так тебя любила. Ты это все, что у меня было. Ты все, что у меня есть.

— Если мне удастся увидеть тебя сверху, я буду смотреть за тобой, — сказала Мери, такая маленькая и в то же время такая взрослая на краю вечности. Это было все, что она когда-либо хотела… стать равной Кристе, войти в круг ее друзей, добиться любви старшей сестры, которую боготворила.

— Мне холодно, — вновь заговорила Мери, — и я не чувствую своего тела.

— Не сдавайся, Мери, ради Бога, не сдавайся. — Криста крепко держала ее и старалась влить свою решимость в разбитое тело сестренки. Но глаза Мери уже закрывались, как закрывались они всегда после третьей истории, когда она ложилась спать, потом открылись снова, надолго перед бесконечным сном. Бывали такие прекрасные минуты, когда усталость и плохое настроение проходили, а впереди сияло утро нового дня. Но теперь не будет никакого завтра, а сон стал страшным врагом, а не другом.

— О, Боже, милый Боженька, спаси ее, — произнесла Криста. И почувствовала, как голова сестренки склонилась в ее сторону и жизнь отлетела от нее… руки Иисуса приняли ее наконец. Криста отпрянула назад, дикая печаль обрушилась на нее. Именно там, на жаркой дороге, под палящим солнцем, завязалось ее знакомство с одиночеством.

Стив, не замечая печальных мыслей Кристы, углубился в свои собственные воспоминания.

— Какое замечательное место. Вот где хорошо жить, — сказал он, вдыхая носом соленый воздух и вспоминая отвратительную, дымную вонь манхеттенского лета. — Здесь, должно быть, всегда был рай для малышей. Все равно что иметь на собственном заднем дворе огромную песочницу.

Криста вздохнула.

— Да, это было великолепно. — Жизнь продолжалась. Она вернулась к действительности. — Мы любили все это, особенно Мери. Знаешь, всякие там бесконечные пирожки из песка, замки, плаванье с маской и трубкой, в лодке под парусом, серфинг… Взрослые никогда не подходили к океану. Считалось дурным тоном иметь загар. Мы обычно проводили там время вместе с дикими и лохматыми ребятами из Уэст-Палм, которым не полагалось там быть. Городок старался держать их подальше от острова, не разрешая им парковаться, но мы сообщали им, кто в это лето не приехал на дачу, а всегда кто-то не приезжал, и поэтому они могли оставлять свои машины на подъезде к пустующему дому и потом приходили к нам на пляж.

Они поравнялись с домом, возле которого собралась небольшая толпа. Там был натянут полосатый тент, люди носили белые ящики-холодильники «Иглу» и подносы с едой к раскладным столикам, накрытым под парусиной. Красивая девушка в крошечном «бикини» и с загаром, как в Рио, крикнула им что-то через пляж.

Криста и Стив остановились.

Криста хлопнула себя ладонью по лбу.

— Эй, Стив, я совершенно забыла. Это же День Памяти. Дайна?! — крикнула она в ответ.

Дайна Хаттон бежала по песку, улыбаясь, и обрушилась на Кристу, сжав ее в своих объятиях.

— Криста! Криста! Как здорово! Я и не знала, что ты в городе. Ты, свинья! Почему не позвонила? У нас ведь пикник. Ты должна пойти к нам на пикник! Ты как раз то, что нам требуется. И не говори, что ты работала! — Ее загорелый нос нахмурился, изображая деланое неодобрение.

Криста виновато улыбнулась. Полный грим выдал ее. Палм-Бич был единственным местом на земле, где работа ставилась в один ряд с подрывной деятельностью.

— Дайна, это Стив Питтс, он почти такой же мой старый друг, как и ты. Стив, это Дайна. Она тратит часть денег, которые ее предки сделали из маленькой компании «Е. Ф. Хаттон», устраивая самые знойные пляжные пикники в честь Дня Памяти, какие только знала христианская цивилизация.

— Как замечательно. Незнакомец в городе. Свежая кровь. Сейчас ты мне начнешь рассказывать как он знаменит и что он делает потрясающие вещи, прямо как ты, Криста. Я уже падаю в обморок от восторга. Ну, кстати, у нас отличнейший рег-бенд, который Давид привез прошлой ночью на своей посудине с островов. Ни у кого из них нет ни паспортов, ни разрешения на работу, ничего подобного вообще. Так что завтра утром они влипнут в историю, если не уедут, либо нам всем придется отсидеть срок, согласно всем этим старым мочалкам, которые изображают из себя прокуроров. — Она не удержалась и хихикнула при мысли, что на бумаге законы применяются к таким людям, как она. — И действительно, посидеть за решеткой будет таким хорошим отдыхом после напряженного сезона. Мистер Терлидзес попросил Мими обдумать дизайн единственной тюремной камеры на Палм-Бич. И она получилась вполне комфортабельной. А подумай, как там спокойно. Такой отдых от телефона.