Меченосцы

— Да.

— Слава богу, что мы кое-что надумали, а то мне страсть как на душе тяжело было.

И сказав это, чех растянулся у погасающего очага, накрылся лохматой шкурой и тотчас заснул. Но небо еще нисколько не посветлело и стояла глубокая ночь, когда он проснулся, вылез из-под шкуры, поглядел на звезды и, расправив немного одеревеневшие члены, разбудил Мацьку.

— Пора мне собираться, — сказал он.

— А куда? — еще не вполне проснувшись, спросил Мацько и стал протирать глаза.

— В Спыхов.

— Да, верно… Кто это тут так храпит? Мертвого разбудить может.

— Рыцарь Арнольд. Подкину ветвей в очаг и пойду к слугам.

И он ушел, но вскоре поспешными шагами вернулся и стал издали тихим голосом звать:

— Господин, есть новость — и плохая.

— Что случилось? — вскакивая, вскричал Мацько.

— Монахиня убежала. Слуги взяли ее к лошадям и развязали ей ноги, чтоб им провалиться. А когда они заснули, она выскользнула между них, как змея, и убежала. Идемте, господин.

Обеспокоенный Мацько поспешно пошел за Главой к лошадям, но возле них застали они только одного слугу. Прочие разбежались на поиски за монахиней. Мацько молча стал грозить им вслед кулаком, а потом вернулся к огню, потому что больше делать было нечего.

Вскоре пришел Збышко. Он сторожил хату и не мог заснуть, а услышав шаги, захотел узнать, что случилось. Мацько рассказал ему, что они с чехом придумали, а потом сообщил о бегстве монахини.

— Беда невелика, — сказал он, — потому что она либо подохнет в лесу с голода, либо ее поймают мужики, которые ее вздуют, если раньше того не отыщут ее волки. Жаль только, что минуло ее наказание, которое она понесла бы в Спыхове.

Збышко тоже жалел, что ее минула кара, но в общем принял известие спокойно. Он также не противился отъезду чеха с Зигфридом — все, что не относилось непосредственно к Данусе, было ему безразлично. И он тотчас же стал говорить о ней:

— Завтра посажу ее с собой на коня — и так поедем.

— Ну как она, спит?

— Иногда немножко стонет, да не знаю, во сне или наяву, а входить не хочу, чтобы она не испугалась.

Дальнейшую их беседу перебил чех, который, увидев Збышку, воскликнул:

— А, так и ваша милость на ногах? Ну так мне пора. Лошади готовы, а старый черт привязан к седлу. Скоро станет светать, ночи-то теперь короткие. Оставайтесь с богом, ваша милость.

— Поезжай с богом. Будь здоров.

Но Глава еще раз отвел Мацьку в сторону и сказал:

— Хотел я вас просить… в случае, если что случится… знаете, господин… если какое несчастье или что… гоните тогда сейчас же слугу прямо в Спыхов. Если же мы оттуда уже уедем, пусть догоняет.

— Хорошо, — сказал Мацько. — Я тоже забыл тебе сказать, чтобы ты Ягенку вез в Плоцк, — понимаешь? Ступай там к епископу и скажи ему, кто она, скажи, что аббатова крестница, в пользу которой у епископа есть завещание, а потом попроси беречь ее, потому что и об этом сказано в завещании.

— А если епископ велит нам остаться в Плоцке?

— Слушайся его во всем и сделай так, как он посоветует.

— Так и будет, господин. С Богом.

— С Богом.

II

Рыцарь Арнольд, узнав на следующее утро о бегстве монахини, тихонько улыбнулся, но сказал то же самое, что и Мацько: либо ее съедят волки, либо убьют литвины. И это было очень правдоподобно, потому что местное население, литовского происхождения, ненавидело орден и все, что имело к нему отношение. Крестьяне частью убежали к Скирвойлле, частью взбунтовались и, перебив кое-где немцев, вместе с семьями и пожитками скрылись в недоступных лесных глубинах. Монахиню не нашли и на другой день, потому что искали не особенно усердно: Мацько и Збышко, занятые другим, не отдали достаточно строгих приказаний. Они торопились ехать в Мазовию и хотели тронуться в путь тотчас после восхода солнца, но Дануся под утро заснула так крепко, что Збышко не позволил ее будить. Он слышал, как она стонала ночью, понял, что она не спала, и теперь возлагал большие надежды на этот сон. Дважды он прокрадывался в хату и дважды при свете, проникавшем в щели, видел ее сомкнутые глаза, открытый рот и яркий румянец на щеках, какой бывает у крепко спящих детей. Сердце его тогда таяло от нежности и он говорил: "Дай тебе Бог отдохнуть и выздороветь, цветик мой дорогой". А потом прибавлял: "Кончились твои горести, кончились слезы, и, даст бог, счастье твое разольется рекой". Его прямая и добрая душа возносилась к Богу, и он спрашивал самого себя, чем бы отблагодарить его, чем бы расплатиться, что какому костелу пожертвовать, деньгами ли, скотом, воском или еще чем-нибудь? Он и сейчас даже принес бы обет и точно определил бы, что жертвует, но решил подождать. Еще неизвестно, в каком положении проснется Дануся, вернется ли к ней сознание: он не был уверен, будет ли за что благодарить.

Мацько, хотя и понимал, что полная безопасность их ждет только во владениях князя Януша, однако также придерживался мнения, что Данусю не следует лишать отдыха, и только приказал слугам быть наготове.

Но когда прошел полдень, а Дануся все еще спала, то Збышко, то и дело заглядывавший в дверь хаты, наконец вошел внутрь и сел на обрубок дерева, который монахиня принесла накануне.

Он сел и всматривался в Данусю, но она не открывала глаз. Наконец губы ее дрогнули, и она прошептала, как будто видя сквозь закрытые ресницы:

— Збышко!..

Он тотчас подбежал к ней, опустился на колени, схватил ее исхудалую руку и, целуя, заговорил прерывающимся голосом:

— Слава богу, Дануся! Ты узнала меня!

Его голос окончательно пробудил Данусю. Она села на постели и уже с открытыми глазами повторила:

— Збышко!..

И она заморгала, а потом как бы с удивлением осмотрелась вокруг.

— Уж ты не в плену! — сказал Збышко. — Я отбил тебя, и мы едем в Спыхов!

Но она высвободила руки из его рук и сказала:

— Это все от того, что отец не благословил нас! Где княгиня?

— Проснись же, милая. Княгиня далеко, а мы отбили тебя у немцев.

В ответ она, словно не слыша этих слов и припоминая что-то, сказала:

— Отняли лютню у меня и разбили об стену!

— Боже ты мой! — вскричал Збышко.

И только теперь он заметил ее безумные, блестящие глаза и румянец, пылающий на щеках. В ту же минуту в его голове мелькнула мысль, что, может быть, она тяжело больна и два раза произнесла его имя только потому, что он мерещился ей в бреду.

Сердце его дрогнуло от ужаса, а на лбу выступил холодный пот.

— Дануся, — сказал он, — видишь ли ты меня и понимаешь ли?

Она отвечала голосом, в котором звучала мольба:

— Пить!.. Воды!..

— Иисусе милостивый!

И Збышко выбежал из хаты. У дверей он чуть не сбил с ног Мацьку, который шел узнать, как дело, и, бросив ему только одно слово: "Воды!" — побежал к ручью, который протекал невдалеке среди зарослей и мхов.

Минуту спустя он возвратился с полным кувшином и подал его Данусе, которая начала жадно пить. Мацько еще раньше вошел в хату и, посмотрев на больную, нахмурился.

— Она в бреду? — спросил он.

— Да! — простонал Збышко.

— Понимает, что ты говоришь? — Нет.

Старый рыцарь нахмурился еще больше и почесал в затылке.

— Что ж делать?

— Не знаю.

— Выход один, — начал было Мацько.

Но Дануся перебила его. Кончив пить, она устремила на него свои широко раскрытые глаза и сказала:

— Я перед вами ни в чем не виновата. Пожалейте меня!

— Я жалею тебя, дитя, и все делаю, желая тебе добра, — с волнением отвечал старый рыцарь.