Меченые

Увы, благородные труды Хаслумского, направленные на объединение всего Лэнда, не встретили понимания в Приграничье. И возглавил это сопротивление ярл Гоонский, человек неглупый, но излишне честолюбивый. Гоонский бык был хитер, силен, увертлив и не желал идти ни на какие соглашения с орденом, лихорадочно вербуя сторонников не только в Приграничье, но и в Нордлэнде. Большим приобретением для истинных христиан явился в это сложное время Бьерн Брандомский — человек, бесспорно, влиятельный в Приграничье, но опасный своей непредсказуемостью. Все попытки Брандомского поссорить капитана меченых Чуба с ярлом Гоонским и тем самым оправдать военное вмешательство Нордлэнда в дела соседей заканчивались провалом. Эти люто ненавидящие друг друга люди ловко маневрировали и на открытое столкновение не шли, предпочитая хрупкое перемирие откровенной драке. Связующим звеном между капитаном меченых и ярлом был Ожский замок. С помощью хитроумной интриги серым удалось избавиться от хозяйки замка и от Ульфа, командира Ожской дружины, имевшего немалые связи в Нордлэнде, но на их место встал Тор Нидрасский, человек еще более опасный если не своим умом, то положением, богатством, связями в среде нордлэндской и приграничной знати. Совместный приезд в Бург Тора Нидрасского и племянника Гоонского быка Эйрика Маэларского должен был продемонстрировать потенциальным союзникам, что в случае необходимости ярл Эйнар и капитан меченых готовы объединить усилия в борьбе против нордлэндской короны и ордена. А Бент Хаслумский был далек от того, чтобы списывать Меченых со счетов ввиду их малой численности. Слишком уж легкомысленным братьям по вере он напомнил о разгроме, Учиненном тридцатью мечеными, во главе с капитаном Тузом почти тысячному войску ярла Гоонского, которого трудно обвинить в незнании воинского дела.

— В любом случае Тора Нидрасского следует убрать: если не с помощью церкви, обвинив в ереси, то хотя бы с помощью наемных убийц.

Рекин Лаудсвильский высказался слишком уж откровенно, забыв о приличиях. Епископ Буржский счел необходимым выразить по этому поводу протест. Хаслумский его поддержал, но довольно вяло.

— Надо усилить обработку схваченного меченого, — заявил мясник Колбейн, — и выбить у него показания против владетеля.

Хаслумский поморщился — буржские купчики с каждым днем вели себя все наглее и наглее. Благородный Бент был не против привлечения в орден городской черни, но не в высший же совет! Этот мордатый мясник того и гляди вместо серой сутаны напялит на себя алый владетельский плащ.

Бьерн Брандомский, новообращенный член ордена, выразил сомнение в том, что меченого удастся сломить. Лось почти половину своей недолгой жизни провел с молчунами, и неизвестно, чему его научили проклятые колдуны.

Хитроумный Бьерн был разочарован сегодняшней встречей. Дешевые декорации вызвали раздражение у приграничного владетеля. Ему не понравились полутемные подвалы, бесконечные подземные переходы, утомительные в своей искусственности церемонии. Конечно, застывшие истуканами вдоль стен серые монахи с надвинутыми, не иначе как в подражание молчунам, на глаза капюшонами могли вызвать холодок в области спины у робких новичков, но Брандомский видел в своей жизни зверя и пострашнее кошки. Владетель ценил силу, а ее-то ему забыли продемонстрировать.

Хаслумский выразил сомнение в том, что удастся избежать поединка:

— Может быть, благородный Лаудсвильский вспомнит наконец славу своих предков и окажет ордену еще одну неоценимую услугу?

Слова Бента прозвучали как откровенная насмешка. Рекин вспыхнул и собрался уже было ответить врагу, но его опередил владетель Аграамский:

— Нет необходимости участвовать в поединке самому владетелю, достаточно подобрать ему надежного заместителя.

— Не думаю, что подобный ход добавит нам популярности у городского сброда, — покачал головой Хаслумский.

— Лучше уж подставить под меч голову болвана, чем светлую голову благородного Рекина, — поддержал Аграамского Брандомский. — Я хорошо знаю Тора: шансов у Лаудсвильского не больше, чем у ягненка под ножом мясника.

Нелестное мнение о его доблестях, высказанное столь решительным образом, не огорчило Рекина, который с благодарностью посмотрел на хулителя.

— В таком случае болван должен быть крепким парнем, — заметил Хафтур Колбейн, — орден не может позволить себе поражение на Божьем суде.

— Я не знаю человека, который совладал с Тором в честном поединке.

— Значит, поединок не будет честным, — спокойно сказал Колбейн, и его маленькие глазки с вызовом уставились на владетеля.

Такой оборот дела не понравился Бьерну. Нельзя сказать, что Брандомский был уж слишком щепетилен в выборе средств, но он еще не потерял надежду привлечь Тора на свою сторону.

— У благородного Бьерна есть другие предложения? — холодно спросил Унглинский.

Предложения у Брандомского были, и он не замедлил их изложить. Самое сильное впечатление на присутствующих произвела история с шестью наемниками, которые жизнями заплатили за неосторожное желание проникнуть в тайну владетеля Нидрасского.

— Если благородный Тор — меченый, — робко заметил Аграамский, — то ему придется отказаться от Нидрасских земель.

— И не только Нидрасских, — холодно заметил епископ Буржский. — Церковь на законном основании может ставить перед королем вопрос о конфискации земель владетеля-еретика в пользу ордена.

— Эта отметина на его теле стоит дороже королевской печати! — с восторгом воскликнул Лаудсвильский.

— Не торопись, благородный Рекин, делить шкуру неубитого медведя, — усмехнулся Хаслумский. — Эта догадка Брандомского нуждается в подтверждении. Владетеля не разденешь на улице, чтобы осмотреть его тело.

— А почему бы не попытаться? — вызывающе спросил Рекин.

— Тогда, может быть, это сделаешь ты? — Хаслумский с презрением посмотрел на владетеля. — Тор никогда не ходит один, а чтобы одолеть трех меченых, потребуется полсотни грабителей.

— Если мужчина не в силах раздеть мужчину, то при известных обстоятельствах это легко может сделать женщина, — Брандомский цинично усмехнулся и обвел присутствующих насмешливыми глазами.

— Вряд ли Тор польстится на продажную женщину.

— А кто говорит о продажных женщинах? — отпарировал Бьерн. — Тор Нидрасский достаточно хорош даже для весьма высокопоставленных особ.

Улыбка Бьерна не понравилась первому министру, но из привычной предосторожности он промолчал. У Хаслумского не было уверенности, что Брандомский намекает на королеву Ингрид.

— А потом, благородные господа, — продолжал Бьерн, — я бы предпочел видеть Тора живым членом ордена, а не мертвым меченым. Уверяю вас, это значительно облегчит нам решение всех задач в Приграничье. Имея в руках такие улики против благородного Тора, мы всегда будем держать его на коротком поводке.

К удивлению Бента, Унглинский согласился с приграничным владетелем.

— А если мальчишка откажется быть марионеткой? — спросил Колбейн.

— Значит, у нас будет мертвая марионетка вместо живой, — жестко сказал Труффинн. — Мы сумеем воспользоваться и мертвой.

Унглинский бросил на Колбейна многозначительный взгляд. Мясник с готовностью, но незаметно для окружающих кивнул головой.

Глава 4 ПОЕДИНОК С БОЛВАНОМ

Весть о поединке благородного Тора с благородным Рекином взбудоражила весь город. Поединки между владетелями не были такой уж большой редкостью для Бурга, но этот вызвал особый интерес потому, что владетель Нидрасский открыто встал на защиту меченых, которых в последнее время все чаще обвиняли в колдовстве, а владетель Лаудсвильский оказался в роли защитника истиной веры, и это обстоятельство не могло не привлекать к нему сердца всех местных буржцев. Кроме того, и об этом поговаривали с возрастающей тревогой, поединок мог стать прологом большой войны между Нордлэндом и Приграничьем, к которой горячие головы призывали уже не первый год, требуя очистить южный край от угнездившейся там ереси.

— Даю голову на отсечение, что Лаудсвильский отвертится от поединка. — Грузный воин средних лет с пышными светлыми усами обернулся к своему собеседнику.

Тот весело рассмеялся:

— Твоей голове, дорогой Арвид, ничего не угрожает, я готов положить рядом и свою.

Оба воина хоть и обращались друг к другу, говорили достаточно громко, чтобы их могли услышать дружинники Лаудсвильского, не в добрый час оказавшиеся поблизости. Несколько зевак, услышав беседу двух бывалых людей о предстоящих событиях, остановились и стали прислушиваться. Лебедь, одетый, как и большинство окружающих, в поношенный бесцветный кафтан с продранными локтями, подошел поближе. Он играл роль немого: отчасти для того, чтобы скрыть отличие в произношении, а скорее потому, что всегда предпочитал разговорам молчание.