Мечи против колдовства
Шрифт:
– Да, в эту игру могут играть двое, – с прозаической философией заметил Гваэй и, подняв коня, мягко, но твердо поставил его на е6.
– Меня ты в это не втянешь, – прорычал Хасьярл. – Тебе не удастся выиграть за счет того, что ты отвлечешь мои мысли.
И, нагнув голову над доской, он вновь погрузился в свои всепоглощающие расчеты.
На заднем плане двигались рабы, проверяя лампы и подливая в них масла. Для того, чтобы осветить комнату Совета, требовалось много ламп, поскольку в помещении был низкий потолок с массивными балками, увешанные коврами стены почти не отражали желтые лучи, а мозаичный пол был вытерт бесчисленными шагами прошлого до тусклого великолепия. Эта комната была вырублена в естественной скале; руки давно забытых мастеров установили массивные кипарисовые балки и хитроумно
Высоко над той теплой, роскошно обставленной комнатой, где Гваэй и Хасьярл играли в шахматы, владыка Квармалла закончил последние расчеты, которые должны были завершить его гороскоп. Тяжелые кожаные занавеси закрывали теперь звезды, только что смотревшие вниз и дарившие свое благословение или предвещавшие судьбу. Единственным светом в заполненной инструментами комнате был крошечный огонек тонкой восковой свечки. Обычай требовал, чтобы окончательный гороскоп был прочитан при таком скудном освещении, и Квормалу приходилось напрягать даже свое острое зрение, чтобы правильно разглядеть Знаки и Дома.
Пока он еще раз проверял окончательные результаты, его подвижные губы кривились в презрительной усмешке, в гримасе неудовольствия. «Сегодня или завтра», – думал он, чувствуя холод в груди. – «Самое позднее, завтра к вечеру». Да, у него действительно мало времени.
Потом, словно развеселившись какой-то тонкой шуткой, он усмехнулся и кивнул, отчего его костлявая тень чудовищно заколыхалась на занавесях и прорезанной амбразурами стене.
Наконец, Квормал отложил в сторону карандаш и от единственной горящей свечи зажег еще семь, более толстых. Теперь стало светлее, и он заново перечитал гороскоп. На этот раз он никак не выразил свое удовольствие или какие-либо другие эмоции. Он медленно свернул покрытый сложными диаграммами и исписанный пергамент в тонкую трубочку и засунул за пояс; потом, потирая худощавые ладони, усмехнулся снова. На столе рядом с ним лежали все ингредиенты, которые требовались для удачи его плана: порошки, масла, тонкие кожи и другие материалы и инструменты.
Время поджимало. Он работал быстро; его сплющенные на концах пальцы совершали чудеса ловкости. Один раз он кое за чем подошел к стене. Лорд Квармалла не делал ошибок и не мог позволить себе этого.
Через короткое время все было сделано к его удовлетворению. Погасив те свечи, что он зажег последними, Квормал, владыка Квармалла, расслабленно откинулся назад в кресле и при слабом свете единственной свечки призвал к себе Флиндаха, чтобы можно было огласить гороскоп тем, кто ждал внизу.
По своему обыкновению, Флиндах появился почти сразу же. Он предстал перед своим хозяином, сложив руки на груди и покорно склонив голову. Флиндах никогда не злоупотреблял своим положением. Его фигура была освещена только снизу до пояса, а поверх этого тень скрывала то выражение заинтересованности или скуки, которое могло бы появиться на его отмеченном бородавками и пятнами лице. Подобным же образом было скрыто и изрытое оспинами, но все же более гладкое лицо Квормала, и только его бледные радужки фосфоресцировали в полумраке, словно две миниатюрные луны в темном окровавленном небе.
Словно испытывая Флиндаха или будто увидев его в первый раз, Квормал медленно поднял взгляд от ступней до лба стоящей перед ним фигуры и, глядя прямо в затененные глаза Флиндаха, так похожие на его собственные, заговорил:
– О Мастер Магов, в твоей власти оказать мне благодеяние сегодня ночью.
Флиндах хотел было заговорить, но Квормал поднял руку и быстро продолжил:
– Я наблюдал за тем, как ты из мальчика становишься юношей, и из юноши – мужчиной; я питал твои познания в Искусстве, пока они не стали уступать лишь моим собственным. Одна и та же мать выносила
нас, хотя я был ее первенцем, а ты – ребенком ее последнего плодородного года; и это родство помогало нам. Твое влияние в Квармалле почти равно моему. Так что я чувствую, что твое усердие и верность заслуживают некоторой награды.И снова Флиндах хотел заговорить, но жест Квормала помешал ему. Квормал говорил теперь более медленно, сопровождая слова отрывистым постукиванием пальцев по свитку пергамента:
– Мы оба прекрасно знаем и по слухам, и из непосредственных источников, что мои сыновья замышляют мою смерть. Правда также и то, что их планы должны быть каким-то образом расстроены, ибо ни один из двух не достоин стать владыкой Квармалла; и мне кажется невозможным, что кто-нибудь из них когда-нибудь достигнет подобной мудрости. В результате их склок Квармалл погибнет от запустения и небрежения, как погиб Зал Призраков. Более того, каждый из них, чтобы подкрепить действие своего колдовства, тайком нанял искусного рубаку из дальних краев – ты видел воина Гваэя – а это начало появления свободных наемников в Квармалле и верная погибель для нашей власти.
Он протянул руку к темным плотным рядам мумифицированных и восковых масок и задал риторический вопрос:
– Разве владыки Квармалла защищали и сохраняли наши, скрытые от глаз владения для того, чтобы капитаны-чужестранцы могли входить на наши советы, толпиться там и, в конце концов, захватить власть?
Он понизил голос и продолжал:
– А теперь гораздо более тайное дело. Наложница Кевисса носит в своем чреве мое семя: отпрыск мужского пола, согласно всем знамениям и пророчествам оракулов, – хотя это известно только Кевиссе и мне, а теперь и тебе, Флиндах. Если бы этот нерожденный побег достиг хотя бы отрочества, не имея братьев, я умер бы спокойно, оставив его под твое попечение с полным доверием и уверенностью.
Квормал помолчал, сидя бесстрастно, как статуя.
– Однако предупредить действия Хасьярла и Гваэя становится с каждым днем все труднее, ибо действия эти набирают силу и размах. Собственная врожденная порочность моих сыновей дает им доступ к областям и демонам, которых их предшественники могли лишь представлять в своем воображении. Даже я, уж на что сведущ в некромантии, часто чувствую отвращение.
Он умолк и загадочно посмотрел на Флиндаха. Тот заговорил, в первый раз с тех пор, как вошел в комнату. Его голос был голосом человека, привыкшего к произнесению магических формул, глубоким и звучным.
– Хозяин, то, что ты говоришь – правда. Однако как сможешь ты обойти их планы? Ты так же хорошо, как и я, знаешь тот обычай, который запрещает, пожалуй, единственное средство расстроить то, что они задумали.
Флиндах сделал паузу, словно собираясь сказать еще что-то, но Квормал резко вмешался:
– Я составил схему, которая может сработать, а может и нет. Ее успех зависит почти целиком от твоего сотрудничества.
Он понизил голос почти до шепота, жестом призывая Флиндаха подойти ближе.
– Даже у стен бывают уши, о Флиндах, а мне хотелось бы, чтобы этот план оставался в полной тайне.
Квормал снова сделал призывный жест, и Флиндах подошел еще ближе, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от своего хозяина. Пригнувшись, он встал в такую позу, чтобы его ухо оказалось вблизи от губ властителя. Это расстояние было самым близким из всех, на которые он когда-либо приближался к Квормалу, и странное беспокойство заполнило его мозг, возрожденное небылицами детства. Этот древний человек, не имеющий возраста, с перламутровой радужкой глаз, так похожих на его собственные, казался Флиндаху нииракцам не сводным братом, а неким странным, беспощадным сводным отцом.
Разрастающийся в нем ужас усилился, когда, он почувствовал, как жилистые пальцы Квормала смыкаются на его запястье и мягко заставляют его придвинуться ближе, почти стать на колени рядом с креслом.
Губы Квормала быстро зашевелились, и Флиндах подавил в себе стремление вскочить и бежать, когда план начал разворачиваться перед ним. Свистящим голосом произнесена фраза, последняя фраза, Квормал замолчал, и Флиндах осознал всю чудовищность этого плана. В тот момент, когда это осознание проникало в его мозг, единственная свечка оплыла, и погасла. Наступила полная тьма.