Майор из Варшавы
Шрифт:
— Так, розповив, — Голимбиевский кивнул. — И то добре, що ты нимецький вышкил проходив. Мы, украиньци-демократы, кличемо до себе саме таких з розкрытыми обиймами…
— Щось несхоже… — Петро усмехнулся и, выждав паузу, сказал: — Ну нехай так… Тильки в мене е запитання… А з червоными вы тоди як?
— Били и бити будемо! — не выдержал Змий.
— Ты б, друже Змий, помовчав… — Голимибиевский недовольно сморщился. — Друже Меланюк вирно запытує… Так, мы визьмемо до себе коммунистив-украинцив. Бильше того, якщо мы их не знайдемо, то все одно скажемо що воны е… И хай вони беруть своих сбильшовизованых гречкосеев та ведуть их на нимецьки кулеметы.
— Друже Лукаш… — вмешался Змей. — Вы ранише не те казалы…
— Ну то й що? — Голимбиевский фыркнул. — Раньше нимци верх брали, а тепер?.. Чи у вас е бажання загинуты разом з нимаками?
Про Лукаша Петро уже слышал от Усенко и, мгновенно сориентировавшись, вскочил на ноги.
— Друже Лукаш, я чув про вас!.. — Петро на немецкий манер прищелкнул каблуками. — Пробачьте мени, але пояснить що до чого… И що, хиба це не можна и проты нимцив, но щоб без совитив?
— Сидай, сидай, хлопче… — почтительность Меланюка произвела на Голимбиевского самое лучшее впечатление. — Ты сам розумієшь, нимци наших сподивань не выправдали, однак видокремити декого з наших вид нимцив важкувато. А от якщо ми заявимо, що утворена украинська народно-демократична спилка, то воно як раз те що потрибно западным альянтам. А якщо в нас буде ще й комунистичне крыло, то и Москва мусить нас пидтриматы. Ми припыняемо антипольску боротьбу и сбираемо своє вийсько. И ось тоди, колы нимцив буде розбито, а Захид нам допоможє, в нас саме и буде можлывисть побудуваты незалежну Украину…
— Тобто… — севший было Петро опять приподнялся. — Той поляк, той резидент английський, потрибний вам щоб выйти на Лондон?
— Так… И, як я бачу, друже Кобза не перебильшыв здибностей пана Меланюка… За це циную. А зараз мусимо дещо обговориты…
Голимбиевский улыбнулся и, сделав широкий жест, пригласил всех к столу, на котором были уже разложены какие-то бумаги…
Пан Казимир закинул руку за голову и, упершись пальцами в стену, нажал. Ножки старого дивана, на котором лежал майор, плохо сидели в гнёздах, и достаточно было легкого толчка, чтобы мягкая развалина начинала уютно покачиваться…
Тихонько скрипнувшая дверь заставила майора открыть глаза и приподняться. Смущенно улыбаясь в комнату вошел одетый по-домашнему полковник Лечицкий и обеими руками замахал на попытавшегося застегнуть халат пана Казимира.
— Лежите! Ради бога лежите, пан майор! Вы же мой гость. — Хозяин прошел к окну, мельком глянул на озеро и повернулся к пану Казимиру. — Уж извините старика, позволил себе заглянуть. А вы спите, и улыбка у вас, как у ребенка…
— А я и был ребенком только что… — На лице пана Казимира возникло прежнее выражение. — Понимаете, сон мне снился… Будто я маленький, лет пяти, бегу по пляжу, рядом море, а впереди корабль на песке. Я бегу к нему, кричу: «Папочка, сюда!..» — и поворачиваюсь. А сзади меня идут папенька с маменькой и так мне улыбаются…
— Прекрасный сон! — Лечицкий отошел от окна и уселся в кресло, стоявшее рядом с диваном. — А позвольте вас спросить, пан майор, ваши родители, кто?
— Кто?.. — губы пана Казимира жестко поджались. — Отец — русский генерал, мать — польская графиня, а я их внебрачный сын… Думаю, господин полковник, что дальше вам объяснять ничего не надо…
— Понимаю… — Лечицкий сочувственно вздохнул. — Для нашей с вами России ситуация сложная.
Но теперь-то обид на родителей, надеюсь, нет?— Ясное дело, нет… А вот сложность одна до сих пор мучит…
— Эта какая же, позвольте узнать?
— Да вот… С одной стороны я вроде — поляк, а с другой — русский…
Пан Казимир замолчал, уходя в себя, но влияние сна было столь сильно, что и тот давний период вдруг оказался окрашенным в какие-то мягкие, пастельные тона. Наверно, это как-то отразилось на лице майора, потому что Лечицкий вздохнул и, устраиваясь поудобнее, завозился у себя в кресле.
— Э, батенька мой… — он наклонился и вытянутой рукой дружески похлопал по плечу пана Казимира. — Русский вы, русский… Такой же, как и я.
— Почему вы так уверены? — пан Казимир вежливо улыбнулся.
— Да потому, батенька мой, что русский — это не национальность, а как бы сказать точнее, нечто вроде состояния души… — Лечицкий весело рассмеялся, словно приглашая не принимать всерьез то, что он сейчас говорит. — Иначе, скажите вы, зачем мне — внуку баронессы Грецингер — оставаться верным империи?
— Я, господин полковник, признаться, не знаю… — пан Казимир заинтересованно повернулся, и расхлябанный диван сразу поехал в сторону.
— Вот и я не знаю… — развел руками Лечицкий.
— Может бать, просто молодость?
— Может быть… Очень может быть… — Лечицкий замолчал и вдруг широко улыбнулся. — Но согласитесь, прекрасное было время! Кстати, пан майор, в ту войну вы у кого служили?
— У генерала Самойло. А вы, господин полковник?
— А я у генерала Карла Маннергейма… Как вам такой парадокс?
— Хотите убедить меня, что я все-таки русский? — Пан Казимир улыбнулся. — Не надо. Я понимаю, у вас с капитаном Усенко, как и у меня, отношения особые. Но дело-то не в русских, дело в большевиках.
— А вы уверены, что они еще есть? — сощурился Лечицкий.
— А куда ж они делись? — пожал плечами пан Казимир.
Лечицкий, всем своим видом показывая, что разделяет иронию майора, понимающе усмехнулся:
— Вас не удивила несуразица Московских процессов?
— Середины 30-х? — уточнил майор. — Не особо. Обычная борьба за власть. А сам процесс… Просто неумелая инсценировка.
— Кажущаяся неумелой, пан майор. Для непосвященных.
— Поясните… — Пан Казимир заинтересованно глянул на хозяина.
— Хорошо, — Лечицкий кивнул. — Пан майор, вы уверены, что были опубликованы протоколы подлинных допросов?
— Так… Интересно… А что же тогда было в подлинных?
— А вот что. От кого получали деньги на революцию? Сколько? Кому отправляли деньги после переворота? И все такое прочее…
Непроизвольно на лице пана Казимира возникла гримаса, и едва Лечицкий сделал паузу, майор без всяких церемоний вмешался:
— Подождите! Подождите… Значит, вы считаете, что Сталин просто обрубил все концы и заодно ликвидировал возможность международных контактов помимо себя?
— Именно! Оставлены были только второстепеннные фигуры, а последующие процессы просто ликвидация ненужных свидетелей!
— Так… — Пан Казимир задумался. — Тогда выходит, что здесь имеет место тот же фюрер-принцип и движение по пути Наполена?
— Да, да и еще раз да!.. И конечная цель опять-таки — империя!
— Ну, допустим… — согласился майор. — А что это меняет для нас с вами? Как мне кажется, вы мыслите именно в этом аспекте?
— Совершенно верно! А меняет многое, поскольку именно здесь корни нашей трагедии и, если хотите, господина Сталина тоже!