Майор Бойцов желает познакомиться

– Решит он, – ворчит дядя Боря.

– Решу. И Завьялову… сам накажу. – Бойцов скалится.

Я округляю глаза. Уверена, кожа на лице по цвету сейчас практически сливается с рыжими от природы волосами.

Сам накажу!

Из уст грозного майора звучит, конечно, захватывающе…

Глава 2

– Что за дела? – с пацанским наездом спрашиваю я у Бойцова, когда мы выходим из кабинета Бориса Николаевича. – Что значит «накажу сам»?

– Закрой рот, женщина, – мрачно обрывает Тимур и ускоряет шаг. – Если не хочешь отправиться на кухню, хотя бы не отсвечивай.

Он разминает мускулистую шею, а я нервно сглатываю ком в горле.

Отношения между нами странные. По званию я намного ниже и вроде как должна беспрекословно слушаться. Вот только моя натура, требующая межполового равенства, не дает даже шанса. Словно специально Бойцова поддразнить хочется. Чтобы губы в улыбке скривились и скулами лишний раз поелозил. А он, майор мой, как ни странно, мне это позволяет.

Ругается, конечно, рычит. Даже в чулане закрывал. А темного закрытого пространства я больше всего на свете боюсь.

Смотрю на высокую фигуру, вышагивающую впереди. Пятая точка Бойцова определенно даст фору всем пятым точкам в нашем отделении. А если подполковник решится выдвинуть Тимура на городской гала-фестиваль, то майор и там шикарной задницей все награды соберет, как в игре компьютерной – блестящие звездочки.

– То, как вы со мной разговариваете, Тимур Иванович, ни в какие рамки не укладывается, – говорю ему в спину. – В Америке бы…

– Ты не в Америке, фенистилка, – перебивает он, не оборачиваясь.

Сейчас взорвусь от злости. Аллергик чертов!

– Я – феминистка, – произношу гордо. – Два месяца одно слово запомнить не можете? У вас и правда одна извилина? Или смеетесь?

Стараюсь идти так, чтобы не бежать унизительно за Бойцовым вприпрыжку, но и не отставать. В руках сжимаю сумку. Спина под плащом вспотела, поэтому я мечтаю поскорее добраться до своего рабочего места.

– Феминистка, – повторяю практически по слогам.

Даже ребенок бы давно запомнил. А этот… ни в какую!

– Мне без разницы, кто ты, Валерия.

– Старый, армейский, дырявый сапог, – шепчу под нос и, фыркнув, показываю спине Тимура средний палец.

Опрометчиво? Не спорю. Зато сразу как-то легче становится…

– Что ты сказала? – рычит Бойцов, резко разворачиваясь.

Я врезаюсь в твердую грудь вместе с фигурой, сложенной из пальцев, и задираю голову повыше.

Какой же он высокий!

– Сказала, что… сапоги мне надо купить, на весну. Армейские, на берцы похожие. Сейчас в тренде…

– Сапоги? – непонимающе повторяет он, без интереса оглядывая мои ноги.

Мысленно пищу, потому что на службу приходится носить унылые черные джинсы, а не мини-юбку. И вот эти мысли, они ведь вообще не про феминизм. Да что со мной?

– Ты что, мне «фак» показала? – нахмуривается Тимур.

Я закусываю нижнюю губу и часто дышу.

– Нет, – вру трусливо.

– Мне привиделось?

– Это… заговор такой.

– Чего, черт возьми?

– Заговор. Старинный. Мне бабушка показала. – Мои глаза бегают по его лицу, как маленькие мышки от взрослого кота. – На восстановление памяти. У вас ведь… явно проблемы. Можно, ещё конечно, на рассвете земли с могилы какого-нибудь умного человека подсобрать и вам под подушку сунуть. Но это не гигиенично. – Пожимаю плечами.

Бойцов молчит.

Что тут скажешь? И правда ведь, запомнить не может элементарного.

– Ты в чулане давно не сидела? – кивает он в сторону подсобки, где тетя Наташа, наша уборщица, хранит инвентарь.

Там, кстати, ни зги не видно, невкусно пахнет и как в гробу – тихо. Не то чтобы я часто лежала в гробах, но во всяком случае так кажется.

– Не надо в чулан. Умоляю, Тимур, – шепчу едва слышно.

Опускаю взгляд на широкую грудь, к которой, оказывается, все еще прижата. Замираю, улавливая малейшие ощущения в теле. Они… приятные.

Я вздрагиваю. Мы будто оба как-то разом понимаем, что стоим посреди отделения практически в обнимку.

– Черт, – цедит Бойцов сквозь зубы. – Пошли, – тянет за локоть.

– Что вы еще придумали?

Он невозмутимо на меня посматривает:

– Пока ничего, Валерия. О своем наказании ты узнаешь позже.

Закатываю глаза. У него еще и фантазии нет?

– А пока тебя ждет подарок, – произносит Тимур безразлично. – Шевели ногами.

– Подарок?

– Ты забыла, какой завтра праздник?

Черт.

– Боже, только не говорите, пожалуйста, что будете поздравлять меня с Международным женским днем.

– А что здесь такого? Ты в нашем отделе единственная дама.

Это правда. Среди оперативников девушек больше нет, как ни странно. Неужели им нравится бумажки в штабе перебирать?

– Зачем превращать праздник, который задумывался как символ борьбы за равноправие, в очередной День всех влюбленных? Дарить цветы, подарки? Относиться к женщине как к украшению?

Бойцов усмехается, но слушает с интересом. Идя по лестнице и волоча меня за собой, начинает рассуждать:

– Ты не спрашивала у меня разрешения, но все равно говоришь, Валерия. К тому же, замечу, делаешь это, подняв глаза. – Сам придумал, сам смеется. – Вам, фенистилкам, определенно есть что отметить восьмого марта. Не скромничайте.

– Вы конченый шовинист, Тимур Иванович! – с отвращением объявляю я.

– Пошли-пошли, парни приготовили тебе подарок. Засунешь его в рот, чтобы много не болтать. Может, подобреешь.

– Я злая, по-вашему?

Это он еще мою маму не видел…

Бойцов на вопрос не отвечает. Что очень подозрительно, но обо всем забываю, когда он открывает тяжелую дверь.

В кабинете, отведенном для сотрудников оперативно-разыскной службы, явно с утра аншлаг. Видимо, новость о том, что подполковник устроил взбучку своей племяннице-стажерке и старшему оперуполномоченному, майору полиции, получила максимально широкое распространение, и коллеги со всего отделения пришли позлорадствовать.

– Заткнуться всем, – мрачно бросает Бойцов, когда мы появляемся в кабинете. Разминает плечи, поправляет кобуру.

Хохот раздражает слух.

Ну кто сказал, что мужчины не сплетничают? Я работаю в мужском коллективе два месяца и могу поклясться: они такие же, как мы. Даже хуже!