Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада
Шрифт:
Характерно, что руководители восстания поначалу стремились действовать в рамках феодального права. Поскольку верховным сюзереном Regno оставался папа, они направили к нему делегацию, прося признать остров федерацией городских коммун и сельских общин, находящейся в вассальной зависимости от Святого престола. Однако Мартин IV, верный союзу с Карлом, благодаря которому он стал папой, отверг просьбу мятежников. Более того, специальной буллой они были отлучены от церкви. Отвергнутые Римом, сицилийцы обратились к тому, с кем уже давно связывала надежды гибеллинская партия, — Педро III Арагонскому. Сделать это было не так уж легко для них: «Сицилийцы поначалу не желали заменить правление одного иноземного государя властью другого. Но они не могли бороться в одиночку. В конце концов, Констанция, королева Арагонская, происходила из рода Гогенштауфенов, будучи последней наследницей этой великой династии… Соображения как благоразумия, так законности советовали им принять Педро и Констанцию в качестве своих короля и королевы» {381} . [180]
180
О «соображениях законности» в данном случае, однако, можно спорить: прав папы как верховного сюзерена Сицилии не отрицали сами восставшие, а папа находился па стороне Карла; что же до Констанции, то
Король Педро к лету 1282 года находился в полной боевой готовности — настолько полной, что его сосед, Филипп III Французский, по наущению своего дяди Карла заинтересовался тем, для чего, собственно, ара-гонцами собран столь солидный флот. Слово хронисту Салимбене: «…Король Франции отправил к нему официальных посланцев… сказать ему, что сам Педро не должен никоим образом идти ни против короля Карла, ни против его сына [181] и не вторгаться в его королевство, потому что если он причинит какую-либо обиду самому королю Карлу или его наследнику, то пусть он поразмыслит о собственной безопасности. Каковой Педро вышеназванным посланцам учтиво и благосклонно ответил, что он совершенно не желает причинять какую бы то ни было обиду господину королю Карлу или его наследнику, а намеревается идти за море против вероломных сарацин, и всю землю, которую он сможет приобрести и захватить, он передаст и подарит своему сыну, который собирается вступить в брак [182] с… дочерью сына короля Карла» {382} .
181
Карла Хромого, остававшегося в Неаполе.
182
Переговоры о возможности брака между одним n:i сыновей Педро III и Маргаритой, дочерью Карла Хромого (ей тогда было у лет), действительно велись в I281 г. при посредничестве влиятельного марсельского дворянина каталонского происхождения Уго де Маталены (см., напр., Салимбене Адам де. Указ. соч. С. 571, 806). Вероятно, со стороны Педро речь шла об отвлекающем маневре, призванном скрыть его подготовку к столкновению с Карлом и союз с Византией.
Виллани, однако, отмечает, что папскому посланнику Педро дал совсем не столь однозначный ответ: «Когда посол прибыл в Каталонию и передал слова папы, король благодарил его и заверил папу Мартина в своей преданности, но сообщить, куда он идет, наотрез отказался. При этом он высказался очень подозрительно, что если бы одна его рука открыла это другой, то он бы отсек ее. Не дожидаясь другого ответа, посол возвратился и передал его папе и королю Карлу, и папе Мартину этот ответ пришелся сильно не по душе. Карл же, который был велик духом и уверен в своем могуществе, не придал ему значения и только презрительно сказал папе: “Не говорил ли я вам, что Педро Арагонский вероломная шельма?” Но король Карл позабыл простонародную поговорку, которая гласит: “Коли утверждают, что у тебя отвалился нос, потрогай это место”. В своей беспечности он не хотел и слышать о заговорах и измене мессера Джанни ди Прочида и других баронов Сицилии, но если Бог желает кого-то наказать, за средствами дело не станет»{383}.
Как бы то ни было, усыпив бдительность французов, Педро принял делегацию сицилийских повстанцев, покорно просивших его и его супругу принять их остров в свое владение. Король повел себя осторожно: он посоветовался с приближенными, еще раз проверил степень готовности армии и флота и, наконец, направил к папе Мартину специального посланника с письмом, в котором пытался объяснить и оправдать свои мотивы. Во второй половине августа войско Педро погрузилось на корабли и 30 августа высадилось на западном побережье Сицилии, в районе Трапани. Фактически с этого дня началось правление Барселонского дома на острове, ставшем частью средиземноморских владений Арагонской короны. 4 сентября в Палермо Педро III был торжественно провозглашен королем Сицилии — и, как большинство его предшественников, пообещал править в соответствии с законами и обычаями «золотых дней короля Вильгельма Доброго».
Война и смерть
17 сентября, через пару дней после того, как осажденные жители Мессины отбили очередной штурм, к Карлу явились послы Педро. Они сообщили о прибытии их государя на остров и о том, что он считает себя законным королем Сицилии. Карл был разгневан, но, посовещавшись со своими баронами, понял, что натиска арагонского войска, когда оно прибудет к Мессине, его армия, измотанная длительной осадой, не выдержит. Нужно было уходить. Когда в последних числах сентября анжуйское войско грузилось на корабли, в окрестностях Мессины появился авангард арагонской армии. Большая часть солдат Карла успела переправиться в Реджо на материковом берегу Мессинского пролива, но значительную часть оружия и снаряжения анжуйцы бросили в оставленном лагере под Мессиной. После того как в середине октября арагонский флот не позволил анжуйской эскадре вырваться из гавани Реджо в Неаполь, причем анжуйцы потеряли почти половину боевых галер, стало ясно, что Карл I потерпел небывалое поражение. Более того, ситуация продолжала ухудшаться: «Прибытие Педро дало старт множеству небольших восстаний на материке; грозила потеря значительной части Калабрии. Начались мятежи в Риме [183] ; проблемы возникли в Умбрии и Романье» {384} . Только зимой ситуация несколько стабилизировалась. Карл метался по своим сократившимся владениям, следил за набором новых наемников, писал папе, Филиппу III Французскому, венецианскому дожу, изыскивая все возможности укрепить оборону Regno и переломить ход войны.
183
Карл Анжуйский по-прежнему был римским сенатором, т.е. город находился с административной точки зрения в его подчинении.
Вскоре после Рождества из Византии пришла весть о смерти Михаила VIII. Палеолог умер, ненавидимый многими своими подданными за деспотизм, вечные войны, неудачную унию с латинянами, рост налогов, порчу монеты и прочие грехи, не в последнюю очередь — расправу с законным василевсом Иоанном IV, о которой хорошо помнили. Его сын и преемник Андроник II, опасаясь волнений, даже не решился устроить в Константинополе погребальную церемонию, соответствовавшую положению покойного. И все же, умирая, Михаил мог быть доволен: его главного достижения, возврата грекам Константинополя, не оспаривал никто, а его главный враг, Карл Анжуйский, был не только отброшен с Балкан, но и вынужден отчаянно бороться за сохранение своего трона. И поэтому известие о кончине византийского императора вряд ли так уж обрадовало сицилийского короля. (Отныне более правильным будет называть его королем Неаполитанским, хотя, несмотря на потерю острова, Карл I, а затем и его преемники, упорно держались названия «Сицилийское королевство».) Неизвестно, задумывался ли об этом сам Карл, но судьба никогда не оставляла его без «присмотра»: как только со сцены уходил один противник — Беатриса Савойская,
Манфред, Конрадин, — на смену ему тут же являлся другой, не менее опасный. Так случилось и на сей раз: Михаила Палеолога в роли главного врага Анжуйского дома сменил Педро Арагонский.В самом начале 1283 года Карл уехал из Regno во Францию. Интерпретировать эти его действия можно прямо противоположным образом. С одной стороны — как признак серьезности ситуации, когда помощь извне [184] (а это была одна из главных целей поездки) становилась для Анжуйского дома жизненно важной.
С другой — наоборот, как свидетельство того, что, несмотря на потерю Сицилии, режим оставался достаточно прочен, чтобы перенести многомесячное отсутствие короля. Бразды правления временно взяли в свои руки Карл Хромой (ему тогда шел 29-й год) и его двоюродный брат и главный советник, Роберт II д'Артуа. Однако прежде чем остановиться на довольно важных результатах их деятельности, нам нужно упомянуть о другом эпизоде, который составлял главную официальную цель вояжа короля Карла, — его предполагавшемся поединке с Педро Арагонским.
184
Речь шла не только о Франции, чей король Филипп III проявлял неизменную верность союзу со своим дядей, но и о владениях самого Карла и его супруги — Анжу, Провансе и Тоннере, откуда король рассчитывал привести на юг новые отряды наемников.
Разрешение конфликта между двумя государями «Божьим судом» (то есть непосредственно поединком между ними) казалось экстравагантным и несколько анахроничным уже современникам. Тем не менее именно такое решение было принято двумя королями после того, как в самом конце 1282 года Карл послал через Мессинский пролив в лагерь арагонцев некоего доминиканского монаха с предложением сопернику — решить судьбу войны в личной схватке. Позднее были внесены некоторые коррективы: «Карлу было уже без малого 56 лет, по средневековым меркам его можно считать стариком, в то время как Педро был на 15 лет моложе. Вместо этого каждого короля должна была сопровождать сотня рыцарей по его собственному выбору, которые сражались бы на его стороне. Встреча была назначена на 1 июня 1283 года в Бордо, столице французских земель, принадлежавших королю Эдуарду Английскому»{385}.
Сама эта коллизия очень хорошо показывает, что Карл до конца своих дней был в большей степени воином, чем политиком: ему казалось естественным разрешить спор о сицилийской короне честным рыцарским поединком. Стивен Рансимен не исключает и религиозных мотивов действий Карла Анжуйского: «При всей своей суровости и амбициях он был благочестивым человеком. Вероятно, он действительно верил, что обладание Сицилией, дарованной ему Святой Церковью, будет гарантировано ему самим Богом»{386}. Впрочем, за решением Карла могли скрываться и прагматические соображения. Потеря Сицилии нанесла сильнейший ущерб казне Regno, и Карл всерьез опасался, что будет попросту не в состоянии вести затяжную войну. Интерес к быстрому окончанию кампании был и у Педро: его финансовое положение тоже нельзя было назвать блестящим. Вдобавок политическая система Арагона с ключевой ролью сословного представительства — кортесов ограничивала самостоятельность короля в денежных вопросах.
Тем не менее из затеи с поединком ничего не вышло. Мартин IV скептически отнесся к этому проекту, «насколько было возможно, противился этому и, по совету и с одобрения братьев своих кардиналов, запретил это делать» {387} . В результате вместо поединка в Бордо 1 июня 1283 года произошел фарс. Оба государя явились в назначенное место, но в разное время, и каждый обвинил соперника в том, что тот уклонился от боя. Этот факт активно использовался пропагандой обеих сторон. Так, Салимбене, симпатизирующий Карлу, утверждает, что «перед великим множеством судейских и должностных лиц названного короля [185] … в городе Бордо… предстал… только светлейший король Карл, прославленный оплот и покровитель священной матери нашей Римской церкви и христианской веры, и с ним сотня его рыцарей» {388} . Впрочем, объективности ради этот хронист (чье стремление представить точки зрения разных сторон выгодно выделяет его среди других летописцев того времени) добавляет: «Тем не менее некоторые оправдывают Педро, короля Арагона, в том, что он уклонился от условленного сражения, говоря, что он сделал это потому, что король Франции со своими рыцарями находился неподалеку… готовый в случае необходимости поддержать своего дядю, короля Карла» {389} . Из этого замечания следует, что уже в середине 1283 года конфликт вокруг Сицилии начал восприниматься как выходящий за пределы Италии. В него быстро втягивались Франция и папство.
185
Эдуарда I Английского, выступавшего в истории с поединком в роли арбитра.
Тем временем Карл Хромой (или, если именовать его официальным титулом, принц Салернский) в срочном порядке пытался решить внутренние проблемы королевства. По его инициативе в Сан-Мартино под Неаполем вскоре после отъезда короля собрался своего рода парламент — совещание представителей сословий Regno. На нем была одобрена целая программа реформ, куда более глубоких, чем те, что обещал сицилийцам Карл I в эдикте от 10 июня 1282 года: «Ассамблея распорядилась внести крупные изменения в налоговую систему, установив необходимость согласия [сословного представительства] с взиманием subventiones generales и отмены принудительной продажи биллонов [186] . Также отменен был соляной налог — gabelle. Нобили получили большую свободу при заключении браков своего потомства [187] , право сословного суда, возможность откупа от военной службы на срок до трех месяцев и право взимать умеренные подати со своих вассалов без королевского разрешения» {390} . Речь шла о заметной децентрализации административно-правовой системы королевства. Таким образом, еще при жизни Карла I его наследник начал выводить Regno из режима «ручного управления», заведенного отцом. То, что эти реформы не вызвали ни критики, ни серьезного противодействия со стороны Карла-старшего по его возвращении домой, говорит об их своевременности и неизбежности в условиях, когда устои власти Анжуйского дома были поколеблены. Карл, очевидно, понимал это, хотя вряд ли нововведения были ему по нраву.
186
Биллоны — разменные монеты, чья покупательная способность превышает стоимость содержащегося в них драгоценного металла. В античные и средневековые времена биллоны часто были результатом умышленной порчи монеты, т.е. чрезмерного увеличения серебряной примеси в золотых монетах и медной — в серебряных. При этом такие монеты вводились в оборот наряду с полноценными, и власти следили за чем, чтобы биллоны принимались по той же стоимости, что и «нормальные» серебряные или золотые монеты. Такая практика позволяла казне экономить (а фактически красть) значительные объемы золота и серебра.
187
Ранее для этого баронам и рыцарям требовалось разрешение короля.