Майский цветок
Шрифт:
Долоресъ хныкала, держась за ухо, въ граціозной позѣ страдающей дѣвочки.
Сраженіе было быстро, какъ молнія. Двумя взмахами руки матушка Пикоресъ разлучила подравшихся; между тѣмъ, какъ старуха ловила Росарію, блѣдную и напуганную совершеннымъ поступкомъ, кучка торговокъ утѣшала и удерживала Долоресъ: ибо храбрая воительница, подстрекаемая рѣзкой болью въ окровавленномъ ухѣ, хотѣла вновь кинуться на врага.
Надъ сборищемъ замелькали фуражки городовыхъ, старавшихся проложить себѣ путь. Тогда старуха скомандовала:
– Всѣ по мѣстамъ и молчать! He стоитъ доставлять этимъ бездѣльникамъ удовольствіе и позволять имъ изводить порядочную женщину протоколами да тасканіемъ по судамъ. Сказать, что ровно ничего не было!
Голову Долоресъ повязали шелковымъ платкомъ, чтобы скрыть окровавленное ухо. Рыбницы разошлись no
Спокойствіе, наконецъ, возстановилось, и рыбницы занялись покупателями. Обѣ же непріятельницы молча предавались своей злобѣ. Росарія сидѣла прямо, скрестивши руки, устремивъ передъ собою пристальный и суровый взглядъ, похожая на разгнѣваннаго сфинкса, и совсѣмъ перестала продавать; а на щекахъ ея все явственнѣе выступали багровые слѣды пощечинъ. Спиною къ ней сидѣла Долоресъ, дѣлая усилія, чтобы сцержать слезы, которыя, отъ боли, подступали ей къ горлу.
Матушка Пикоресъ не могла уняться и продолжала говорить громко, точно бесѣдуя съ уснувшею рыбою, которая лежала передъ нею. «Чтожъ, эти дуры будутъ ревновать другъ дружку всю жизнь? Все каждая будетъ стараться убить другую? И это – изъ-за мужиковъ! Безмозглыя! Точно на свѣтѣ не больше мужиковъ, чѣмъ требуется! Этому нужно положить конецъ. Да, да, чортъ возьми, она это сдѣлаетъ. Если дуры откажутся мириться, она приведетъ ихъ въ разумъ хорошими тумаками. Ужъ это она сумѣетъ!»
Въ одиннадцать часовъ она проглотила згвтракъ, который принесла ей разсыльная: краюху хлѣба съ двумя сочными котлетами, которыя исчезли въ четыре глотка; затѣмъ, вытирая грязнымъ фартукомъ звѣзду глубокихъ морщинъ, окружавшихъ ея блестѣвшій отъ жира ротъ, она отправилась къ столу племянницы и принялась ее отчитывать.
«Необходимо съ этимъ покончить. Она не хочетъ, чтобы плели вздоръ объ ея семействѣ и чтобы ея родные стали посмѣшищемъ всего рынка. Да, надо положить конецъ. Она этого требуетъ; а когда она чего-либо требуетъ, то это исполняется вопреки всему на свѣтѣ, хотя бы ей пришлось надавать пощечинъ половинѣ всего крещенаго люда. Ужъ если разсердится она, то будетъ плохо, и то, что сейчасъ было – пустяки, сравнительно съ тѣмъ, что произойдетъ, если въ дѣло вступится она!.,"
– Нѣтъ, нѣтъ! – стонала Долоресъ, сжимая кулаки, качая головой.
«Какъ, нѣтъ? Волей-неволей надо кончить эту войну! Онѣ – невѣстки, и происшедшее вполнѣ поправимо. Росарія поранила ухо Долоресъ? Но передъ этимъ Долоресъ надавала Росаріи чудесныхъ пощечинъ. Одно за другое; а тецерь остается заключить миръ. Такъ рѣшено? Значитъ, надо молчать и слушаться.»
Потомъ она подошла къ Росаріи, съ которой заговорила еще грубѣе:
«Да, да, Богъ Свидѣтель! Жена Антоніо – скверная скотина, бѣшеная сука. И нечего спорить и глядѣть на нее съ такой злостью, а то она запуститъ ей гирею въ голову. Это – ея манера заставлять себя слушать!.. Сверхъ того, Росарія имѣетъ очень мало почтенія къ старой пріятельницѣ своей матери!.. Словомъ, это нужно кончить. И что это за манера драться? Можно ли обрывать уши у людей? Только дикій звѣрь способенъ сдѣлать это. Кто хочетъ драться, дерется честно; дуетъ туда, откуда кровь не пойдетъ. Сама она, лично, не разъ таскала за волосы своихъ сверстницъ. Которая сильнѣе, заворотитъ другой юбочки и шлепъ да шлепъ, милое дѣло! – такъ что потомъ недѣлю цѣлую бокомъ садиться приходится. Но послѣ того – дружба по прежнему: пойдутъ да и помирятся въ шоколадной лавкѣ. Вотъ какъ ведутъ себя придичныя женщины; да и теперь такъ слѣдуетъ сдѣлать, разъ она это говоритъ… Нѣтъ? Потому что Долоресъ развращаетъ ея мужа?.. Чортъ подери мужа! Развѣ Долоресъ бѣгаетъ за нимъ сама? Вѣдь бѣгаютъ-то за бабами мужики, и если бы Росарія захотѣла покрѣпче попридержать своего, а не строить изъ себя дуру, такъ она бы понаряднѣе ходила дома. Чтобы удержать при себѣ мужчину, нужно
быть бойкой, чортъ возьми! И особенно принимать мѣры, чтобы ему не припадала охота еще бѣгать за другими, какъ только выйдетъ изъ дому. И что это теперь пошли за бабы! Ничего-то онѣ не знаютъ. Ахъ! Была бы матушка Пикоресъ въ шкурѣ Росаріи, – посмотрѣли бы, какъ посмѣлъ бы ея мужъ измѣнить ей!.. Тутъ толковать ужъ нечего! Все рѣшено. Дѣло будетъ сдѣлано. Росарія и Долоресъ должны послушаться, не то»…Мѣшая угрозы съ грубыми ласками, матушка Пикоресъ вернулась къ своему столу, чтобы продолжать продажу.
Въ этотъ день кончили скоро. Покупатели требовали много рыбы, и къ двѣнадцати часамъ столы почти опустѣли. Остатки товара были убраны въ шайки, между льдомъ и мокрымъ холстомъ. Тартанеро пришли забрать корзины и сложили ихъ позади своихъ тряскихъ экипажей.
Посреди рынка матушка Пикоресъ облачалась въ свой клѣтчатый плащъ, окруженная своими старыми пріятельницами, вѣрными спутницами ежедневныхъ поѣздокъ, садившимися всегда въ одну тартану съ нею. Наступилъ моментъ заняться молодыми бабенками. Итакъ, она подошла къ столамъ обѣихъ соперницъ, которыхъ заставила выйти на середину при помощи пинковъ и щипковъ. Долоресъ и Росарія, побѣжденныя неистовымъ упорствомъ старухи, стояли рядомъ, конфузясь такой близости, но не смѣя разжать губъ.
– Заѣдешь за нами въ шоколадную лавку, – приказала старуха кучеру тартаны.
И величественная группа клѣтчатыхъ плащей и вонючихъ юбокъ покинула рынокъ съ сухимъ постукиваніемъ калошъ по плитамъ.
Одна за другою, гуськомъ, торговки прошли по базарной площади, гдѣ заканчивались послѣднія сдѣлки. Колоссальная Пикоресъ шла первою, расчищая себѣ путь локтями; потомъ слѣдовали ея пріятельницы со сморщенными носами и желтоватыми глазами; шествіе замыкали: Росарія, которая, придя пѣшкомъ, должна была тащить на рукахъ и свои пустыя корзины, и Долоресъ, которая, несмотря на раненое ухо, улыбалась любезностямъ, имѣвшимъ темою ея смуглое личико, обрамленное платочкомъ.
Онѣ расположились въ шоколадной лавкѣ, какъ обычныя посѣтительницы. Корзины Росаріи, заражавшія воздухъ, были сложены въ уголъ; шумно двигая стульями, всѣ торговки усѣлись вокругъ мраморнаго стола, примѣшивая свой запахъ бѣднаго люда къ запаху плохого шоколада, шедшаго изъ кухни.
Матушка Пикоресъ пыхтѣла отъ удовольствія, сидя въ этой прохладной залѣ, бывшей для нея чудомъ роскоши, и еще разъ созерцая всѣ подробности ея убранства, весьма хорошо ей извѣстныя: пеструю цыновку на полу, облицовку изъ бѣлыхъ плитокъ на стѣнахъ, окно съ утратившими блескъ стеклами, украшенное красными занавѣсочками; оловянныя мороженницы, стоявшія у входа, засунутыя въ пробковыя ведра и прикрытыя остроконечными металлическими крышками; внутри же – прилавокъ и на немъ двѣ стеклянныхъ вазы: съ бисквитами и съ «азукарильями» [12] , а за прилавкомъ – сонную хозяйку, лѣниво пошевеливавшую длинною тросточкою ту бахрому изъ завитой бумаги, которою спугиваютъ мухъ.
Что имъ угодно? Что обыкновенно, тутъ нечего и спрашивать. По чашкѣ въ унцію на человѣка и по стакану холодной воаы.
Эта чашка шоколада съ утра долженствовала быть для матушки Пикоресъ четвертою; но желудокъ у нея, какъ и у ея пріятельницъ, былъ луженымъ по отношенію къ фальсифицированному продукту, который онѣ поглощали съ наслажденіемъ. Было ли на свѣтѣ что-нибудь вкуснее. Отъ такого угощенія расцвѣтала душа. Сморщенныя ноздри старухъ трепетали отъ нетерпѣливой жадности, вдыхая голубоватый паръ, поднимавшійся изъ бѣлыхъ чашекъ, Кусочки хлѣба макались въ коричневый, стекавшій съ нихъ шоколадъ, поднимались къ беззубымъ ртамъ и въ нихъ исчезали. Но обѣ молодыя женщины почти не ѣли и сидѣли нагнувшись, чтобы не встрѣчаться взглядами.
Тѣмъ не менѣе, когда чашка матушки Пикоресъ уже почти опустѣла, грубый голосъ старухи нарушилъ тягостное молчаніе.
«Дурехи! Онѣ еще злятся? Какія дѣлаютъ рожи! Какъ дуются! Жеманятся, словно барышни! Въ старину люди бывали добрѣе. Каждый можетъ погорячиться: оно естественно; но когда дѣло прошло, о немъ не поминаютъ и цѣлуются. Ссоры остаются за порогомъ шоколадной лавки; а разъ въ нее вошли, то въ ней оказываются лишь добрыя пріятельницы, всегда готовыя услужить одна другой и помочь въ бѣдѣ. Вотъ какими надо быть, чортъ побери! Такъ учила ее еще мать, да и всегда такъ дѣлалось на рыбномъ рынкѣ. За чашками забываютъ все, къ ѣдѣ не примѣшиваютъ досаду!