Меченый
Шрифт:
«Правильно, – мысленно усмехнулся Неддар, поймавший его затравленный взгляд. – Ты быстр, умел, но… нас больше!»
В это время Иор Варлан открыл глаза. И, переменившись в лице, шлепнул ладонью по изголовью.
Десница, вцепившаяся в рукоять меча, стряхнула с него ножны. А левая рука потянулась к шее лежащей рядом баронессы. И… встретила вместо нее пустоту: Гвар Волчий Хвост, метнувшийся к кровати, успел сдернуть девочку на пол.
Граф взвыл, вцепился в подушку, метнул ее в Гвара и, перекатившись на другую сторону кровати, вскочил на ноги. Оказавшись за спиной у обоерукого, метнувшегося к нему на помощь.
Неддар жестом отправил четверку хейсаров к заходившей ходуном
– Смирения, ваше «величество»!
Варлан полоснул мечом по ткани, свисающей с балдахина, и, не тратя время на разговоры, намотал оторванный кусок на левое предплечье…
– Хотите умереть в бою?! – усмехнулся принц. И отрицательно покачал головой: – Не получится! Перед смертью вас ждут долгие и увлекательные беседы в пыточных подвалах МОЕГО дворца.
Граф закусил губу, сделал шаг вперед и удивленно замер, услышав звон упавшего меча. Потом повернул голову к обоерукому, вытаращил глаза… и, выронив клинок, вцепился руками себе в горло. Пытаясь остановить бьющую фонтаном кровь!
– Тварь!!! – заорал Неддар, прыгнул вперед, но было уже поздно: убедившись, что удар получился, телохранитель Варлана ехидно усмехнулся и… перерезал горло самому себе.
Глава 18
Мэйнария д’Атерн
Десятый день четвертой десятины второго лиственя
В Черном гае [103] темно и страшно: могучие ветви старых вязов и ясеней переплетаются высоко над головой, образуя крышу, непроницаемую для света Дейра и Уны [104] , побеги лещины и бересклета, невидимые в темноте, цепляются за одежду, а от кустов боярышника неприятно тянет тухлой рыбой.
103
Гай – роща, дубрава, небольшой лиственный лес.
104
Уна – вторая луна Горгота.
Тьма такая густая, что ее, кажется, можно резать ножом. Она скрадывает расстояния, гасит звуки и вымораживает душу, как дыхание Полуночника [105] .
Тихо. Чуть слышно шелестит трава и листья папоротника, приминаемые нашими ногами. Изредка потрескивают попадающие под каблук ветки да гулко бухает сердце, пытающееся вырваться из грудной клетки.
– Страшно? – замогильным голосом шепчет Волод.
105
Полуночник – северный ветер.
– Нет! – отвечаю я.
– Врешь!
Вру. Но признаваться в этом не буду. Ибо не хочу становиться посмешищем для друзей моего младшего брата.
– Врешь!!! – снова восклицает Волод и останавливается.
– Вот еще… – фыркаю я, обхожу его силуэт и почти сразу же натыкаюсь на торчащий из земли сук.
Бедро обжигает резкой болью, а с пересохших губ срывается еле слышный стон.
– Что, опять ножку подвернула? – с издевкой спрашивает брат.
– Нет. Просто поцарапалась…
– Говорил, иди след в след?
Говорил. И не раз. Только в кромешной тьме гая не видно не то что следов – земли. Поэтому я снова фыркаю:
– Иди уже, охотник… Я в порядке…
Волод что-то бурчит себе под нос, и я запоздало понимаю, что он сетует на то, что я – женщина!
– Слышь, мужчина! Ты обещал довести меня до ключа за десять минут, а мы идем уже больше часа. Может, ты заплутал? А, следопыт?
Последние полгода брат бредит славой величайшего следопыта всех времен и королевств, поэтому моя издевка режет его без ножа:
– Мы на месте! Уже давно! – возмущенно восклицает он. – Просто я проверяю, насколько ты пуглива…
– Ну, и где твой ключ?
Волод хватает меня за руку и волоком тащит куда-то вправо. Прямо сквозь здоровенный куст лещины. Потом замирает и ехидно спрашивает:
– Слышишь?
Журчит. Вода. Где-то совсем рядом.
Вырываюсь и иду на звук. Облизывая пересохшие губы сухим, как прокаленная на сковороде соль, языком. И почему-то мечтаю не о лице суженого, а о вкусе холодной, как лед, воды.
Вот он, Ключ Прозрения! В ложбинке между корней могучего лесного великана, спрятавшегося в самом центре Черного гая. Малюсенькое зеркальце воды, в котором можно увидеть того, кто разделит с тобой Жизнь.
Не всегда, а только раз в году. В час, когда Ночь Темной Страсти готовится смениться новым днем.
Опускаюсь на корточки, перебрасываю косу за спину, наклоняюсь к воде и опять ловлю себя на мысли, что просто хочу пить.
Нет, не просто – что ХОЧУ ПИТЬ! Безумно!! Что готова продать душу Двуликому за один-единственный глоток воды!!!
Мысль о продаже души Богу-Отступнику, мелькнувшая на краю сознания, отчего-то не пугает. Ибо вода – вот она. Передо мной. На расстоянии ладони от губ…
Склоняюсь еще ниже, вытягиваю губы…
…и просыпаюсь.
Осознав, что это был просто сон, плачу. Без слез… Потом захожусь сухим кашлем и замолкаю – пересохшее горло невыносимо саднит.
Пытаюсь пошевелить распухшим языком и морщусь – он еле двигается и так и норовит прилипнуть к небу.
А еще болят глаза – такое ощущение, что под веки насыпали песка.
С трудом поворачиваю голову влево, смотрю на тоненький белый контур, возникший вокруг двери, и криво усмехаюсь: ну наконец-то! Рассвело…
– Пи-и-ить… – доносится из темноты. – Ларочка, дай попить, пожалуйста…
Бездушный. Все еще бредит.
Значит, пока жив.
Усмехаюсь. Заставляю себя встать, на негнущихся ногах подхожу к двери и кое-как отодвигаю в сторону неподъемный засов. Толкаю створку от себя и выглядываю наружу.
Страха нет. Вместо него – равнодушие. Холодное, как вода в Ключе Прозрения. Или дыхание Полуночника: двое суток без капли воды способны высушить не только тело, но и душу.