Мечты о прошлом

Мысли Андрея свернули с рельсов, на которых он встретился с дядей Мишей, и побежали по дороге, где были его дом и родители. Он вспомнил отца, который время от времени при помощи ремня и оплеух пытался убедить его в пользе образования. Это действовало слабо. Андрей теперь не осуждал отца. В том, что учился на тройки, он винил только себя, а отец, как водится, хотел, чтобы сын не повторял его ошибок, но не знал, как это сделать. Отсюда и подзатыльники. А повышать образование ещё не поздно. Но учебные заведения сейчас далеко, да и спортзалы… А зачем спортзалы? Тело-то тут! И Андрей решительно забрался в кузов, лёг на пол, упёр ноги в выступ борта и начал качать брюшной пресс. Занимался до жжения в мышцах, а потом, запыхавшийся и красный, вышел наружу и протянул Эдику свои сигареты.

– Держи.

– ?

– Держи, держи. Я больше не курю.

– Чего это с тобой? Так сразу…

– Не знаю. Не получится, снова начну. А пока… держи.

Эдик взял начатую пачку, хмыкнул и спрятал в карман.

5 мая 1976 года, среда.

Благими намерениями вымощена дорога в ад. Это точно! Всю ночь меня мучили кошмары, изжога и брага, бродившая в животе.

Спал урывками, а когда просыпался, думал о том, что надо завязывать с алкоголем и табаком. Надо как-то изменить свою жизнь. Заснул по-настоящему только под утро. А Эдуард всколесился около 7-ми. Бражка не дала ему спать и утром. Позавтракать отважились только к полудню, когда перестала болеть голова и утихло урчанье в животе. Мы пили здоровенные, с кулак, яйца, поминая добрыми словами Мишину жену. А после завтрака я отдал Эдуарду свои сигареты. Жест чисто символический, но после него отступить будет стыдно. Нужно завязывать и выпивать. Но это только для начала. Просто нужна совершенно трезвая голова, чтобы понять, для чего вообще я и как мне жить дальше.

В 11 часов проехали станцию Сабик.

В 12:30 проползли по Первоуральску, а в 12:45 пересекли границу между Европой и Азией. Отныне мы в Азии! Мы покинули Европу на шесть месяцев.

1790 километров от Москвы и около ста километров до Свердловска. Чувствуется близость Уральских гор. Из поросших лесом склонов холмов торчат скалы. Дорога плавно извивается между этими холмами, но общее направление на восток.

В 15 часов прибыли на сортировочную станцию. До Свердловска десяток километров. Спустили нас с горки, и мы оказались в самом хвосте поезда. А состав получился огромный – 50 с лишним вагонов. Стоим. Похоже, нас не собираются, как обычно, готовить в путь: сцеплять, стучать где-то снизу молотками и т. д. Ни одного сцепщика рядом нет.

В 16 часов дал Эдику рубль и послал в столовую. Мы здесь можем до позднего вечера проторчать. После него думал пойти и сам, но не успел. Поезд потащили на сортировку. Эдик прибежал перепуганный и раскрасневшийся. Принёс сдачу 43 копейки. 43 копейки – тоже хлеб. Спохватился деньги пересчитать. Денежки тают, а добрые дяди и тёти не на каждом полустанке будут нас поджидать. Хоть добрых людей очень много, но нельзя рассчитывать только на их доброту. Надо и самому о себе заботиться. Самому, самому, самому. А я? Четверть века прожил, а экономить, когда надо, не научился. Как только попадаю в магазин, напрочь забываю об этой самой экономии. Ну ладно газеты копеечные, но зачем я, транжира, «Огонёк» и «Науку и жизнь» покупал! 90 копеек можно было бы и не тратить.

В 17 часов отправились. В 21:30 прибыли в Каменск-Уральский.

По мере приближения к Красноярску Андрей всё чаще думал о том, что ждёт его там, в лесу. Ведь железная дорога в конце концов кончится, и начнётся то, ради чего он туда едет, – работа. Лесоустройство. Вадим, конечно, объяснил, как говорится, «цели и задачи» этого самого лесоустройства и описал конкретно обязанности рабочего лесоустроительной партии. Он должен прорубать квартальные и визирные просеки, изготавливать и вкапывать квартальные и визирные столбы, промерять прорубленные просеки и ставить пикеты. А ещё точить топор, варить кашу, заваривать чай, ловить рыбу, варить уху, мыть посуду и вообще быть отличным парнем. Всё это понятно, но… какие столбы, какие пикеты? Где их ставить? Вадим перед отъездом успокоил: не волнуйся, мол, на месте всё увидишь и, если сразу чего и не сумеешь, научишься. Однако как-то неспокойно всё-таки было на душе.

Во время одной из посиделок Андрей завёл разговор о предстоящей работе в лесу.

– Эдик, а ты который сезон едешь?

– Это лето четвёртое будет.

– А как просеки прорубают?

– Очень просто. Сначала таксатор забуссоливается… ну, направление задаёт. Насаживает буссоль [5] на вешку и смотрит в визир, а я ставлю две-три вешки так, чтобы они на одной линии были и строго по заданному градусу. Там ещё склонение надо учитывать…

– Про магнитное склонение я знаю. Оно тут везде восточное, но повсюду разное по величине и со временем изменяется, только я не знаю почему, – перебил лектора Андрей, блеснув эрудицией.

5

Буссоль (фр. boussole, компас) Геодезический инструмент для измерения углов при съёмках на местности, специальный вид компаса. Имеет визирное приспособление.

Эдик с удивлением посмотрел на ученика и продолжил:

– Ну вот… а потом идёшь так, чтобы вешки за спиной были на одной линии, и прорубаешь просеку шириной в метр, если квартальная, а если визирка, то полметра. Срубаешь только подрост и тонкие деревья. По краям просеки на деревьях делаешь по три затёски – две по бокам, вдоль просеки, а средняя должна смотреть внутрь. Прорубишь метров десять-двадцать, ставишь вешку, потом ещё – и снова вешку. Когда вешку втыкаешь, видишь только предыдущую, потому что все они на одной линии должны быть. Ровненькая просека получается.

– А вешка – это…

– Да кол простой по твоему росту, чтобы на уровне глаз верхний конец был. Лучше всего еловый или сосновый – они ровнее. Снизу затачиваешь или просто отрубаешь покруче наискосок, чтобы конец острый был и легче в землю втыкался, а верхний кончик ошкурить желательно, чтобы его издалека лучше видно было. В густом лесу с вешками проблем нет, а когда поляна большая попадётся или болотце, то вешки три-четыре с собой несёшь.

– А если просека в толстое дерево упрётся?

– Тогда снова забуссоливаться надо. Но одному трудно, и времени много отнимает. Поставишь вешку за деревом, на неё установишь буссоль. Ровненько установишь, горизонтально. Потом установишь визир по нужному градусу и примерно, наугад, поставишь метрах в пяти по ходу вешку. Потом посмотришь в визир и вешку переставишь, потом снова к буссоли идёшь. И так до тех пор, пока вторая вешка не окажется точнехонько в визире. А потом снова рубишь, поглядывая назад, и вешки ставишь.

– Столбы квартальные трудно делать?

– Как кому. Срубаешь дерево, – и Эдик показал руками диаметр сантиметров в двадцать пять, – потом отрубаешь от него столб в метр семьдесят, делаешь сверху четыре ската, окна с боков вырубаешь, чтобы номера кварталов подписывать… У меня сначала целый месяц коряво получались. Потом научился. Ты не волнуйся! Покажут, как делать, и потихоньку научишься. Ты топором-то работал когда-нибудь?

– Дрова колол.

– Дрова! – усмехнулся Эдик, а потом довольно миролюбиво спросил: – А чем ты раньше кроме дров занимался?

– Судосборщиком был. Корабли строил.

Андрей сказал про своё кораблестроение и с тоской вспомнил, каким он был маленьким и жалким на огромном стапеле, где росли на его глазах огромные корпуса кораблей, а его вклад в это действо было таким ничтожным, что… что и слов не подобрать. А теперь он едет в бескрайнюю тайгу, где будет ещё мельче и незаметней. Но потосковать всласть Эдик ему не дал.

– Масштабно. Престижно. Корабли строил! А с какого перепуга ты в экспедиции оказался?

– Родственник один… дальний… ездил на реку Зея.

– На Зею? Я там тоже был. Как родственника фамилия?

– Григорьев.

– Григорьев? – задумчиво переспросил Эдуард. – Нет, не слыхал. Наверное, в разных партиях были. Эх, там вертолётные участки были. Знаешь, что такое вертолётный участок? Это когда забросят партию на вертолёте в тайгу на весь сезон, а там дичь непуганая и рыба на пустой крючок клюёт. И денег больше домой привезёшь, поскольку тратить их там негде, а еда бесплатная повсюду плавает, ходит да летает. А мы с тобой едем колхозные леса устраивать. А колхоз – он и есть ко-л-хо-оз.

У Андрея стало ещё тревожнее на душе, чем было ранее. Но тревога эта продолжалась недолго. «Будет-будет, будет-будет, будет-будет…» – отстукивали без конца колёса, отвлекая от мрачных мыслей.

– Эдик, а какие слова тебе на ум приходят под стук колёс?

– Какие ещё слова?

– Ну какие слова под это «тук-тук, тук-тук, тук-тук» сами собой, как под музыку, поются?

Эдуард помолчал немного, глядя себе под ноги, словно прислушиваясь к ритмичному перестуку колёс, а потом сказал: