Майлз Уоллингфорд

Как и прежде, Купер поворачивает перед нами главную метафору произведения множеством граней, создавая игру символов, включающих практически все стороны человеческой жизни. Уже в первом романе, «На море и на суше», жизнь представала как клубок противоречий, выявлявших относительность суждений человека о ней и о себе самом. При этом море выглядело вольнее суши, откровеннее как друг и как враг, оно приводило к самораскрытию характера, а противостояние человека морю было честной борьбой под стать мужскому поприщу и предназначению. Все это остается справедливым и для второй части дилогии.

Женщина у Купера ассоциировалась с сушей (автор, правда, не касается старого морского поверья о том, что женщина на судне — к несчастью, хотя Эмили Мертон вносит именно такую ноту в повествование). Дом, достаток, возлюбленная — ведь этот ряд понятий недвусмысленно связан с берегом (подразумевается, что и с устойчивостью, хотя его «рифы» и «мели» — это людские пороки: мошенничество, алчность, лицемерие, клевета — и несть им числа). В первой части дилогии в отношениях героя с Люси, его возлюбленной, и Грейс, его сестрой, обнаруживается достаточно недоговоренностей и неясностей, так что женское начало предстает в книге воплощением скорее зыбкости — будь то на море или на суше.

В «Майлзе Уоллингфорде» с первых страниц метафора суши и моря подхватывается: дом сравнивается с кораблем, и развитие этой мысли напрямую исходит от Марбла, причем даже в мелочах: вспомним, сколь симптоматично «путается» в его устах наименование только что обретенного дома (cove — «гавань», «бухта» вместо grove — «роща»). Морской дом (корабль) сопоставляется с сухопутным по принципу: что истиннее? Характерно, что тот же Марбл, отзываясь о своих забытых голландских корнях, не без пренебрежения изрекает, что в Голландии люди «живут как ондатры — то ли на суше, то ли на воде, не поймешь». К обсуждению того же вопроса подключается и неф Наб, в разгар морских бедствий, постигших героев, говоря о том, что «лучше бы им никогда не видеть соленой воды». И здесь читатель впервые открывает для себя: море способно отнять счастье, возможное на суше, а одиночество духовное может превратиться в физическое, как это и происходит с каждым из героев поочередно — с Набом, Марблом и Майлзом. Что касается Майлза — случай с опрометчивым закладом поместья Клобонни и близорукость в отношениях с Люси наглядно показывают, как уязвимы могут быть жизненные критерии, применяемые моряком на суше: фактически собственными руками Майлз едва не разрушает пути к личному счастью. Но он терпит крах и на море — вот почему важно прояснить, в чем причины и смысл катастрофы, постигшей «Рассвет», драматичная история которого начинается в главе XV и завершается в XXIV, составляя значительную часть пространства романа. В результате фатального плавания Майлз, преследуя материальные цели, теряет все, привязывающее его к бытию. Оставшись один на один с собственным поражением, утратив корабль, груз, поместье, возлюбленную и друзей, он всерьез задумывает добровольный уход из мира. К началу повествования преуспевающий капитан и помещик, герой движется сквозь все более драматичные перипетии плавания, от несчастья к несчастью, от крушения к разорению, от одиночества и мыслей о смерти к аресту и пленению. В сущности, катастрофа на море отражает полное замешательство, испытанное героем на суше. Красноречивым параллелизмом может послужить двойной арест Майлза, сначала у берегов Англии, затем в Америке, и мотив с двойным закладом поместья: сразу же вслед за выкупом домика Марбла следует опрометчивый (причем тайный) заклад Майлзом Клобонни. Из безысходного кризиса героя выводит Провидение, роль которого исполняет Люси, в то время как общий вывод состоит в том, что «Бог ведает всем, что происходит как на море, так и на суше». Таким образом, исходное противостояние суши и моря перерастает в исконный человеческий дуализм души и тела, преодолеть который возможно только вмешательством великого таинства свыше. Важно отметить попутно, что «морские» главы занимают в романе количественно больше места, они, естественно, ярче содержанием, само же море явно выступает мощным художественным символом, предвосхищая Мелвилла, у которого оно однозначно вытеснит сушу в качестве места действия.

Одним из постоянных приемов Купера, оттеняющих идейный замысел и судьбы героев, как отмечалось ранее, является символика имен и названий — персонажей и кораблей. Она распространена неравномерно и возрастает в зависимости от важности роли персонажа в повествовании. Если говорить о кораблях, о г «Кризиса» первой части дилогии капитан Майлз переходит к «Рассвету» своей жизни (правильнее переводить название корабля как «Заря», тем более что на носу его укреплена резная фигура Авроры). И если в своей материальной морской судьбе «Рассвет» не оправдывает надежд героя, то символической своей ролью он «от противного» заставляет Майлза прозреть («to dawn upon» — осенять, доходить до сознания) его истинное место в мире. Можно связать этот смысл и с обретением Божественного откровения в конце романа, где Люси (Lux — по-латыни свет) выступает прекрасной его посланницей.

Мастерским поворотом в символике романа выплывает в его финале и Меченый (индейский вождь, повешенный Марблом без суда за коварство в первой части дилогии) — теперь уже в качестве корабля, командование которым принимает Марбл. Тема Меченого из эпизодической таким образом становится в ряд главных: это вопрос о правомерности человеческого суда и о выборе. Борьба и. месть или смирение и прощение приличествуют человеку? Что является его уделом — ошибки или непогрешимость? Напоминанием о бренности и греховности человеческой природы вечно служит Меченый (Smudge) — символ вины, родового пятна.

В «Майлзе Уоллингфорде» продолжена куперовская тема идеальной дружбы длиной в жизнь, которая усилена по сравнению с первой частью. Она связана прежде всего, конечно, с образом Марбла. Неясность и поиск — основные мотивы его жизненного пути — также находят здесь свое разрешение; с первых страниц романа, где происходит обретение им корней, семьи и дома, до последней — отправления Марбла в бессрочное плавание. Этот образ, наряду с образом Наба, звучит в «Майлзе У оллингфорде» символом постоянства человеческих чувств, цельности натуры (та же роль отведена Люси в любви, отсюда не случайно тяготение их с Марблом друг к другу перед кончиной последнего).

Мистерия дружбы приковывала внимание Купера издавна (вспомним отношения Чингачгука и Натти в пенталогии о Кожаном Чулке, Блюуотера и Оукса в «Двух адмиралах»). Недаром Марбл, неоднократно исчезая по видимости бесследно из повествования, чудесным образом всегда возвращается, как в первой, так и во второй части дилогии; по сути своей он не может пропасть, ибо дружба неуничтожима: она, как и любовь, исходит из тех же божественных источников, служит путеводной нитью бытия, а исчезает даже позже надежды — с последним дыханием человека. Кроме того, дружба как нечто, не имеющее материального измерения в приданом или в политических пристрастиях, не знающее сословного и расового деления, ни даже возрастных различий, является ощутимой личной жизненной ценностью. Она однозначно нравственна, служит обогащающим началом у Купера, это тоже духовная гавань, как и любовь, которая, в сущности, связана в романе с темой Провидения. Умирая, Марбл приобщается святых, «книжных» таинств Библии естественно, ибо он так же естественно уже вкусил благодатной дружбы и праведного труда в этом мире. Немаловажно, что таинство дружбы, скрепленной испытаниями, проявляется именно на море, которое делает Майлза и даже упрямого Марбла подлинными демократами, не ведающими различий между людьми по цвету кожи и достатку.

Таким образом, Марбл как персонаж играет принципиально важную роль в повествовании — и посредством своих «обобщений» о жизни, и параллелизмом собственной жизни карьере Майлза. Его точка зрения, нередко наивная, вполне народна своей глубинной логикой, например в требовании справедливости во всем, и часто выражается в юмористической форме. Марбл дан в постоянном поиске, в постановке вопросов и их разрешении; это не только действующий, но и размышляющий персонаж, и в этом он тоже близок Майлзу Уоллингфорду, только, в отличие от него, Марбл напрямую и вслух выражает свои соображения. Марбла, пожалуй, можно назвать морской ипостасью сущности Майлза, в то время как Люси — его «сухопутная» сущность, хотя, конечно, смысл этих образов «перекрывается» лишь отчасти. На всем облике Марбла лежит эта мрачноватая символика трагического непокоя: человек, «родившийся» на могильной плите, завещает сделать себе вечный дом из «ребра» корабля под названием «Меченый», уплывая на нем в бесконечность.

В тему дружбы вплетен и расовый мотив. Негр Наб, — конечно, символ преданности господину, но среди морской стихии он «выпрямляется», становясь равным своим белым товарищам, человеком на своем истинном месте, где он незаменим, и предстает частью общечеловеческого братства. Вообще говоря, тема черных американцев мало исследована применительно к Куперу, тогда как в ней он, коренной житель Нью-Йорка, глубоко созвучен проблематике американского Юга, предшественником которой в литературе «черной темы» и является.

Контрастным углублением метафоры о связях моря и суши является матримониальный мотив, все усиливающийся по мере приближения к концу повествования, где он завершается свадьбой. Беседы о женитьбе ведут, попеременно и совместно, на море — Наб, Марбл и Майлз, на суше — Майлз и Эндрю Дрюитт, Грейс и Люси, то есть практически все основные действующие лица, и даже второстепенные (например, негритянка Венера). Мотив б]эака впервые столь отчетливо в литературе США становится важной чертой «мифологического пласта» повествования — в данном случае с целью раскрытия содержательного ряда «женщина — суша — дом — цивилизация» в противопоставлении «мужчине — морю — кораблю — патриархальной воле». Оба ряда связывает, конечно, тема закона, но о ней лучше говорить отдельно, поскольку она принадлежит, в сущности, социально-политическому пласту повествования. В «Пионерах» Купер уже наметил образ женщины как цивилизующего начала; в «Майлзе Уоллингфорде» она противостоит дикости, воплощенной на сей раз не в лесах, а в морской стихии, с ее битвами и морским братством, не менее древним, чем туземное, ибо то и другое принадлежит к сфере родовых характеристик. В этом смысле пути Марбла и Майлза в конце концов расходятся: «союз» первого (посмертное единение) с морем служит признанием ценности прошлого, тогда как союз Майлза и Люси становится гармонией во имя будущего.

Во второй части дилогии женщина больше ассоциируется не с амбивалентностью, неясностью бытия, как было в первой, а с обретением пристанища, тихой гавани. В обеих частях дилогии жизнь героя проходит как бы под эгидой двух женских образов — Грейс и Люси.

Имя Грейс, конечно выбранное не случайно, богато смысловыми оттенками: здесь и милосердие, и благодать, и прощение, и милость (Господня). Все эти оттенки и проявляются в характере героини, и с этой точки зрения симптоматично, что она приходится родной сестрой Майлзу, на которого как бы переходит часть ее духовного естества. Не менее симптоматично, что Руперту (чье имя восходит к германоязычному Хродберт, Рупрехт и переводится как «блеск славы») изначально не суждено «обручиться» с благодатью и душевной щедростью, воплощенной в Грейс. Обнаруживая все большую нравственную обделенность, он как-то естественно выпадает из повествования, он ясен в низменности своей натуры, и конец его выглядит почти как подстрочное примечание, ибо большего он и не заслуживает.