Меч Шеола

Земля успокоилась сразу, как только парень слетел со стены на землю, чтобы не мешать ему. И лес затих, чтобы не задеть его случайно. Молчит в ожидании обещанной жертвы. А жертва получилась щедрой. Парень, поди — т — кА и сам не ведал, что выговаривал.

До леса ни один не добежал. А и добежал бы да не убежал. Глухой стеной сомкнулся лес, услышав забытые слова. И что удивительно, все забыли, а парень этот упомнил язык, коим с землицей родной, с лесом, со всем, что водилось на земле щуры — пращуры говаривали. И жутко, и трепетно воеводе стало. Да и ему ли одному? Пока мечами и топорами под стеной махали, не до того было. А как остановились, вот тогда жутко стало.

А парняга, нечаянным случаем их город уберегший, по среди побоища стоит и на меч опирается. И вран его, диковинная птица, с плеча окрест себя зрит круглым глазом. И грозный бэр, как собачонка дворовая что — то ему выговаривает. Кровью парень залит, пальцем ткнуть некуда. Взгляд пустой, отрешенный. Гладит мишку рукой по могучей шее, по широкой спине, на которой выспаться можно и сам того не замечает. Но рука не дрожит. А многих, и постарше его, после такой крови не дрожь пробирает, а трясет так, как он только, что землю тряс.

А воеводу, и не только воеводу, любопытство разбирает. Если по лицу и по ломкому голосу судить, юнец. Но телом просторен и крепок. Но в остальном… любой град такому волхву, а паче того, воину врата свои распахнет. Еще и с поклоном встретит.

— Сколько же годков тебе, отроче. — Спросил он не громко, так, чтобы только Радогор и слышал.

И сбился, смешался под его холодным и совсем не юношеским взглядом.

— Годы ныне не зимами меряются.

И то достойно ответил. Зрело.

Хотел отвернуть взгляд в сторону, но глаза словно повиноваться отказались. Так и тянутся к парню. И сам он стоит рядом с ним, будто других дел нет после набега. Сам Род принес этого парня в город. Даже перепугаться не успели. Вои сейчас отлавливают тех, кто уцелел. Перед городскими воротами земля ровная. Только дымится и почернела местами. И не подумаешь, что совсем недавно вздымалась она горами, зияла бездонными трещинами и плевалась огнем и дымом.

— Позволь на меч твой подивиться.

Любопытство так и разбирает воеводу. Дальше уж терпеть не может. Да и людей тоже. Снова обступили со всех сторон и в сотни глаз его разглядывают. А кто — то и рукой тянется к рукаву тянется. — Уж больно диковинный. Не здешних земель работа. И в навершии звери невиданный глазами светится.

— Не дастся он тебе в руки, хоть ты и воевода. — Скупо отозвался он. Говорить совсем не хотелось. И немного виновато пояснил. — Заговоренный он от чужих рук. Заклятие крепкое над ним. Бедой обернуться может. А то и смертью.

Воевода, который уж было руку протянул к рукояти, торопливо отдернул ее. И даже из опасения отодвинулся на шаг от него.

— А работы же и правда не здешней. Из далеких земель его дедко Вран, волхв, который меня, сироту растил, привез. — На губах появилась горькая складка. — Он растил, а его не уберег.

От удивления воевода бровью дернул.

— А кто тебя бою учил? И стрелы метать сподобил так скоро?

— Так он же и учил.

— Дивно мне это. — Воевода снова не сдержал своего удивления. — Волхв и ратному делу учит.

Тянут его за рукав в город, в распахнутые ворота. Все больше и больше любопытство людей разбирает. Тайны со всех сторон из него выпирают. И все у не так. И меч не наш, и лук чудной. Из рога, да тому же и гнут двояко. И слова ведомы такие, которые и не каждому волхву ведомы. А уж что боя касаемо! Сколько же его стрелами посечено! А мечом побито….

Упирается Радко, отнекивается. Аж щеки горят, ловя на себе сотни глаз. А от девичьих взглядов впору под землю провалиться.

— Куда же ты пойдешь? Кровищей весь улился. Бабы наши тебе и рубашонку простирнут, и порты. — Вмешался мужик, который первым отозвался на его голос в воротах. За всем и про куль забыл, что тащил на своих плечах.

— Зачем стирать? — Совсем растерялся Радогор, — Не надо стирать. И так пройдет

И в самом деле, кровь на его лицу, на руках начала сворачиваться, превращаясь в подобие чешуи. Провел ладонью по лицу, счищая ее с лица, как речной песок. Затем тоже самое проделал с руками.

— Остальное само отвалится. — Пробормотал он.

Но, на всякий случай, передернул плечами, как дикий зверь стряхивая капли дождя. Но не остановился на этом, и багровея от смущения отряхнул и рубаху с портками, следя за тем, как на землю сыплется с чуть слышным шуршанием, засохшая кровь. И не с удивлением, со страхом люди, и сам воевода, увидели, что лицо его, руки и даже тело стало таким, словно он только, что вышел из парной бани. И не только тело. Одежда смотрелась на нем теперь так, словно покила в щелоке. А потом побывала под вальком старательной хозяйки. И, мало того, слабый запах леса исходил от его волос.

— Колдун… — Уловил он испуганный бабий голос.

Покосился на голос, не поворачивая головы. В ужасе и рот ладошкой прикрыла. И выругался в душе, кляня себя за неосторожный поступок.

— Цыть ты, дура.

И мужик, вытаращив глаза, продолжал уже не так бойко и уверенно.

— Мужики тебе сапоги подлатают…

И покосился на его ноги, боясь увидеть, что и сапоги волей этого парня тоже сами собой поправились. А иначе и не скажешь.

— Раз торопился, так поди и не ел по людски, и не спал. Глаза провалились. Отдохнешь. — И уже уверенней, на правах старого знакомца. — А хоть бы у меня. Места хватит. А нет, так постоялый двор приютит. Меня торопкой зовут. А почему, сам не знаю. Спешить, не спешу, а все Торопка да Торопка. Как жеребенка — стригунка.

— На свет ты поторопился явиться раньше времени. Вот и нарекли тебя Торопкой. — Воевода не скрывал своего недовольства тем, что мужик опередил его. — И языком торопишься вечно вперед заскочить. И сейчас торопишься со своим словом.

И повернулся к Радогору.

— Но Торопка истину говорит. Отдохнешь, погостишь у нас, а там, гляди, и вовсе останешься. Сам сказал сирота. И городище твое разорено.

Воевода и есть воевода. И речет, как набольший муж.

— Мы хоть и не бэрьего рода, а все ж в родне, коли по одной земле ходим. И одним языком речи говорим.

Ягодка таинственным образом угадавший, что его собираются кормить. Тихо, но так, чтобы его услышал Радко, заскулил. Не проч был угоститься и вран, о чем и намекнул, пощелкав клювом за его ухом.

— Ну, вот, видишь. И приятели твои не возражают. А заодно и о тех людях тебя послушаем, коих побили. Сам видишь, — Воевода сам подхватил его под локоть и увлек в ворота. — Посмотришь сам… Живем на людном месте. На все стороны открыты. И к нам отовсюду ходят. И сами мы на месте не сидим. Поэтом у и знать должны кого и с какой стороны опасаться надобно. Сегодня ты помог, успели. А другим разом можем и не успеть.