Мечты о женщинах, красивых и так себе

Сюжет книги, впрочем, вполне условный, основывается на отношениях между юношей англо-ирландского происхождения Белаквой и тремя его возлюбленными — Смеральдиной-Римой, Сира-Кузой и Альбой. У всех трех имелись реальные прототипы: в Смеральдине-Риме угадываются черты проживавшей в Германии кузины Беккета Пегги Синклер, с которой у автора был продолжительный и несчастливый роман; у Сира-Кузы немало общего с Лючией Джойс, дочерью Джеймса Джойса, девушкой экстравагантной и неуравновешенной настолько, что единственным человеком, отказывавшимся поверить в ее душевную болезнь, был сам Джойс; наконец, в образе Альбы биографы Беккета находят сходство с Этной Маккарти, возлюбленной молодого писателя, учившейся в дублинском Тринити — колледже. В книге все три любовные истории или заканчиваются фиаско, или не заканчиваются ничем (так как фиаско подразумевает некое событие, а в истории с Альбой, к примеру, его просто нет). Слоняющийся по Европе двадцатых годов Белаква остается наедине с собой, подобно «духу достославного трубадура», и уходит в никуда, словно ему пора возвращаться в чистилище. Он исчезает со страниц книги, которая, как и все последующие произведения Беккета, поражает блистательным отсутствием, желанием исчерпать текст, договориться до тишины.

Режиссер Питер Брук так написал о пьесах Беккета: они «обладают качествами бронированных автомобилей или идиотов: можете стрелять по ним, можете бросать в них торты с кремом — они продолжают свой путь, несмотря ни на что. ‹…› Беккет неизменно раздражает людей своей честностью».

По искренности, по беспощадности — в первую очередь к самому себе, к своей жизни, — по незащищенности, по отказу от безумного мираБеккета, на наш взгляд, можно сравнить разве что с Цветаевой, только вот тональность совсем другая. Там, где у Цветаевой крик, у Беккета — шепот и приглушенный смех.

Чего добивается от нас философия? Вероятно, справедливо утверждение, что она тщится получить ответ на три вопроса: (1) что я могу знать? (Эпистемология.) (2) как мне следует поступать? (Этика.) (3) на что я могу надеяться? (Метафизика.)

Своими романами, пьесами, стихами и малыми, с трудом поддающимися жанровому определению текстами Беккет трижды отвечает — нет: понять мне здесь ничего не удастся, делать мне нечего (ну, или почти нечего) и надеяться тоже не на что.

Сэмюэля Беккета сложно заподозрить в чрезмерном человеколюбии. Что мы различаем в его книгах?

Бога как вечное, а потому пугающее отсутствие. Невозможность познания и доведенную до крайности декартовскую антиномию духа и тела. Грязь делает людей отвратительными, секс — смехотворными, одиночество — необщительными, иногда деспотичными, чаще жалкими. Наше тело — это, по словам персонажа романа «Моллой», «длительное безумие» — толкает нас на ежесекундные усилия и поступки, онтологическая цель которых совершенно неясна, а потому абсурдна,то есть, в латинском значении этого слова, недоступна для восприятия. Жизнь — тягостная лекция, у которой, к счастью для общей истории человечества, есть конец. Пожалуй, единственное, что позволяет героям Беккета не покончить с собой еще до того, как открыта первая страница книги, — это грустный смех, бесконечно далекий от ницшеанской помпезности и сартровского самолюбования. А грусть никогда не бывает злой.