Мечников

Прежде чем отважиться на доклад в академии, Мечников пригласил в лабораторию видных сифилидологов, в том числе крупнейшего специалиста профессора Фурнье. Фурнье был потрясен.

«К огромному моему удивлению, — говорил он, — так как впервые мне дано было видеть то, что я увидел в этот день, я констатировал на животном поражение, которое представилось мне в виде абсолютного, великолепного, неопровержимого сифилитического шанкра».

С тех пор как после возвращения Колумба в Европе разразилась эпидемия сифилиса, медики тщетно искали средства против него.

Долгое время, правда, сифилис считали вполне безобидным. Что он вызывает? Маленькую язвочку, которая через некоторое время исчезает… Потом сыпь, которая тоже то исчезает, то появляется вновь… В последние десятилетия прошлого века, однако, выяснилось, что хотя сифилис сам по себе не смертелен, но он приводит к таким тяжелым болезням, как прогрессивный паралич, сухотка спинного мозга, тяжелейшие поражения сосудов; сифилис, иными словами, ведет к атрофии «благородных» тканей, а значит, к преждевременной смерти. Уже только поэтому Мечников должен был схватиться с ним.

Ученого мучило бессилие науки, глубоко возмущала ханжеская позиция иных моралистов, готовых видеть в тяжелой болезни божью кару за чрезмерное «любострастие».

К тому же «французская» болезнь нередко поражала и тех, на кого богу вроде бы гневаться было не за что. От больных родителей она по наследству переходит к детям; здоровые дети заражались, питаясь молоком больной матери или кормилицы; сифилис передавался через поцелуи, соприкосновения, через общую посуду и вещи. Там, где царили скученность, невежество и антисанитария, как это было, например, в некоторых районах России, особенно же на ее окраинах, однажды занесенная, болезнь поражала целые селения. В конце прошлого века в Ташкенте по масштабу причиняемых им бедствий сифилис занимал второе место после малярии. Да и в «цивилизованных» странах Запада положение было ненамного лучше. По данным одной германской страховой компании, смертность среди ее клиентов на 25 процентов зависела от туберкулеза; на 15 процентов — от сифилиса…

И не было никакой возможности одолеть страшную болезнь. Потому что, чтобы одолеть, надо исследовать. Надо пробовать. Но пробовать на людях нельзя, а животных «авария» игнорировала. Она обосновалась на самой верхней ступеньке эволюционной лестницы, на той, где обитает Homo sapiens, человек разумный — единственное существо, наделенное сознанием и волей.

Многие ученые пытались заразить сифилисом макак, мартышек и других узконосых обезьян. Сам Фурнье тоже немало потрудился на этом поприще, но не получил надежных результатов.

Читать и перечитывать краткое выступление Фурнье по докладу Мечникова необычайно интересно. Видно, какое смятение владеет душой маститого ученого:

«Я счел себя вправе ответить Ру и Мечникову: да, поражение, которое вызвала ваша инокуляция у животного, о котором идет речь, есть великолепное воспроизведение сифилитического шанкра, такого, как мы знаем у человека.

Сказав это, можем ли мы пойти дальше и утверждать, что с сегодняшнего дня разрешен большой вопрос — о возможности прививки сифилиса животным? Что касается меня, мне бы этого очень хотелось, я готов сегодня же сжечь мои корабли, настолько я чувствую себя уверенным в диагнозе, который только что объявил. Однако осторожность советует нам ждать. Тем более что мы имеем критерий, который вскоре разрешит вопрос в последней инстанции. Если в самом деле поражение, возникшее у шимпанзе Ру и Мечникова, действительно сифилитический шанкр, не пройдет и четырех недель (предполагая по крайней мере, что развитие сифилиса у животных подчиняется тем же законам, что и сифилис человека), как у шимпанзе возникнет то, что называют вторичными признаками <…>. И тогда свет будет зажжен, вопрос будет решен окончательно».

Но другие специалисты не хотели ждать четыре недели. Они опасались, что обезьянка за это время может погибнуть от какой-либо посторонней причины. Дю Кастель, Галлопо, Бюро в один голос заявили, что свет надо считать уже зажженным.

И при всем этом ученые не могли отделаться от впечатления, что им демонстрируют какое-то чудо.

«Аналогичные прививки многократно производились на обезьянах и всегда до сих пор сопровождались неуспехом. Не скажет ли нам Мечников, не были ли замечательные результаты, которые ему удалось получить, следствием специальных мер предосторожности?» — спрашивал один из участников заседания, Марк Се.

«Ни в коей степени, — ответил Мечников. — Прививка была сделана самым простым и самым обычным образом. Если она дала результаты, отличные от наблюдавшихся до сих пор, это наверняка относится к различию между животными, которые, будучи человекообразными, более приближаются к человеку, чем обычная обезьяна».

2

Итак, осуществилась его давняя идея. Мировоззрение эволюциониста подсказывало ему, что с помощью ближайших родичей человека удастся расширить границы экспериментальной медицины, распространить ее если не на все, то, по крайней мере, на некоторые болезни, считающиеся сугубо «человеческими».

После смерти Пастера Илья Ильич пытался внушить эту мысль Дюкло, но новый директор так же, как и прежний, не захотел рисковать скудными средствами, которыми располагал институт. Как-никак человекообразные обезьяны стоили от одной до двух тысяч франков каждая и к тому же быстро погибали в парижском климате.

И вот в апреле 1902 года четырнадцатый медицинский конгресс в Мадриде присудил Мечникову премию. Сумма премии была небольшой — всего пять тысяч франков, цена двух-трех шимпанзе. Ни о каких серьезных исследованиях при этом нельзя было и думать. Но пару опытов для ориентировки провести было можно. Словом, Мечников решил попробовать. И конечно, с жаром рассказывал окружающим о задуманных экспериментах. Некоторых увлекли его планы, причем среди них оказался Эмиль Ру.

Это существенно потому, что Ру вскоре тоже получил премию, да не какой-то пустяк, а целых сто тысяч франков! Премию присудил ему Французский институт (так назывался совет пяти академий), а учредил ее богач Озирис, сделавший редкую, хотя и вполне типичную карьеру — от мелкого мошенника до крупного миллионера и мецената.

Сын бедных родителей, он чуть ли не пешком пришел из Бордо в Париж, где поступил на службу в банк и едва избежал тюрьмы за какие-то спекуляции. Но потом он сказочно разбогател. Бездетный и очень скупой, он рассорился с требовавшими помощи родственниками и целью поставил так распорядиться своими миллионами, чтобы после его смерти им ничего не досталось. К тому же с ростом состояния возрастало и тщеславие банкира. Он сменил свое незавидное имя Ифла на более звучное Озирис и, сообразив, что миллионы в могилу с собой все равно не возьмешь, стал время от времени поражать мир необычными подарками обществу. Он купил и подарил французскому правительству поле под Ватерлоо, где потерпел последнее поражение Наполеон; он собрал большую коллекцию картин, которую завещал Лувру; отвалил солидную сумму Пьеру Кюри на исследования радиоактивности и физику Бонди на работы по беспроволочному телеграфу. Он же учредил премию по медицине, которая присуждалась раз в пять лет за полезное для человечества открытие, сделанное в это пятилетие…

Получив чек, Ру пришел к Мечникову.

— Вот вам деньги для опытов над антропоидами, — сказал он просто. — Я не имею на них права, потому что в течение последних пяти лет ничего не сделал.

Мечников взял деньги без колебаний; лишь поставил условие: Ру должен принять участие в опытах, «разделяя со мною удачи и неудачи, смотря по тому, что получится».

Ру согласился, но фактически почти все работы вел Мечников.

В 1903 году умер Дюкло.

Ру стал директором института, Мечников — его заместителем. И хотя Илья Ильич исправно нес свою долю административных обязанностей, основная тяжесть их легла на плечи Ру. Для лабораторных занятий у него почти не оставалось времени.

Позднее Ру писал Мечникову: «Вы — несравненный товарищ в работе; я могу это сказать, ибо не раз мне выпадало счастье участвовать в Ваших изысканиях. В сущности, все делали Вы». Вероятнее всего, Ру имел в виду исследования по сифилису. Много раньше, ознакомившись с одной из статей, он писал Мечникову: «Я очень смущен тем, что Вы представляете это сообщение от Вашего и моего имени; я не принимал никакого серьезного участия в Вашей работе по сифилису, и было бы лучше, если бы в соответствии с действительностью оно было бы подписано только Вами».