Меченные проклятием

Гром шарахнулся в сторону. Булрион с трудом его сдержал.

– Мы просто делаем круг, поджидая повозку с джоолгратами!
– крикнул он.
– Хотим, чтобы они держались позади.

Воин мгновение подумал, затем отступил в сторону и пропустил кавалькаду. Когда передние всадники повернули на запад, он сошел с дороги, видимо, уверившись, что путники следуют приказу, и тут же опять исчез.

Далеко уйти он не мог, что и обнаружил правящий повозкой Раксал, проезжая через несколько минут мимо того же куста. В повозке были Джодо и двое детей. Все трое джоолгратов принялись испуганно вопить. Муолграт, как мог, успокоил детей, а заодно и самого себя: их страх оказался заразительным. Он услышал в хоре изумленных вопросов страшные мысли того, чья жизнь посвящена убийству: как бы он мог поразвлечься с едущими в повозке, если бы только командир дал сигнал.

Раксал за свою жизнь встречал много жестоких людей, но его потрясла прочитанная в уме воина страсть к убийству во имя убийства. Он вспомнил Толамин и своих друзей, павших под бешеным натиском Череполиких.

Толамин?
– прочитал он мысли воина. Они словно принадлежали существу другой породы, сделанному чуть ли не из железа. Хотя в них была и усмешка, вызванная скорее всего успокаивающим воздействием самого Раксала. Он не знал, на кого направляет свое воздействие. Он просто подавлял эмоции воина, а также Джодо и детей. Даже Череполикий не смог устоять против муолграта. Правда, содержание его мыслей не изменилось, в них только исчезло вожделение, и от этого они стали еще более бесчеловечными.

Значит, ты был на нашем празднике в Толамине? Мы плясали там танец смерти под песни наших врагов. Счастливые видения грабежа, насилия и убийств сочились из мозга воина, как гной из раны. Раксал хлестнул лошадей и удвоил усилия подавить ужас, грозивший взорваться в умах джоолгратов. Картины, представлявшиеся зарданскому воину, леденили душу: жестокость, кровь, отрубленные конечности.

Вскоре, когда они отъехали на достаточное расстояние и видения Череполикого исчезли, Раксал с изумлением осознал, что дрожит всем телом и с него льется пот. Прошел по крайней мере час, прежде чем он мало-мальски пришел в себя и почувствовал, что его подопечные успокоились.

Гвин ехала рядом с Ниад, то и дело внимательно на нее поглядывая. Все, чего она достигла с тех пор, как в ее жизни появился Полион, пошло прахом. Ее муж сбежал от нее через неделю после свадьбы. Ее уверенность в себе рухнула: Судьбы словно сговорились против нее. А несчастный ивилграт очень опасный спутник. Тарны были в горе. Старшие корили себя за то, что не ставили на ночь более надежную охрану, хотя сверхестественная способность Череполиких передвигаться незамеченными и неуслышанными наводили на мысль, что против них были бы бессильны и двадцать пар глаз и ушей.

Полиона или принудили вступить в секту Череполиких, или он сделал это добровольно. А может быть, Зорг солгал, и Полион в тюрьме или его уже нет в живых. Так или иначе, Тарны его, очевидно, больше никогда не увидят. И они корили себя за то, что недостаточно ценили Полиона, когда он был с ними. Они внутренне стонали, вспоминая каждое свое резкое слово, и буквально корчились от угрызений совести за шуточку, которую сыграли над ним, увезя его в Черную Бухту. Джукион сидел на лошади как труп. Булрион был мрачен и безутешен. Гвин проклинала тот день и час, когда она предложила мужу этот "медовый месяц", который обернулся такой катастрофой.

Смерть Полиона - не важно, была она реальной или ритуальной причиняла Тарнам великую боль, но их несчастья на этом не кончались. Их гнали на запад, как скот. Тарны всей душой были привязаны к дому, но теперь между ними и их любимой долиной стояло вражеское войско. Когда же они смогут вернуться домой? То, что еще вчера было веселым приключением, сегодня превратилось в изгнание.

Всадники, как и прежде, ехали подвое, почти не разговаривая друг с другом. Но вскоре Гвин заметила, что Возион потихоньку отстает и по пути перекидывается несколькими фразами с каждой парой. В конце концов он оказался рядом с Ниад. Дорога была узкой, и три лошади едва на ней помещались. А за придорожными кустами, возможно, прятались Череполикие. Но вряд ли разведчики Воителя могли подслушать разговор, который всадники вели между собой.

– Ниад-садж, - заговорил пастырь своим скрипучим голосом.
– Я разговаривал с авайлгратом Ордуром. Он не хочет говорить, что было в том письме. Даже не говорит, от кого оно. Но он заверил меня, что у Полиона не было выбора. Он дал клятву верности Череполиким только под угрозой смерти.

Ниад всхлипнула.

– Тогда он убежит. Он найдет дорогу домой или приедет в Рарагаш.

Возион встретился взглядом с Гвин, как бы спрашивая ее совета. Сказать или нет? Зачем лишать девочку последней надежды? Она слегка покачала головой.

– Будем надеяться, - сказал Возион. Его физиономия, так похожая на мордочку хорька, скривилась в грустной улыбке - Тебе странно это слышать, матушка? Ты считаешь, что мы ведем себя недостойно зарданцев? Находишь наши притязания смешными?

Кэрп говорил, что калеке-пастырю дороги люди. Впервые Гвин и сама почувствовала к нему симпатию. Тарны всегда гордились своим зарданским происхождением. Теперь они повстречались с настоящими зарданцами и поняли, как цивилизация извратила их ценности и их культуру. Конечно, весьма романтично вести свой род от предков-варваров. Но что романтичного в том, что озорному Полиону отрубили нос?

– Нет, - ответила Гвин.
– Я не считаю вашу надежду ни странной, ни смешной. Далинг деградирует, а Череполикие - звероподобны. Мне хочется верить, что это крайности, что люди могут быть сильными и уверенными в себе, не угнетая других. Если бы я не восхищалась вашей семьей, я не захотела бы в нее войти.

Возион как-то странно посмотрел на Гвин и кивнул: он понял ее и был ей благодарен.

Скоро, однако, дорога еще больше сузилась. Гвин придержала лошадь. Ниад уехала вперед, а Возион остался с Гвин.

– Вы, кажется, не очень надеетесь, что Полиону удастся убежать? спросила Гвин.

Пастырь мрачно покачал головой:

– Совсем не надеюсь. Отец рассказывал мне про деда, и кое-что я узнал в Вериове... Если Полиона действительно завербовали в секту, то с него три дня не будут спускать глаз. Так делают всегда, независимо от того, добровольно человек завербовался или нет. Подозреваю, что даже в старые времена мало кто шел туда по доброй воле.

Гвин сглотнула поднявшуюся в горле горечь.

– А по прошествии трех дней?

– По прошествии трех дней он уже предан им душой и телом. Я сам этого не понимаю, но такова традиция. На четвертый день он отдает свою верность секте. Он становится одним из них. Почему так бывает, я не знаю. Но он вроде добровольно присоединяется к своим мучителям.

Ниад обернулась и внимательно посмотрела на них. Гвин ободряюще улыбнулась ей, а когда девушка опять уехала вперед, сказала:

– Я тоже этого не понимаю, но я тебе верю. Если бы секта не могла каким-то образом внушить своим членам безоговорочную преданность, она давно бы развалилась.