Мечтательница

– Ты говоришь: табак и кукуруза?

Бобо кивнул:

– И крупный скот. И несколько лошадей. Корд скрестил руки на груди и оглянулся на возвышающийся на холме дом.

– Ты хочешь сказать, что моя тетушка настолько разнообразила виды работ?

– Я в этом ничего не понимаю. Но я говорю правду, вот и все.

– И вы ни от кого не получали помощи?

Бобо, не колеблясь ни секунды, отрицательно затряс головой:

– Никто не помогал.

– А я в Бэйтауне слышал, что все рабы разбежались.

– Может несколько. Примерно шесть. Очень давно, – добавил Бобо, пожимая плечами. – Большинству нравится жить в том месте, где они родились, где похоронены предки. Это ведь только остров. Куда же они пойдут?

– Мне хотелось бы, чтобы ты показал мне все хозяйство. Я хочу посмотреть, что… сделала… моя тетя.

Бобо начал с того, что повел Корда на сахарный завод, где прямо между тремя огромными зубчатыми валами пропускали тростник. Все было точно так, как помнил Корд, вплоть до глубоких борозд в земле, вытоптанных волами, которые приводили в движение мельницу.

В процессе производства темно-коричневый тростниковый сок стекал вниз между валами. По трубам его перекачивали в баки для перегонки, где очищали и выпаривали, превращая в сахар. Задача Бобо, отвечающего за перегонку, состояла в том, чтобы перекачивать только что отжатый сок из цистерны в первый медный котел, снять примеси, которые всплывают на поверхность, и оставшуюся жидкость разлить по медным емкостям.

Переходя во все меньший по объему, но более горячий сосуд, при непрекращающемся отделении примесей и выпаривании, сок становился густым и тягучим, приобретая темно-коричневый цвет. Четыре литра сока, запущенного в производство, превращались в полкилограмма неочищенного сахара «мусковадо», который потом еще предстояло очистить.

Процесс отделения примесей и переливания густеющей жидкости из одной емкости в другую, продолжающийся до тех пор, пока не останутся только кристаллы сахара, настолько сложен и даже опасен, что требует от работника не только огромного опыта, но, можно сказать, виртуозности. Человеку приходится терпеть удушающую жару и зловоние жженого сахара, да к тому же следить, чтобы не поджариться самому. Кипящий сахар стоил здоровья и даже жизни не одному рабу.

Богатство плантатора зависит не только от того, как рабы работают в поле, но и от того, кто и как трудится на мельнице и на выпаривании сахара. Корд догадывался, что Бобо должен был заслужить свою должность, власть и авторитет. Молодому человеку было также известно, что полученный сахар необходимо где-то хранить, а потом продавать. Он понимал и то, что хотя прошло и немало времени, но все-таки не столько, чтобы все полностью изменилось и оптовые покупатели с радостью стали бы заключать сделки и вообще иметь дело с рабом.

– А продажей сахара и рома занимается моя тетя?

У Корда складывалось ощущение, что он ходит кругами и пока никак не доберется до правды. Раб, напротив, прекрасно знал ответы на все вопросы.

Бобо нахмурился. Почесав затылок, он пожал плечами:

– Сосед, человек из соседнего поместья. Он складирует и продает для нее сахар.

– А кто этот сосед? Ты знаешь его имя? Бобо потер пальцем переносицу:

– Рейнольдс.

– Рейнольдс…

– Его зовут Роджер Рейнольдс. Но он никогда здесь не бывает, – быстро добавил он.

Хотя Корд терпеть не мог чувствовать, что кому-либо чем-то обязан, он был благодарен, что нашелся человек, который присмотрел за его собственностью. Большая часть земель на острове была истощена из-за того, что из года в год на выработанных уже полях выращивался сахарный тростник. Плантации Данстан-плейс могли похвастаться все еще плодородными почвами, не выжженными солнцем, не изрытыми эрозией. Здесь отлично росли табак и сахарный тростник, пасся скот.

– Так делами на самом деле занимается не тетя?

Бобо не знал точно, как ответить, но наконец кивнул:

– Все эти годы она считала, что управляет она. Но теперь вы хозяин.

– Не уверен, что окажусь намного лучше, чем Ада Данстан.

Тем не менее он собирался попытаться. Бог свидетель, он очень хотел преуспеть! И не ради себя и не назло деду. Корд дал слово посвятить все свои усилия памяти Алекса, и главным образом ради Алекса он хотел добиться успеха.

* * *

Не прошло и часа, как Селин уже влюбилась в этот особняк. Благодаря ветерку, шелестящему в кронах деревьев, на втором этаже было еще прохладнее, чем на первом. В длинный коридор выходили двери почти дюжины спален. Они соединялись также балконом, идущим вдоль всего дома.

Комната, которую она для себя облюбовала, конечно, нуждалась в свежей краске, новых шторах и обивке для мебели, но по размерам была почти такой же, что и весь дом, где они жили вместе с Персой. Двустворчатые двери открывались на галерею с видом на море, и этот вид настолько очаровал Селин, что она то и дело возвращалась к открытым дверям и снова и снова смотрела на плещущиеся волны.

– Мисс?

Она узнала голос Фостера и увидела, что слуга стоит в дверях. За спиной у него с нетерпеливым видом топтался Эдвард.

– Входите, – пригласила она, отворачиваясь от окна.

Слуги внесли тяжелый сундук и поставили его посреди комнаты.

– Что это такое? – Она обошла вокруг старого сундука с крышкой, украшенной накладным золотом. Вещи, которые Селин унаследовала от Джеммы О’Харли, слуги уже распаковали.

– Кое-что из вещей матери Корда. Мы подумали, что они лучше подходят к местному климату и вы с удовольствием их сможете носить, – сказал ей Фостер.

Селин смотрела, как он опустился перед сундуком на колени и открыл его. Эдвард крутился рядом и, как только Фостер поднял крышку, прижал руки к сердцу и тяжело вздохнул.

– Вот то замечательное небесно-голубое платье, которое она так любила. – Эдвард протянул руку и коснулся почти невесомого наряда. – Оно чудесно шло к ее глазам.

Фостер и Эдвард склонились над сундуком. Доставая платье за платьем вместе с подходящими к ним шляпками и туфлями, от которых слегка пахло плесенью прошедших лет, они то и дело вздыхали и вскрикивали, предаваясь воспоминаниям.

– Все такое красивое, – сказала Селин, легко прикасаясь пальцами к голубому шелку переданного ей Фостером платья.

– Кое-что вышло из моды, но мы проветрим и отгладим для вас те, что вы захотите носить, – пообещал Фостер. – Вижу, размер ноги у вас гораздо меньше, чем был у мисс Элис, – добавил он и принялся старательно складывать туфли на дно сундука.

Селин приложила платье к плечам, раскачивая его из стороны в сторону:

– В этом, без сомнения, будет гораздо прохладнее, чем в том, что у меня с собой, – согласилась она.

В этот момент в комнату вошла Ада. Ее отсутствующий вид сменился смущением, как только она заметила Селин, прижимающую к себе голубое платье.