Майне кляйне поросьонок шпрингает по штрассе

– Не съешь? – усмехнулся Вадик. – Даёшь слово?

Он сел. Воцарилась неловкая пауза.

– Ну? – из котла противнику не вырваться, но и давать время на перегруппировку не следует. – Что сидишь? Сделай что-нибудь!

– Лиз, а ты уверена, что хочешь…

– Я никогда ни в чём не уверена, а уж тем более сейчас. Но если из нас двоих самец – ты, то тебе и решать!

Вадик вздохнул и несмело протянул руки к Лизе…

… Лиза лежала и смотрела на тихо посапывающего Вадика.

«А он хорошенький», – подумала Лиза. Её вдруг захлестнула огромная волна нежности, она потянулась к Вадику, и, неожиданно для себя самой, одним движением откусила ему голову. Не в силах остановиться, она съела её абсолютно всю, до самой последней крошки. Потом Лиза встала, посмотрела на всё ещё конвульсивно дергающееся тельце, и подумала:

«Надо спрятать в холодильник. Столько протеина! В моем положении мне надо будет много есть, и налегать на белок».

Лиза чувствовала некоторую неловкость. Практика сжирания самца после полового акта уже давно порицалась в обществе. С первых дней жизни молодым самочкам начинали внушать, что это – анахронизм, что надо уважать честь и жизнь самцов, и кривая поедания из года в год неуклонно шла вниз. При этом вопрос о введении ответственности: моральной ли, или, упаси Боже, уголовной, за смерть партнера даже не ставился.

Лиза явно повеселела. Она вышла из дома, и, жмурясь на ласковое солнышко, расправила крылышки. Сегодня, до конца дня нужно столько успеть! Сначала заскочить в районную оотеку, забронировать ячейку. Конечно, можно отложить яйца и дома, но это такая морока! Лучше довериться профессионалам. Потом обязательно сегодня же встретиться с подружками. Лизе теперь есть чем поделиться!

Лиза вдруг вспомнила Вадика и погрустнела. Никто уже не будет являться и с порога вываливать на неё целый ворох интересных фактов. Как он там говорил? Исчезнувшая цивилизация? Великаны? Теперь уже Лиза не узнает об этом никогда, но одна мысль не давала ей покоя:

«Интересно, а тогдашние великанши у своих великанов выедали только мозг, или съедали их целиком?»

Душегуб

– Эй, вы живой? Вы спите или как? На кладбище так-то нельзя спать. Один, вот, тоже, говорят, заснул на кладбище, так его и похоронили там…

Старик медленно приоткрыл глаза: голос принадлежал молодой девушке, ещё подростку. Ни обильный макияж, ни мешковатый наряд, ни густая, закрывающая половину лица иссиня-чёрная чёлка с фиолетовыми и розовыми прядями не могли скрыть её миловидности и свежести. Одной рукой она придерживала знавший лучшие времена велосипед, а вторую протянула было, чтобы потрясти старика за плечо, но передумала.

– Я уже три раза мимо проезжала, смотрю – сидит и сидит, неподвижно так… Не ханыга на вид, прикид цивильный… Думаю, надо подойти, проверить, мэйби того, кони двинул чел…

Старик, не издавая ни звука, наблюдал за ней. В его взгляде читалось нарастающее раздражение.

– А вам ничего не надо сделать?

Старик удивленно приподнял бровь и закашлялся. Девушка рассмеялась:

– Расслабься, дедуля. Я имею в виду памятники там, надгробия… работы любой степени сложности, опытные специалисты… Счас, пятьсек, – она вытащила изо рта жвачку, уставилась куда-то вдаль и, перекатываясь с пятки на носок, как могла проникновенней затянула: – Ничто не сравнится с болью от утраты наших родных и близких, рано или поздно мы сталкивается с этим, единственное, что мы можем сделать – это увековечить в камне память о любимом человеке… Памятники и надгробия, работы любой степени сложности, опытные специалисты сделают всё в срок и с отличным качеством…

– Э-э, погодите-ка, милая барышня… – старик оживился. – Насколько я могу судить, вы представляете интересы мастерской господина Маркса? Я, признаюсь, некоторое время назад имел честь познакомиться как и с самим уважаемым Эмилем… э-э… Бернардовичем, так и со всеми работниками вашего небольшого, но весьма, весьма сплочённого коллектива. Да-а… Но сколько раз ни заходил, такого прелестного создания, к моему превеликому сожалению, застать не довелось.

Комплимент девушке понравился.

– Я помогаю папцу. Сейчас каникулы, вот он с мутером мозг и вынес… Бухтел и бухтел: мол, чем по улицам задравши хвост шлёндрать, или за компом плоскожопие зарабатывать, лучше бы помогла отцу… У тебя язык без костей, кого хочешь залечишь, ещё и денежку хорошую получишь… А иначе сниму с довольствия. Это он так шутит, да мне и самой нравится, здесь супер, я только второй день работаю, а уже всё знаю… Вот Васёк велик подогнал, не айс, конечно, малехо покоцанный, но лучше, чем пешедралом из конца в конец… ваще было беспонтово… Пацаны поначалу волну гнали, что здесь страшно, типа жмурики ходят – я сразу въехала: втирают… Что я, малолетка какая? И совсем не страшно оказалось, а вечером ваще агонь, когда уже почти людей нет – тихо, только ветер сосны качает – всё так… так…

– Таинственно?

– Ну да, типа того. А это ваша жена? А от чего она умерла? Болела?

Оба поглядели на обелиск. С новенькой овальной фотографии на них смотрела, чуть прищурясь, немолодая седая женщина с доброй виноватой улыбкой. Несомненно, при жизни она носила очки, но перед съемкой решила обойтись без них и не ошиблась – кадр получился очень удачным.

Старик поджал губы и снова прикрыл глаза.

Девчушка покрутила головой, немного помолчала, но вскоре не выдержала:

– Ну, если ничего не надо, я поеду дальше. Или, если надумаете, вот, возьмите, – она протянула ему рекламный листок.

– Убили её, – голос старика стал неожиданно глухим. – Какой-то подонок размозжил голову – то ли палкой, то ли битой – и бросил подыхать на улице.

– Плохо. В смысле – соболезную…

– Если вы уделите мне несколько минут вашего драгоценного времени, я поведаю эту трагическую историю.

Девушка заколебалась:

– Идёт, только я… мне в контору надо… Я мигом, кабанчиком метнусь, туда-сюда и…

– Я вас уверяю, это не займёт много времени, а потом мы вместе решим, что ещё надо сделать.

Девушка обречённо вздохнула, посмотрела по сторонам, куда бы поставить велосипед, явно намереваясь прислонить к какому-либо памятнику, но раздумала и бросила на землю.

– Прожили мы с моей Галочкой вместе без малого сорок лет, – мужчина опустил голову, словно постигая смысл сказанного и проверяя, не ошибся ли в цифрах. – Да, сорок лет… И всё оборвалось в один момент. В тот вечер Галочка задержалась на кафедре. Я пришел домой, уже поздно – её нет. Позвонила – говорит, всё, мол, уже убегаю… Ты, наверное, голодный, потерпи, котик, скоро приду, я тебе курочку купила… Курочку…

Час прошел, два, третий пошёл. Телефон отключен. Я сначала злился, а потом вдруг отчётливо понял: случилось что-то страшное, уже непоправимое, уже – навсегда. Руки дрожат, ни сидеть, ни лежать – ничего не могу. Идти куда-то искать в ночь – а вдруг разминемся, она придёт, а меня нет – испугается. Да и куда? Вокруг дома разве что, а в парк – ничего не увидишь, фонарей нет, тьма египетская…

Наконец решил позвонить. Сначала набрал номер ближайшей больницы. Подождите, как, говорите, фамилия? Радзиловская? Приезжайте…

Её, лежащую в луже крови, нашли случайные прохожие. Вызвали «скорую», та и приехала-то быстро, но всё равно поздно… Она скончалась по дороге, на руках у врачей, не приходя в сознание… Травмы, несовместимые с жизнью…

– Да вы присаживайтесь, – старик чуть подвинулся. – А знаете, с чего начались наши отношения? Не поверите – в молодости я был жутко стеснительным. К девушкам тянуло, но совершенно не представлял, как знакомиться, о чём говорить. К Гале – красавице, она только перевелась из педагогического – даже подойти боялся. Всегда неприступная, смотрит на всех строго так… Меня, наверное, и не замечала. Да и с чего бы ей обращать на меня внимание? Вечеринок я особо не жаловал, танцулькам предпочитал библиотеку. Был, как вы сейчас называете, ботаником…