Мечь и перо (Часть 1)
Шрифт:
любодеянием в моем же доме! Невероятно!
Эмир в ярости заметался по комнате. Он опять заговорил сам с собой:
– Жена изменила, оказалась неверной. Предательница! Развестись с ней и выгнать из дворца?! Но ведь это невозможно. Она - дочь халифа. А моя судьба зависит от воли халифа. Жена эмира, дочь самого халифа багдадского распутничает в своем дворце. Нет, лучше бесчестие, чем огласка. Нельзя, чтобы народ узнал об этом. Но выродка катиба, предавшего своего господина, я велю уничтожить. Жена - арабка, вот в чем мое несчастье, она и впредь будет изменять мне с каким-нибудь арабом.
Занавес
Он кивнул старику головой и приказал:
– Говори, Салим, говори!
Садовник еще раз низко поклонился.
– Несколько дней тому назад, - начал он, - ваш старый слуга был вынужден совершить неблаговидный поступок. Чистота, благородство и честность семьи эмира вне всякого сомнения. Однако мне пришлось отнести письмо вашей дочери Гатибы-ханум молодому гянджинскому поэту по имени Ильяс.
Эмир Ннанч залепил старому садовнику оплеуху.
– Негодник, ты сообщаешь мне об этом после того, как отнес письмо?! А где ответ молодого человека? Ты получил его, принес мне?
– Нет, да буду я вашей жертвой, - дрожа от страха, пробормотал Салим.
– Он не передал мне ответа!
– Если Ильяс напишет ответ, немедленно неси его ко мне. Предатели! Ублюдки! Пошел вон с глаз моих!
Салим удалился.
Эмир Инанч, стоя посреди комнаты, обхватил голову руками и простонал:
– Яблоко от яблони недалеко падает. Кругом - измена! Коварные враги пробрались и действуют в моем дворце. Никто ничего не узнает, если в один прекрасный день они умертвят
меня в моей постели.
Вскоре по одному начали приходить привратники, повара, портные, стражники и прочие служители дворца. Они доносили. эмиру обо всем, что им удалось узнать за день.
Наконец правитель Гянджи опять остался один. В сердце его по-прежнему бушевала ярость. Он достал из кармана государственную печать, впился в нее глазами, а в голову все продолжали лезть гневные мысли. Ему представилось, как катиб Мухаким Ибн-Давуд обнимает его любимую жену!
– - Ах, Мухаким, Мухаким!- прорычал он в ярости.
В комнату поспешно вошел Марджан.
Эмир, увидев преданного слугу, приказал:
– Ступай, быстро позови ко мне Мухакима Ибн-Давуда.
Марджан вышел.
Воображение эмира снова принялось рисовать картины измены жены.
– Бессовестная тварь!
– кипел он.
– Она никогда не любила меня, даже тогда, когда выходила за меня замуж. Отец халиф принудил ее к этому браку. Значит, лежа в моих объятиях, она думала о другом! Она и во сне произносит имя другого! Я не раз замечал: целуя меня, она закрывает глаза, будто грезит о ком-то. В свое время, когда положение халифа было шатким, меня уговаривали взять ее в жены, а сейчас мы поменялись ролями с ее отцом, и моя судьба зависит от него.
Ярость эмира Инанча начала постепенно угасать. Он спешил как-нибудь оправдать жену, утешить свое оскорбленное самолюбие.
"Во всем виноват катиб, - говорил он сам себе.
– Она- женщина. Кому неизвестна женская глупость? Всему виной Мужчины. Они совращают женщин. Женщина - слабое, глупое существо. Ее можно простить.
Открылась дверь Вошли верный слуга и телохранитель эмира Марджан и катиб Мухаким Ибн-Давуд.
– Садись, Мухаким, садись, - обратился эмир Инанч к секретарю как ни в чем не бывало.
– Есть кое-какие дела. Ты будешь писать.
Мухаким Ибн-Давуд достал калемдан, положил его на доску, на которой писал, вынул из-за кушака53 сверток бумаги, оторвал лист и уставился глазами в рот эмира.
Эмир Инанч прошелся по комнате.
– Пиши, - сказал он наконец.
– Повелеваю министру дворца и нашему визирю54, уважаемому Тохтамышу, в течение недели подготовить и снарядить в путь рабынь, предназначенные для отправки во дворец халифа багдадского. Халифу будут отправлены следующие рабыни: Дильшад, Сюсан, Зюмрюл, Шахин, Солмаз, Шамама и Бахар.
Когда катиб кончил писать, эмир поставил внизу свою подпись и вернул фирман Мухакиму Ибн-Давуду.
– Приложи печать и тоже подпиши.
Бледный от страха катиб принялся шарить по карманам, разыскивая печать, несколько раз заглянул в свой калемдан. Не найдя печати, он с мольбой в голосе обратился к эмиру:
– Я оставил печать дома. Разрешите, я схожу и принесу ее. Эмир заскрипел зубами.
– Ты уверен, что оставил печать в своем, а не в чужо:л доме?
У катиба недоуменно вытянулось лицо.
– Как это в чужом?
– Да, в доме своего благодетеля, в доме эмира Инанча, который поднял тебя из грязи на такую высоту! Презренный, неблагодарный катиб! Если тебе была недорога честь эмира Гянджи, ты хотя бы с уважением отнесся к чести халифа багдадского. Ведь ты считаешь себя благородным арабом. На-вот она, твоя печать! Ты потерял ее в комнате моей жены, в комнате безрассудной женщины, продавшей мою честь. Неблагодарная тварь! Я старался возвеличить вас, пятерых арабов, в этом большом государстве. И вот результат! Вот награда за все мои труды! Вот она - благодарность!
Мухаким Ибн-Давуд затрепетал, как лист на ветру.
– Позвольте сказать, о эмир! О чем вы говорите? Я...?!
– Да, ты!
– Я никогда не посмел бы допустить подобного бесчестного поступка по отношению к своему благодетелю. Это клевета на меня. Вы должны расследовать!..
– Молчи! Поставь печать на фирмане.
Мухаким Ибн-Давуд принял от эмирй печать и трясущимися руками приложил ее к бумаге.
– А теперь верни печать назад!
– свирепо закричал эмир.
– Ты недостоин хранить ее! Эй, Марджан!
В комнату вошел телохранитель эмира.
– Я слушаю, хазрет эмир.
– Ступай и приведи сюда моих палачей Гейдара, Полада и Сафи. Да скажи, чтоб не забыли прихватить с собой плети и палки.
Марджан ушел.
Мухаким Ибн-Давуд, желая спасти себя от незаслуженной кары, заплакал и принялся умолять эмира:
– Пощадите! Мне ничего неизвестно. Я ничего не знаю. Кто-то оклеветал меня. Вы всегда успеете наказать меня, велите сначала произвести расследование.
Но эмир Инанч оставался глух и нем к мольбам катиба. Печать, найденная в комнате его жены, была для него неопровержимой уликой.