Мазепа

Наконец царский резидент в Варшаве прислал Мазепе от имени короля польского разрешение возвратиться домой, и гетман12 октября поворотил назад свое войско. 18 октября Мазепа был в Хвастове, а 29 прибыл в Батурин, жалуясь в своем донесении в приказ, чти польский король напрасно продержал Козаков без дейстиия и без всякой пользы для своего дела.

В то время, когда Мазепа с войском совершал свой поход на Волынь и обратно, посланные на помощь польскому королю полковники Мирович и Апостол так исправляли возложенные на них поручения. Мирович был свидетелем взятия Львова Карлом XII. По донесению козацкою полковника, это событие произошло 26 августа оттого, что львовский комендант Каминский тайно мирволил шведам и впустил их ночью в город через потайную калитку. По описанию шведского историка Нордберга, Каминский после взятия города скрывался и уже на другой день добровольно явился и сдался шведам. Прикомандированный к коронному референдарию [121] Ревускому Мирович с козаками отступил перед напором шведов к Бродам и увидал, что поляки более неприязненно относятся к козакам, чем к самим шведам. Многие из поляков, видя торжество противной партии, стали разъезжаться по своим домам, «а нас, Козаков, — писал Мирович, — ведут в осеннее время по болотам и на стоянках за связку сена бьют». Миргородский полковник Апостол был прикомандирован к генералу Брандту, вместе с ним счастливо выдержал сражение против шведского отряда майора Лейонгельма: шведы в числе 760 человек были разбиты. «большую часть их, — говорит Апостол, — мы перекололи», а 300 человек приведены были пленными к королю Августу. По известию Нордберга, эти шведы сдались военнопленными. Брандт принял их ласково, а козаки, которых с Брандтом было до трех тысяч, отобрали у шведов оружие и, сперва обещавши им жизнь, потом варварски их перекололи. Вслед за поражением Лейонгельма сдался в Варшаве шведский генерал Горн: козаки участвовали в этом важном деле.

121

Должностному лицу.

Козаки, бывшие с миргородским полковником, были очень довольны обращением с ними генерала Брандта. Апостол в своем донесении гетману называл его «человеком правдивой совести: любо и жить и умирать с ним, можно с ним разговаривать без толмача, и если б не он, то мы бы не знали, как с этими немцами обходиться, не умея говорить с ними». Но не так отнеслись козаки к Паткулю, под команду которого потом поступили. Это был, по словам Апостола, человек «гордомысленный», не говорил иначе как по-немецки, и кругом него были все немцы, обращавшиеся с козаками презрительно. Паткуль даже не счел нужным показать им царский указ, по которому должен был ими командовать. Козаки износили свои одежды, терпели голод, им не давали провианта, а приказывали самим для себя молотить снопы, молоть зерно и печь хлеб. Паткуль этим не ограничился. Он вздумал обучать Козаков немецкому строю с мушкетами, а тех, которые не могли скоро навыкнуть, велел бить жестоко и грозил виселицею. Чуть какой козак выпятится из строя, его тотчас приказывают бить, не обращая внимания, хотя бы он был в числе полковых старшин. В Познани, где стояли козаки и обучались немецкому строю, козацкий сотник Родзянка заметил: «Разве когда полгода поучатся, тогда обучатся!» Это сочтено было дерзостью: Паткуль хотел казнить Родзянку смертью и помиловал только после усиленных просьб за него всех Козаков. В Познани, наконец, обступили Козаков кругом 2000 саксонской конницы и 2000 пехоты; прежде всех старшин взяли под караул, потом из обоза приехали Паткуль с Брандтом и приказали немцам побрать у Козаков для себя лучших лошадей, а прочих лошадей неизвестно куда дели, и козаки остались пешими. Это печальное событие сообщено было полковнику переяславскому, который вместе с референдарием Ревуским шел к Варшаве по пути от Львова. «Как скоро наше товариство, — сообщал Мирович гетману, — услыхало о том, как обходятся немцы с их братнею козаками, так и в мысли ни у кого не стало, чтоб идти далее за Вислу». И от польских жолнеров, с которыми принуждены были совершать поход, козаки Мировича много натерпелись. «Поляки бесчестят наших людей, — писал Мирович, — хлопами и свинопасами называют, плашмя саблями бьют, заспоривши за какую-нибудь связку сена или за поросенка. Никто из наших доброго слова от ляхов не услышит, кричат на нас: в наших есте руках, нога ваша не уйдет отсюда, всех вас тут вырубим!» Под Тыкоцином 20 октября Мирович с козаками отстал от референдария, взял путь к Бугу, мимо Люблина, и отпустил Козаков для лучшего прокормления на Полесье, тем более что носились слухи о моровом поветрии во Львове, в Белом Камени, в Бродах и Кременце. Козаки, бывшие у миргородского полковника, лишившись лошадей, отобранных у них немцами, шли пешком к Кракову, недалеко Велюна наткнулись на шведов и на поляков шведской стороны, принуждены были вступить с ними в бой, и были разбиты. Их погибло там 1700 человек, осталось всего 80, которые прибыли в Украину с двумя сотниками полков Нежинского и Прилуцкого.

Полковники Мирович и Апостол воротились в ноябре, отговариваясь и холодом и голодом. В царском указе о них 20 декабря сказано, что хотя оба они достойны казни за распущение козаков и за самовольный уход со службы, но царь, по ходатайству гетмана, простил их вины.

Палей сидел в батуринском замке до первых месяцев 1705 года. Его имущество было описано, и опись послана в Москву. У него найдено до 2000 червонцев, кроме дукачей, бывших по украинскому обычаю на женских коралловых монистах; 5274 талера найдено сокрытыми в земле, так как в те времена земля была обычною сохранною казною, предохранявшею капиталы от неприятелей и разбойников. Кроме того, сумма 15000 чехов числилась розданной в долг разным лицам. Серебряная посуда, составлявшая в то время обычную роскошь козацких старшин, не представляла у Палея большого изобилия, по крайней мере, если сравнивать с богатствами этого рода, найденными у Самойловича после его низложения: всего посудного серебра у Палея было весом 5 пудов 39 фунтов. Зато у Палея было немало дорогого, богато оправленного оружия и одежд мужских и женских, бархатных луданных [122] , златоглавных [123] и проч. Его бывший фактор иудей и его родственник Омельченко (занявший полковническую должность) показывали, однако, что Палей зарыл еще в земле большой клад, но не знали где. Гетман без царского указа не смел по этому поводу подвергать Палея и жену его пыткам, хотя этого ему хотелось.

122

Разновидность камки.

123

Ткань златотканная.

В начале 1705 года Мазепа, будучи в Москве, лично представлял царю, что Палея оставлять в Украине не годится, а следует отправить его в Великую Россию, но и в столице не держать долгое время и определить ему место ссылки где-нибудь подальше. Палей был доставлен вместе с своим пасынком Симашком в Москву в марте 1705 года. Сначала указом 30 мая велено было сослать Палея в Енисейск и держать там до кончины живота. Но по этому указу он почему-то отправлен не был, а 30 июля состоялся другой указ, которым приказывалось везти Палея до Верхотурья в три подводы в сопровождении десяти солдат, оттуда препроводить в Тобольск, а из Тобольска в Томск, где положено было содержать его постоянно.

Народная память создала о пребывании Палея в Сибири поэтический образ такого рода: Палей собирается идти молиться Богу; его верный «чура» [124] натягивает на него серую свиту и дает в руки еловую ветвь. Он идет к часовне и не знает, молиться ли ему Богу или тосковать. Воротившись из часовни, он берет «бандуру» и поет песню, в которой выражает и свое горе, и современную народную философию: «Горе жить в свете: один, запродавши свою душу, вышивает себе золотом одежды; другой, как в диком лесу, слоняется в Сибири». Ясно, что здесь судьба Палея противополагается судьбе Мазепы, погубившего его и продолжавшего жить в роскоши и изобилии.

124

Слуга, раб (татар.)

Глава десятая

Милость царя к гетману. — Поездка гетмана в Москву. — Недоверие к полякам. — Казнь сотника Мандрики. — Цело о размежевании, границ Турции. — Запорожье в этом вопросе. — Новый поход Мазепы с войском в Польшу. — Новый король в Польше. — Неудовольствие польских панов. — Подчинение Замостья. — Возвращение казаков на Волынь. — Мазепа в Дубно. — Полковник Горленко. — Оскорбления, наносимые великороссиянами малороссиянам. — Крестины о Белой Кринице. — Княгиня Дольская. — Первое искушение.

Во все предшествовавшие годы ни на волос не нарушались самые лучшие отношения Мазепы к царю. Между гетманом и царем происходили частые обмены подарков как между близкими друзьями; один другому посылали на гостинец произведения, составлявшие для получавшего редкость. Например, Мазепа отправлял Петру в Москву к царскому столу своей охоты дичь, лосей и серн, также из малороссийских садов дуль [125] , яблок, вишен и щеп разных плодовых деревьев, а царь Мазепе, вместе с разными гостинцами, присылал произведения северной природы, например, живую рыбу из Невы и Ладожского озера. В начале 1705 года гетман снова был принят в Москве, по собственным его словам, «с великим уконтентованем», и описание приема, сделанного ему в этом году, показывает, как высоко ценили тогда гетмана. С самого Нового года начали по царскому указу готовить кормы для лошадей Мазепы, а для его свиты — вина и съестные припасы. Мазепа въехал в столицу 17 января, вместе с генеральным асаулом Скоропадским и с пятью знатными войсковыми товарищами; за ним прибыла многолюдная свита, состоявшая из слуг и челядников, на двухстах подводах; всем каждодневно отпускались в изобилии столовые запасы и напитки в размере, соответствующем достоинству гостей. Во время бытности царя в своей столице гетман был много раз приглашаем к государю на пиры и вместе с тем на беседы о текущих делах. Тогда предположено было повторить на весну поход в Польшу на помощь партии короля Августа. Но Мазепа встретил тогда в Москве вообще недоверие к Польше, с которою Московское государство находилось в союзе против шведов. Мазепа не только не уничтожал такого недоверия, а еще поддерживал. «А что если бы поляки показали нам вражду, — не сыскался ли бы у них новый Палей, который был бы. нам тогда полезен?» — спрашивал Мазепу Головин, давая тем гетману понять, что на случай признают небесполезным и того Палея, которого гетман домогался заслать подальше и бесповоротнее. «Для поляков, — отвечал Мазепа, — всякий козак есть Палей, но правобережные козаки без левобережных ничего с ляхами не сделают! В городках они могут еще кое-как обороняться, а в поле отпора не дадут. Да их теперь там и немного: козачества всего 4700 человек при 8200 душах всего населения мужского пола. Нам и на нашей стороне надобно остерегаться лядского нападения. Ляхи нас не терпят, и войска польские, стоя на зимовых квартирах, где только встретят малороссиян из Гетманщины, обирают их, называют изменниками и бьют».

125

Груш.

По возвращении гетмана в Украину царь оказал Мазепе новый знак своего доверия, приказавши казнить смертью Мандрику, сотника кобецкой сотни Киевского полка, за дерзкие слова о Мазепе.

К гетману начали присылать польские паны Любомирский и Шембек приглашения оказать помощь войсками своего регимента для приведения русских подданных в послушание панам. Гетман отговаривался неимением на то царского указа, а присланному по этому делу пану Радзиевскому говорил так: «Люди тамошние быть под властию вашей не хотят, говорят, что им лучше быть под бусурманами, чем под ляхами, да не только под бусурманами, а хоть бы и под самым Люцыпером… особенно после того, как два года тому назад польный коронный гетман истреблял их старых и малых около Буга и Днестра. Нам приневоливать их трудно, а вот когда король Август воротится в Польшу и вся Речь Посполитая будет с ним в единомыслии, тогда, быть может, его царское величество, ради любви и приязни к королю, и найдет какой-нибудь способ устроить так, чтобы Украина Правобережная стала спокойна под польскою властью».

Весною гетман получил указ идти с войском на Волынь, а в мае пришел другой указ, которым предписывалось ему идти налегке, без тяжелой артиллерии к Бресту; в июне же прислан третий указ идти самому к Сендомиру, а в Литву отправить козацкий отряд для соединения с великороссийскими военными силами. Тогда гетман отправил в Литву отрядсборного козацкого товариства, по одному известию в 3000, по другому же — 4500 человек, назначив над этим отрядом наказным гетманом прилуцкого полковника Дмитрия Горленка и давши ему запасов на полгода. Затем с Мазепою войска, готового к походу, было 40 000 городовых Козаков и охотных пеших и конных полков. С ним должны были разом идти три великороссийских полка севского разряда.

Отправляясь на войну, гетман принимал участие в комиссии о проведении рубежей между царскими и турецкими владениями. Ведение этого дела возложено было царем на дьяка Емельяна Украинцева, но в июне гетман писал к Меншикову, что запорожцы противодействуют порубежному делу, домогаясь, чтобы граница была на Буге и Днепр оставался бы в их власти. Такие требования выражались смелым и дерзким тоном в письмах кошевого атамана Гордеенка к дьяку Украинцеву и к гетману, и Мазепа, испытавши, как он выражался, что увещания гетманские пристают к запорожцам как горох к стене, отправил на границу к югу несколько сотен Нежинского полка, приказавши по требованию Украинцева укрощать оружием упрямство и своевольство «тых псов запорожцев». Московское правительство, однако, обошлось тогда ласково с запорожцами, послало им милостивую грамоту, в которой прощались им все вины, указывало им содействовать порубежной комиссии, жить в согласии с великороссийскими людьми и казнить промежду себя противников, дерзающих производить беспорядки. Эта порубежная комиссия, на которую с козацкой стороны гетманом был послан войсковой товарищ Максимович, не пришла к желанному концу. Турецкие комиссары выставляли с своей стороны разные претензии, а русские домогались, чтобы турки на кизикерменской и таванской земле не возобновляли крепостей, по крайней мере, до окончания войны царя со шведами.

Гетман выступил 18 июня. Дошедши до Паволочи, он отправил вперед Самуся и Искру, приказавши им опустошать по-козацки подольские маетности Потоцкого и винницкое староство, находившееся тогда во владении Лещинского, выбираемого шведской партией в короли. Впрочем, гетман велел только уничтожать панских губернаторов, а поспольству не делать никакого разорения, чтобы можно было потешить войско добычею. В первой половине июля Мазепа с войском вступил на Волынь: тамошнее шляхетство прислало к нему депутацию и просило обойти мимо их воеводство, потому что все обыватели его верны королю Августу. Они указывали на воеводства Подольское и Русское, где находились маетности панов, приставших к шведской стороне. Сообщая об этом в приказ, Мазепа изъявлял мало доверия к искренности и постоянству поляков, хотя бы и таких, которые выдавали себя неизменными приверженцами короля Августа. Он опасался, чтобы даже самые гетманы польские не задумали, изменивши внезапно королю Августу, заступить путь козацкому войску. Мало надеялся Мазепа и на самих своих Козаков и вспоминал события давних времен, когда козаки выдавали головою ляхам своих предводителей.