Меч Шеола

— Ну и сердись. — Дерзкий ответ уже наготове. — На сердитых воду возят.

Но передумала. Побоялась, что опять сон нагонит. Уж лучше промолчать. Вернее будет.

Осторожно подползла и склонилась над лицом. Ресницы, изогнутые на концах, как у красной девки, подрагивают.

Безбоязненно подняла его голову и положила на свои колени.

— Так мягче будет голове. — Словно извиняясь, пробормотала она и запустила пальцы в волосы. — А то лежишь на голой земле.

Спорить не стал. Пусть уж так сидит и в волосах роется.

Так и сидела, перебирая мягкие пряди, пока не задремала.

Очнулась от того, что он хрипел и бился под ее рукой, жутко выворачивая ноги. Хватался руками за горло, словно пытаясь оторвать от него чьи — то руки, душившие его. Оттолкнулся ногами. Скатился с ее коленей и покатился по земле, задыхаясь и корчась от удушья. А возле него прыгал и рычал бэр, приходя в бешенство от того, что не видит этого подлого врага.

— Нельзя было оберег брать! — Запоздало подумала она и прыгнула сверху, надеясь закрыть его своим телом, отвлечь того, кто прямо на ее глазах душил ее Радогора. Но под руками, под телом кроме него никого не было. А Радогор уже почти почернел и глаза мутью затянуло от страшного удушья. Выгнулся дугой и перевернулся на бок, сбрасывая ее. Рука дотянулась до меча… А лезвие медленно поползло из ножен.

И хватка ослабла. Это Влада поняла сразу, потому, как всхлипнул и со свистом выдохнул из легких воздух. Задышал часто и жадно, широко открывая рот.

Княжна упала перед ним на колени и сжала его голову в своих ладонях, прижимая к себе. Бэр же стоял, принюхиваясь к чему — то и вздрагивая всем телом.

— Живой, живой? — Повторяла она, заглядывая в глаза. — А я, колода сонливая. Чуть тебя не проспала… Не уберегла.

И не удержавшись, расплакалась, размазывая слезы по щекам.

— Ну, будет, будет. — Попытался он успокоить ее. — Или не княжна ты?

Провел ладонью по голове и прижал к груди.

— Успокойся. Сегодня больше не придет.

Рука скатилась с распущенных волос на спину.

— Мавки разве плачут?

— А ты бы сам подумал, как я одна. Когда в том сне всегда рядом. — Слезы душат, говорить не дают.

И не совладав с чувствами прилипла к губам, всхлипывая и утирая слезы. Потом ткнулась губами в глаза. В нос и все шептала и шептала.

— Ни кому не отдам. Мой ты. Жизни для тебя не пожалею…

Бережно, чтобы не обидеть, отстранил ее и поднялся на ноги.

— Сон перебили, а путь не близкий. Пойдем по холодку.

— А если увидит? — Снова встревожилась она.

— Увидел уже…

Хитрый бэр, услышав его слова, попятился и скрылся в лесу.

Княжна противиться не стала, решив, что и правда лучше уйти с проклятого места подальше и как можно быстрее. И посмотрела на свои босые ноги. Но Радогор уже рылся в траве, срывая жгучие листочки. И скоро ее ступни снова были затянуты ровными холстяными лентами из ее рубахи. А в его руках появилась баклага.

— Выпей, княжна, но не много. Водица от дуба — отца. Берег для черного дня. И я с тобой выпью. — Повернулся, ища глазами бэра и засмеялся. — Столковались?

— Вот еще. Больно надо. Сам ушел. — С независимым видом ответила она и улыбнулась.

Все равно и Владой меня звать будет. И Ладой. И Ладушкой назовет. Только время ему надо, чтобы привыкнуть.

И потянулась к нему руками.

Под утро, жалея его, спросила.

— Может я ногами пойду? Трава мягкая.

Но он, задумавшись, промолчал, а она настаивать не стала.

А вскоре из леса появился и бэр. С независимым видом, перепачканной медом мордой и опухшим глазом.

— Гнезда с дикими пчелами опять зори, разбойник? — Встретил его грозным вопросом Радогор. С укором покачал головой и пересадил княжну на его спину.

— Потрудись сейчас, бездельник.

Бэр наказание принял достойно. Но уже к полудню начал жалобно полскуливать, всем своим видом давая понять, что нормальному человеку пора бы уже трапезничать. Ну и бэру, конечно, если у того человека осталась еще хоть капля совести в глубине души. Но Радогор делал вид, что не замечает его страданий. Но и он, наконец, не выдержал. И Влада с готовностью прыгнула ему на руки. Ягодка от избытка чувств, взревел в полный голос, и пропал за деревьями.

— И врана нет твоего…

— Вперед улетел. Дорогу смотрит. Прямо пойдем. Раз нашел, чего уж прятаться. Да и мне охота посмотреть на того, рогатого поближе. И спросить, за что же он нас все таки так не любит? Где мы ему дорогу перебежали?

— А скажет? — С нескрываемым сомнением спросила княжна.

— А почему б ему не сказать, если спрашивают? Язык не отвалится. — Рассудительно ответил Радогор. — А там, глядишь, и к порубежью выйдем.

Влада вздрогнула и оторвала голову от его плеча. Она уж и думать забыла, что оборвется когда — нибудь их дорога.

— Ты же говорил… — Чуть не с испугом спросила она.

— Прятаться не будем, дорогу спрямим.

Влада еще крепче обвила его шею руками и уткнулась в плечо, не зная то ли верить, то ли нет, радоваться ли тому, что скоро дорога кончится или огорчаться. И не сидеть ей больше на этих руках, не лежать на его плече, не ласкать его щеку своими бесстыдными губами. А он доведет ее до высокого крыльца, повернется и уйдет. Тем, бестелесным, обещал к зиме быть. И слезы сами навернулись на глаза. Бегут по щекам и катятся крупными каплями на его шею. И нет сил их унять.

А как же сон?

Или прав он, когда говорил, что видит человек, как должно быть, а как будет и боги не знают.

И бегут слезы, бегут. И не унять их, не остановить А рука его сама тянется к его лицу и губы шепчут… «Радо… Радо».

— Не заслоняй пути, княжна. Упаду.

Слепец! Волхва из далеких земель разглядел, а того, что рядом не увидел. Не захотел увидеть. В чужих думках роется, как глупая курица в капустной грядке, а в ее мысли и заглянуть не хочет. Хотя и заглядывать не надо. Все на виду. Ни одна не спряталась, не затаилась.

Мысли в голове одна другой гаже. Сердце в груди испуганной птицей бьется. То наружу рвется, то замирает вдруг. Притихла, не сводя с него, бесчувственного глаз, а слезы все равно льются.

А вот повернусь и хвостиком побегу за ним. И пусть хоть палкой, хоть поленом гонит. Что в доме отчем ей, когда его рядом не будет?

— Нельзя, княжна. Я людям слово дал.

Услышал то, слышать не должен. А что услышать бы надо, мимо сердца пропустил.

— И гоже ли от дома бегать? А как же княгиня — матушка? И куда ты пойдешь, коли я сам не знаю своего пути? И долог ли тот будет.