Майор из Варшавы

— Пан майор, я боялся, мы поворот на Эльжбецин проскочим. Отряд подхорунжего Канарека там.

— Поворот?.. — Пан Казимир внимательно посмотрел на Вукса и, удивляясь, как тот мог догадаться о принятом им решении, осторожно переспросил: — Считаешь, надо?

— Да, пан майор, — Вукс наклонился и начал обтирать шею запаренной лошади. — Очень странный этот приказ. Мы ведь рассылали предупреждение, я лично проверял, и потом, наши же люди есть во всех новосозданных отрядах…

— Тогда вперед!

Пан Казимир дал шенкеля, и жеребец рванул с места, легко, по-цирковому отбрасывая копыта в сторону… Да, лесная гонка сделала свое дело. Теперь майор отчетливо понимал: время, позволявшее ему оставаться в тени, кончилось…

В Эльжбецин майор и Вукс въехали неспешной рысью. Едва они поравнялись с крайней хатой, как из-за плетня выскочили двое парней и, размахивая винтовками, загородили дорогу. Подозрительно глядя на всадников, один из них, видимо, старший, сердито выкрикнул:

— Хто такие? Цо тшеба?!

Пан Казимир кивнул Вуксу, и поручик, едва не наезжая лошадью на парней, громко со значением, произнес:

— Пяст!.. К пану подхорунжему.

Один постовой тут же выпалил из винтовки в воздух, а второй махнул рукой в сторону единственной на все село черепичной крыши.

— Туда езжайте!

На звук выстрела отовсюду начали сбегаться вооруженные люди, и когда майор, подъехав к указанному дому, тяжело спрыгнул с седла, там собралось уже немало народу. Пан Казимир еще не успел ступить на крыльцо, как дверь распахнулась, и навстречу выскочил молоденький подхорунжий.

— Командир отряда, подхорунжий Канарек!

Пан Казимир медленно, с тяжелым скрипом каждой рассохшейся доски, поднялся на несколько ступенек и только тогда глухо сказал:

— Майор Вепш…

Во дворе разом повисла настороженно-звонкая тишина. Краем глаза пан Казимир отметил, как по едва заметному знаку поручика из толпы выдвинулся пожилой, приземистый мужик и жестом подозвал его ближе.

— Приказ о Выселках был?

— Так, пан майор… — подошедший тяжело переступил с ноги на ногу.

В широких вислых плечах мужика угадывалась немалая сила, но в глазах была собачье-затравленная тоска. Пан Казимир понял. Это отсвет того, что случилось в Выселках, и вместо готовой сорваться с языка грубости тихо спросил:

— Кто?..

— Ксендз…

— Схизматики… Гайдамаки? — подсказал пан Казимир.

Мужик кивнул и, чувствуя внезапную симпатию к этому пришибленному событиями человеку, пан Казимир решил уточнить:

— Со Стусом что было?

— Это когда… Когда… — Казалось, во рту мужика ворочается не язык, а жернов. — Младенца… Топором… На колоде…

— Понял… — Пан Казимир вдруг почувствовал, как кровь жгучей волной ударила в голову. — Покажешь…

Короткий разговор оборвала протяжно-звонкая команда подхорунжего, и пан Казимир, спустившись с крыльца, медленно пошел вдоль строя неумело тянувшихся перед ним людей. Дойдя до середины, майор остановился и через плечо бросил не отстававшему от него ни на шаг командиру отряда.

— Бой был. А как потери?

— Потерь нет, пан майор! — радостно откликнулся подхорунжий и добавил: — А вот его даже сам ксендз похвалил…

Подхорунжий сделал знак рукой, и из строя выступил ражий детина в надвинутой на самый лоб полувоенной фуражке. Пан Казимир увидел, как оставшийся стоять рядом с Вуксом мужик показал подбородком на вышедшего, и прямо физически ощутил животно-страшную, подавляющую волю силу, исходившую от этого человека.

Холод, разлившийся по спине майора, вдруг жаром кинулся в щеки, стоявший перед ним строй разлился в серую пелену и, выхватив пистолет, уже не отдавая себе ясного отчета о происходящем, пан Казимир начал пулю за пулей вгонять в огромное, закачавшееся перед ним тело…

И сразу, волна давившая волю, исчезла. Пан Казимир шагнул через еще подрагивающий труп расстрелянного и, дождавшись, пока расплывшийся было строй, вновь обрел четкие очертания, майор звеняще-металлическим голосом приказал:

— Коня!

Медленно, боясь не попасть носком сапога в стремя, пан Казимир сел в седло, вздрагивающей рукой принял у замершего в ужасе коновода повод и громко, чеканя каждое слово, сказал:

— Подхорунжий!.. Если еще раз повторится хоть что-то подобное, я прикажу расстрелять весь ваш сброд к чертовой матери!

Майор перехватил испуганно-преданный взгляд подхорунжего и, только теперь почувствовав прежнюю уверенность, тесня конем отшатнувшийся в стороны строй, бешеным рывком поднял жеребца на дыбы…

* * *

Пламя костра мягко покачивалось, потрескивал хворост, и время от времени оранжевые языки пламени вырывались высоко вверх, закручиваясь там, у самой кроны деревьев, в тугой, брызжущий темно-красными искрами шлейф.

Землянки лесного лагеря были едва различимы в темноте, и партизаны, кто как мог, жались к огню. Живое тепло шло волнами, и никто не торопился уходить в сыроватую, с примесью кислого овчиного духа, темень землянок.

Сидевший к костру ближе других, так что горячие угольки, то и дело летевшие во все стороны, падали ему на рваные голенища, Бирюк вдруг завозился и со вздохом сказал:

– Єх, хлопци, хлопци…

Все лица враз повернулись к нему. Уж если даже этот молчун заговорил, значит, должен сказать нечто важное. И Бирюк не обманул общего ожидания. С неожиданно-мягкими интонациями, вглядываясь в пламя костра и словно пытаясь разглядеть на огненных языках что-то видимое только ему, он тихо начал:

— Да, хлопци, колысь и я був такой же молодой як вы… И тоди, трясця його матери, теж була война. И дийшлы мы аж до Карпат… Про те як йшлы, мовы нема. И пушки гарчали, и шаблюками рубались, и инфатерия наша от тих клятых пулеметов на проволоке сотнями висла. А я от вцилив и горы побачив… Тут в нас все ривнесеньке й болота, а там камни доверху, а выще лис, ген [23] весь в тумане и звидты струмочки [24] , струмочки, так й дзвеньчать, а тут тоби и ричечка и пташки, ну, прямо рай…

23

Ген — усилитель значения (украинское).

24

Струмочек — ручеёк (украинское).