Мечтатель

— Плеть, хоть ты ему скажи!

— Фсс.

— Саорри права, Губа. Ты, как с Ложкой связался, как-то странно стал относиться к Архиву. Или тебя там уже в сон не клонит? Особенно опосля еды?

— Ну, вообще-то клонит… о! А давайте посмотрим, как Ложка тренируется?

— Гхм!

— Губа, ты отлетел? Что за радость на этого задохлика-перестарка смотреть?

— Вы что, не вкопались? Ложка в это время обычно магию в ход пускает! И я знаю, где!

Плеть скорчила совершенно жуткую рожу (назвать это лицом язык бы не повернулся), но Штырь с приятелем не заметили её гримасы: задумались.

— А он нас не зашибёт, магик твой? — протянул крепыш с сомнением.

— Не. Он вообще-то… акуратны.

— Чего-чего?

— Одно из его любимых словечек. Акуратны — это значит, сразу и точный, и осторожный, и внимательный. Три в одном, да.

— Щёки надувает. И цену. Чего ж он в учениках ходит тогда, коли такой золочёный?

— Пф!

— Во-во. Саорри права, что-то мне не верится.

— Да что вы понимаете! Ты сам, Штырь, его перестарком обозвал. А почему? Когда ты его в первый раз у нас тут увидел?

— Ну-у… месяца три назад, наверно. Или четыре? Не. Три.

— Вот. Ложка всего три месяца в учениках, а уже готовится в рейд. И эту… тиоррью… то, чего мы в Архиве учим, давно лучше меня знает. Тебе, Штырь, это о чём-то говорит?

— Фсс.

— Ну-у…

— Да ладно вам. Пошли, и своими глазами всё увидите. Всё же в одном рейде будем, надо знать, кто на что способен. Верно?

— Умно ты говоришь, Губа… в последнее время. Ладно, клатрома тебе в… тыл! Пошли!

— Плеть?

— Эмм…

— Да ладно тебе мяться, пошли. Или тебе не интересно? Или ты…

— Пф!

— Так-то лучше.

— Не болтай, Губа, а дорогу показывай.

…Кимара Альтейская из Сиилтена, привыкшая откликаться на прозвище Плеть, с каждым шагом впадала в мрачность всё глубже. Смотреть лишний раз на Иан-па или Ложку (или кто он там на самом деле, этот варвар из неведомого чужедалья?) ей совершенно не хотелось. Но отговорить будущих соратников, этих малолетних раздолбаев, от дурной затеи не представлялось возможным. Дедуля Сайл, чтоб ему час чихать без продыху, запретил ей разговаривать. И клятву честью стребовал! А язык жестов, клятвой не запрещённый, Штырь с Губой знали не очень-то хорошо… и даже если бы знали идеально, для бытовых разговоров он подходил плохо.

Нет, вопреки мнению, озвученному и дедулей, и Ложкой, и не только ими, Плеть дурой не являлась. Настоящая дура попросту не смогла бы добиться того, чего добилась к своим неполным двадцати двум Кимара. Она прекрасно помнила, как к ней относились раньше… и не могла не заметить, как изменилось отношение к ней после введения запрета на речь. Всё же не зря дедулю признали старшиной: он знал, чего хочет добиться, и умел смотреть в корень! Даже клятва не остановила бы Кимару, если бы она не убедилась в действенности её соблюдения.

Взять хоть тех же Штыря и Губу. Да, они старательно отводили взгляды прочь, стараясь не смотреть ей в лицо — и это бесило! Жутко бесило! Но они не мямлили бессмысленные и пустые слова сочувствия, что бесило Плеть куда сильнее. Не обзывали её ни дылдой, ни уродкой, ни иными погаными словесами, что на другой базе Охотников не гнушались делать даже члены её злосчастной группы. И уж тем паче Штырь с Губой не закатывали речей на тему «женщине нечего делать в гильдии» и не старались делать ей пакости. Ни явные, ни исподтишка.

Они, прах горелый, её уважали! Считали своей, считали надёжной — вполне искренне, без оглядки на высокое родство и попортившее ей крови происхождение. Не гнушались хвалить — за дело, конечно же, а не в порядке лести. Даже на свой грубоватый манер пытались вовлечь в беседы, как Штырь с апелляциями к мнению саорри, как Губа с его быстрыми улыбками искоса.

Они не оставляли её одну.

Чтобы это продолжалось, Плеть не то, что клятву держать — свой собственный слишком быстрый не к месту язык согласилась бы откусить! И ради этих раздолбаев, пожалуй, согласилась бы покарябать себе морду вдвое хуже против нынешнего. Жизнью рискнуть — вообще без звука.

Такие быстрые и прочные связи с вчерашними незнакомцами даже слегка пугали. Плеть… Кимара не привыкла к такому. Не узнавала себя…

— Вон на той полянке он обычно магичит.

— Тише ты, Губа!

— А чего сразу тише? Или думаешь подобраться к Ложке незаметно? Так это без шансов.

— Почему сразу без шансов?

— Он магией следит за тем, что вокруг деется. Всё время.

— Да ну?

— Я проверял. Где, кто и что — знает чётко… если это не дальше сотни шагов от него.

— Пф!

— Саорри дело говорит. Обычно-то Ложка, может, и знает. А когда на колдовских делах своих сосредоточен? Э?

— А тогда он ещё шибче видит и дальше. Впрочем, попробуй подкрасться, ежели хошь. Как говорится, не обожжёшься — не научишься.

— И попробую! Что скажешь, саорри?

— Гхм.

— Если что, я предупреждал.

Губа пошёл дальше по едва натоптанной тропке один. Плеть и Штырь переглянулись. Кимара быстро изобразила на пальцах: «Ты — заходишь справа, я — слева». Крепыш в ответ потряс сжатым кулаком — мол, исполню. И канул в кусты, не потревожив ни листика.

А вот Плеть задумалась. Ненадолго. Тряхнула головой, отчего её тёмно-русые в рыжину волосы, коротко и небрежно обкромсанные ножом, качнулись, словно сорная трава под ветром. И всё-таки двинулась к указанной полянке, забирая влево, по старой привычке не производя ни единого лишнего звука.

Осенний лес оголялся без спешки, по частям, но со всей покорностью предзимья. Деревья успели не только пожелтеть, но и отчасти сбросить листву. Лишь на самых верхушках ещё кое-где трепетали под верховым ветром пожелтелые остатки истрёпанных за лето нарядов. В их прорехах, словно клочья сорванной листвы, кружили и вихрились необычно низкие облака на фоне неба, по-осеннему низкого и зелёного. Перед первыми заморозками оно выцветет, посинеет и отдалится, преисполняясь величия и тайны — но это случится не раньше, чем упрямые кусты коричника, сейчас старательно хранящие свою подувядшую зелень, не останутся скорбеть о конце года с листьями, свернувшимися в длинные морщинистые тряпочки бурого цвета.

Поутру, после того, как на траву осядет иней, а листья коричника первый морозец сделает хрупкими, нужно пойти и собрать их. «Морозный» взвар этих листьев не имеет обычной мутной примеси, от которой портится цвет зубов у простолюдинок — нет, он на просвет красивого красно-коричневого цвета, прозрачный и терпкий, бодрящий и слегка сладковатый. Или просто сладкий, если добавить капельку мёда. Меньше года прошло, как Линес научил её делать правильный, не слишком густой и не слишком жидкий «морозный» взвар…