Меч времен
Шрифт:
Михаил прищурился:
— И что я буду делать?
— Что скажут, — хохотнул Ярил. — Коли согласен, сейчас пойдем к… м-м-м… грамотцу составим…
— Ага… кабальную… В рядовичи поверстать хотите? — Миша не преминул показать знание социальной структуры средневекового русского общества. — А с чего бы это я — сам себе господин — чуть ли не в холопы должен податься?
— Иной боярский холоп куда как важней кого другого! — с важностью произнес уговорщик. — Зато защита тебе будет и честь. А грамотцу — ряд — можно ведь всяко составить.
Вот, сволочь! Правильно
— Как, согласен?
— Да ну вас всех, — Михаил отмахнулся, словно от назойливой мухи. — Пойду-ка я спать.
— Смотри-и-и-и, — нехорошо протянул Кривой Ярил. — Как бы потом пожалеть не пришлось, слезами горючими не умытися!
— Да пошел ты! Тоже мне, Мюллер выискался.
— Как знать, как знать… Девка у тя в шатре — не Ефрема-своеземца раба ли?
— Твое какое дело? — вспылив, Миша сжал кулаки, и Ярил опасливо попятился.
— Не ярись, не ярись, паря… Ухожу уже… И все ж таки — зря.
Михаил ничего не сказал, направляясь к шатрам.
— Помни, — прохрипел вслед Кривой Ярил. — Мишиничи два раза не зовут!
В шатре было все так же тепло, уютно. Даже комары не зудели — ну, под утро их обычно меньше становится. Миша стянул футболку, улегся, обняв «рабу».
— Не спишь, господине? — девчонка прижалась к нему всем телом.
— А ты что проснулась? Рано еще. Спи…
— Что-то ты задумчив, господин мой.
— А ты что, видишь, что ли?
— Чувствую… Бабка моя ворожеей была.
— Ишь ты, ворожеей… — Михаил погладил девушку по плечу. — А, может, и ты ворожить умеешь?
— Может, и умею. Хочешь, тебе поворожу?
— Лучше скажи, как поскорее до Питера добраться?
— Питер… Странное имя. Немецкое?
— Слушай, да ну тебя! Ты когда нормально-то говорить начнешь, чудо? — озлился Миша.
— Прошу, не гневайся, господин, — Марья отпрянула, задрожала. — Я ж вижу — ты хороший, добрый… Возьмешь меня с собой — буду тебе всю жизнь служить, ровно псица верная.
Михаил не выдержал, хохотнул:
— Лежи уж, псица…
Снаружи вдруг раздался звук рога. Сразу все вокруг зашумели, повылезали из шалашей и шатров, послышался смех, веселые крики, прибаутки.
— Эх-ма, скоро дома будем!
— Домой-то путь — куда как быстрей, нежели из дому.
— Скоро, скоро увидим Святую Софью!
— Эй, Мисаиле, вставай!
Сбыслав. Поднялся уже.
— Встаю, встаю, дружище…
Выбравшись из шатра, Михаил улыбнулся приятелю, поблагодарив за «подарок».
— Что, понравилась раба-то? — сын тысяцкого Якуна расхохотался. — Пригожа дева… До Новгорода доведешь, там продашь с выгодой.
— А может, себе оставлю? — поддержал шутку Миша.
Сбыслав, однако, взглянул на него со всей серьезностью:
— Не стоит ее оставлять, друже. Деву мы тебе другую найдем, невесту присмотрим, уж тут-то не сомневайся. А рабу посейчас вели связать к возам, не дай Боже, в воду бросится —
уплывет, стрелой не достанешь. Ты ж — в нашей лодье?— В вашей… Ха — в ладье! Хорошо хоть, не на лошади!
— Что, коней не любишь?
— Коней люблю, верхом — не люблю. Лучше уж на телеге.
Михаил за все время реконструкций так и не выучился как следует держаться на коне, мало того, лошадей как-то даже побаивался, не испытывая к ним особой приязни.
— Порастрясешь кости-то на телеге, — снова засмеялся Сбыслав.
Он было повернулся, да Миша ухватил за плечо, молвил негромко:
— Слышь, ко мне тут Кривой Ярил с утра подходил, разговаривал…
— О! — Сбыслав поднял вверх указательный палец. — А я тебе что говорил? Должен был подойти, лиса хитрая.
— Не понимаю, — Михаил потер виски. — На что я вам всем сдался? Что — такой уж сильный боец?
— Ох, и говор у вас, с Заволочья… Не сразу и разберешь. Тут дело не в том, что воин ты хоробрый, таких ведь много, — понизил голос сын тысяцкого. — А вот в Новгороде ты — чужой. Никто тебя не знает, никто про тебя не слыхал — то может быть полезным.
— Ага, — уязвленно отозвался Миша. — Не у Мишиничей с рук есть, так у вас…
Сбыслав вдруг расхохотался и, подмигнув, хлопнул приятеля по плечу:
— Так у нас-то слаще! Ну, пошли, друже, к пристани… А рабу-то все ж таки привяжи… Хоть и лес кругом, чаща… А все ж так надежнее.
Привязывать Марью Михаил, конечно, не стал — а, наверное, надо было бы — просто так, прикольнуться. Вот, фотоаппарат с собой был бы — привязал бы точно! Но, увы, фотоаппарат — у Веселого Ганса, а сам Ганс… черт его знает, где? Хотя… догадаться не трудно — сидит, небось, дома, в Питере, пиво хлещет. В Питере… А он-то, Михаил, как, зачем здесь? На какой-то большой лодке, с какими-то… психами… точно — психами, уж больно увлеклись игрою… или… Или это совсем не игра? Ну, тогда не они психи, а он, Миша.
Места по обоим берегам тянулись унылые, не за что зацепиться взгляду. То лес густой, то болотины; веселые, поросшие зеленой травою и разноцветьем, полянки попадались лишь изредка. Миша сидел на корме, рядом с кормщиком, и большую часть пути просто дремал — после такой-то бессонной ночки… надобно сказать — весьма приятной, да-а-а…
Кормщик оказался знакомый — Парфен, — да еще Сбыслав не забывал, частенько усаживался рядом — с шутками, прибаутками, песнями. Весело ехали! Вот только — куда? В Кировск? В Ладогу?
Все так же тянулись кругом леса — бесконечные, глухие, дремучие… И никаких знакомых звуков: ни бензопилы, ни поездов, ни машин. Даже деревни попадались редко, а те, что попадались, напоминали тщательно стилизованные под старину хутора — с заборами-частоколами, с бревенчатыми избами, амбарами, постоялыми дворами.
Верная раба Марья покорно сидела у мачты, почему-то не смея подходить к Михаилу ближе… может, Сбыслав ей что сказал? Кривой Ярил прохаживался на другой лодье — его хорошо было видно, почти рядом с князем стоял, князь же — не похож, ой не похож! — несмотря на победу, угрюмился и посматривал вокруг насупленно, строго.