Меч королей

– Какая была команда, Кропп? – гавкнул тренер Харви.

– Э-э… правый дог?

– Дог! Дог! Ты решил, что хог – это дог? Как дог может быть хогом, Кропп? Ну? Отвечай!

К этому моменту нас окружила вся команда. Ребята стояли, как зеваки на месте страшной аварии.

Тренер Харви размахнулся и хлопнул меня ладонью по шлему.

– Ты что, малой?

Он хлопнул снова и дальше сопровождал плюхами каждый вопрос.

– Ты тупой?

Плюха.

– Ты тупой, Кропп?

Плюха.

– Ты тормоз, Кропп? В этом все дело?

Две плюхи.

– Нет, сэр, я не такой.

– Какой – «не такой»?

– Я не тупой, сэр.

– Ты уверен, что не тупой, Кропп? Потому что ты ведешь себя как тупой. Играешь как тупой. Ты даже говоришь как тупой. Так ты точно уверен, что не тупой?

Плюха, плюха, плюха.

– Да, сэр, я знаю, что не тупой!

Тренер снова заехал мне по шлему.

Я взвыл:

– Моя мама проверила мой ай-кью, и я не тупой! Сэр!

Тут ребята взорвались от смеха. И они смеялись надо мной еще три недели подряд. Я постоянно слышал: «Мама проверила мой ай-кью, и я не тупой!» И это звучало не только в раздевалке, а разошлось по всей школе. Незнакомые пацаны проходили мимо меня в коридоре и, кривляясь, пищали: «Мама проверила мой ай-кью, и я не тупой!» Это был кошмар.

Вечером после той тренировки дядя Фаррел спросил, как все прошло.

– Я больше не хочу играть в футбол, – сказал я.

– Ты будешь играть в футбол, Альфред.

– Дело не только во мне, дядя Фаррел. Другие тоже могут пострадать.

– Ты будешь играть в футбол, – повторил дядя. – Иначе не получишь права.

– Я не вижу в этом никакого смысла, – возразил я. – Что ужасного, если я не буду играть в футбол? По-моему, глупо думать, что раз я большой, то должен играть в футбол.

– Ладно, Альфред, – произнес дядя, – тогда сам скажи, чем ты хочешь заниматься. Может быть, пойдешь в духовой оркестр?

– Я не играю ни на одном музыкальном инструменте.

– Это оркестр средней школы, Альфред, а не Нью-Йоркский филармонический.

– И все-таки мне кажется, для этого нужно хоть что-то знать, разбираться в нотах и все такое прочее.

– Нет, ты не будешь днями валяться дома, слушать музыку и витать в облаках. Я устал предлагать, скажи сам – что ты умеешь? Чем хочешь заниматься?

– Лежать дома и слушать музыку.

– Я говорю о способностях, мистер Умник, о талантах, об особенностях, которые выделяют тебя из середнячков.

Я постарался припомнить хоть один свой талант, но у меня ничего не вышло.

– Боже ж ты мой, Эл, у всех есть какой-нибудь дар.

– А что плохого в середнячках? Ведь их большинство?

– Вот оно что! Вот как ты представляешь свое будущее!

Лицо дяди Фаррела побагровело. Я приготовился к тому, что он заведет свою песню о сильных мира сего или о том, что при капле везения и правильном настрое успеха добьется любой.

Но дядя не стал читать мораль. Вместо этого он велел мне сесть в машину и повез меня в центр города.

– Куда мы едем? – спросил я.

– Везу тебя в волшебное путешествие, Альфред.

– В волшебное путешествие? Это куда?

– В будущее.

Мы переехали через мост, и я увидел возвышающееся над округой огромное стеклянное здание. Оконные стекла были тонированные, и небоскреб напоминал блестящий черный большой палец, наставленный в ночные небеса.

– Знаешь, что это за дом? – спросил дядя Фаррел. – Здесь я работаю, Альфред. Сэмсон-Тауэрс. Тридцать три этажа в высоту и три квартала в ширину. Хорошенько посмотри на него, Альфред.

– Дядя Фаррел, я уже видел большие дома.

Дядя на это промолчал. На его худощавом лице застыла злость. В свои сорок лет он был настолько же маленьким и костлявым, насколько я – большим и мясистым. Правда, с такой же большой головой. Когда дядя надевал свою форму, он смахивал на Барни Файфа из старого шоу Энди Гриффина. Или, скорее, из-за крупной головы и щуплого тела – леденец на палочке с головой Барни Файфа. Мне было совестно сравнивать дядю с таким придурком, но я ничего не мог с этим поделать. Он даже губошлепом был – вылитый Барни.

Дядя подъехал к подземной стоянке и сунул в автомат пластиковую карточку. Ворота медленно отворились. Стоянка была почти пуста.

– Кому принадлежит Сэмсон-Тауэрс, Альфред? – спросил дядя.

– Какому-то Сэмсону? – попробовал угадать я.

– Не какому-то, а Бернарду Сэмсону, – сказал дядя. – Ты о нем ничего не знаешь, но я тебе расскажу. Бернард Сэмсон – миллионер, который сделал себя сам. Он приехал в Ноксвилл в шестнадцать лет без гроша, а сейчас – один из богатейших людей в Америке. Хочешь узнать, как он этого добился?

– Изобрел айпод?

– Он много работал, Альфред. И у него было то, чего так не хватает тебе: сила духа, бесстрашие, дальновидность и энтузиазм. Позволь, я тебе кое-что скажу: мир достается не самым умным и не самым талантливым. В нем полно умных и талантливых неудачников. А знаешь, кому он принадлежит, Альфред?

– «Майкрософту»?

– Давай-давай, всезнайка, шути. Нет, не «Майкрософту». Мир принадлежит тем, кто не сдается. Тем, кого посылают в нокдаун, а они встают и готовы получить еще.

– Хорошо, дядя Фаррел, – согласился я. – Я тебя понял. А что там про будущее?

– Именно, – сказал дядя. – Будущее! Идем, Альфред. В этом гараже ты будущего не найдешь.

Мы поднялись на лифте в холл. Дядя привел меня на свое рабочее место – изогнутый в форме подковы стол напротив двухъярусного атриума. Примерно на полпути между столом службы охраны и парадными дверями был фонтан – вода падала на огромные камни, которые, как сказал дядя, за немалые деньги вытащили из Пиджн-ривер в Смоки [3] .

3

Национальный парк Грейт-Смоки-Маунтинс.

– Самая забавная штука в жизни – это то, что никогда не знаешь, куда она тебя заведет, – произнес дядя Фаррел. – Я работал в автосервисе, и однажды туда зашел Бернард Сэмсон. Он заговорил со мной, и уже на следующий день я оказался здесь и начал получать в два раза больше, чем раньше. И это за то, что сижу на месте. Ни за что! Ничего не делаешь и получаешь вдвое больше! Просто потому, что богатейший человек Ноксвилла решил дать мне работу!

На столе было много мониторов для наблюдения за всеми уголками и закоулками Сэмсон-Тауэрс.