Мечты прекрасных дам

– Корабли, перевозящие рабов, в Гонконге? Я этому не верю!

– О да, мисси. Много рабов. Рабы-кули, понятно? Гонконг – очень плохое место для бедных китайцев. Много черных рабов в Англии, я читал о них. Теперь рабы-кули в Гонконге. Торговцы делают большие деньги. Крупные английские компании, вроде компании «Смит и Уэддербери», разбогатели на торговле рабами и опиумом.

– Теперь я точно знаю, что вы лжете, – вскричала Милли. – Мой отец – директор этой фирмы, он бы никогда не стал заниматься подобными делами.

Лицо китайца исказилось.

– Я, Суиткорн, очень старый, и у меня большой живот. Люди с большим животом очень мудрые. – Он любовно погладил свое брюшко. – Я говорю вам правду, мисси. Мне жаль, что ваш папа делает деньги на рабах-китайцах и на опиуме. Теперь я пойду.

– Идите. А я тем временем расскажу капитану О'Тулу все, о чем вы мне тут наговорили. Посмотрим, что он сделает!

Слуга пальцем провел себе по горлу. – Вы скажете ему, мисси, и Суиткорн сразу Мертвый.

– Тогда зачем вы выложили мне всю эту чушь?

– Чтобы вы могли быстро-быстро убежать, когда мы подойдем к Парасельским островам.

– Куда? Вы же не сказали мне, куда.

– Прыгнуть с корабля и плыть, как рыба.

– А как же акулы? Говорят, их там полно.

– Нет акул страшнее, чем Чу Апу. В Шекки у меня есть красивая дочка, такая же, как вы. Ни разу, с тех пор как вы сели на корабль, вы меня не обругали и не обращались со мной, как с собакой, не то что все остальные. Вы – мой очень хороший друг. Я прошу вас – не говорите капитану об опиуме и рабах, а то он меня убьет. Просто прыгайте за борт и плывите к берегу. Суиткорн потом вас найдет и накормит.

– Но говорю же вам – меня съедят акулы.

– О нет, мисси, я молюсь Тин Хау, и она позаботится о том, чтобы вы остались живы и невредимы.

– Я вам очень обязана, – слабым голосом сказала Милли.

4

В тот вечер – шел уже четвертый день их плавания – солнце почти село, разливая кроваво-красный свет по крутым волнам.

После обеда Эли пригласил Милли посмотреть, как светится вода за бортом. Любимое времяпрепровождение для влюбленных на кораблях. Надо сказать, в тот день Эли был необычайно задумчив, и Милли сразу это заметила. Совсем не слышно было его легкомысленного ирландского говорка, он глубокомысленно молчал. Милли подумала, что в таком настроении его легко принять за прилично воспитанного – если не приглядываться к нему. А присмотришься – пропадает всякое впечатление. А приятно – мысли Милли потекли в другом направлении, – когда за тобой ухаживает зрелый и воспитанный мужчина, а не какая-нибудь вульгарная деревенщина из их Кента. Тамошние неотесанные мальчишки часто ранили ее тонкую душу, а на деревенских балах к тому же норовили отдавить ей пальцы.

Эли же думал о том, что, видно, у него не все ладно с головой, если он позволил себе иметь какие-то дела с девчонкой, годившейся ему разве что в дочери.

– Капитан говорил мне, вы еще учитесь в школе, – сказал он наконец.

– Нет, – выпалила она. – Я закончила школу через несколько месяцев после моего семнадцатилетия.

Он исподтишка внимательно ее разглядывал. Нет, его Аннет была все же много красивее, видно, потому, что была женщиной, а эта – еще девочка. Лицо совсем детское, и длинное платье нисколько не делало Милли старше. Была бы на борту зрелая женщина, подумал он, он бы и смотреть па нее не стал, ну взглянул бы разок, и только. Но, поскольку она была единственной женщиной на борту, приходилось довольствоваться ее обществом.

Чуть позже он, может даже, попытается завлечь ее в свою каюту, в конце-то концов, решил он, всем рано или поздно приходится постигать эту науку, и лучше уж с опытным мужчиной, чем с каким-нибудь неумелым юнцом. Дома на плантации ему стоило только щелкнуть пальцами, и любая готова ему услужить. Он их не любил, ни одну, с тех пор как потерял Аннет, способность любить покинула его. Почти две недели он не был с женщиной – для него многовато.

…Тут в нем заговорила совесть. Он стал пристально изучать фосфоресцирующую морскую пену. Милли внимательно на него смотрела. Насколько далеко ей можно было бы зайти в их отношениях. Это ведь не какой-то там неоперившийся юнец, которого в любой момент можно оттолкнуть. Ситуация становилась довольно опасной. В глубине души Эли проклинал ее. Угораздило же его связаться с ней, с этим наивным подросточком! Он улыбнулся своим мыслям.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила Милли.

Он не ответил. Ему слышался ни к чему не обязывающий смех проституток, имевшихся в достаточном количестве на плантации. Они были такие разные, хочешь худенькие, хочешь попышнее, но одно знали четко: нужно уметь чувствовать настроение мужчины, чтобы угодить ему, и еще нужно держать язык на замке. Странно, подумал Эли, как же разнообразен женский иол. Кого только Бог не напридумывал в этом мире… Но опытная женщина все поймет как надо. Игра с впечатлительным ребенком может довести и до беды. Он вспомнил, как уже однажды чуть не поплатился жизнью за свое легкомыслие.

Это когда он жил с очаровательной и красивой португалкой, дочерью управляющего порохового завода, расположенного в Макао. Девица была с характером и могла при случае схватиться за нож. Он повез ее в Гонконг, где обычно предавался любовным утехам. Утром, лежа рядом с ней в блаженном полузабытьи, которое обычно следует после бурной ночи, он увидел, как в комнату вошел его слуга. И прежде чем Эли успел его остановить, тот потряс девушку за плечо, потревожив ее сон, и прошептал:

– Вставайте, мисси. Пора домой.

За этим последовала такая сцена, что Эли поклялся впредь быть более осторожным. И вот опять он спутался с молодой женщиной, которую ждет в Гонконге влиятельный отец. Зачем ему это? Может, лучше поцеловать ее в лоб и пусть спокойно отправляется в свою постель? В конце концов, может, завтра что-нибудь ему да обломится.

Эли печально улыбнулся, по-братски нежно взял Милли за руку и показал на бурлящую за бортом воду.

– Знаете, говорят, дух Тин Хау спит на морском дне, это на глубине шести саженей. Говорят, это она покачивает там в глубине праздничные фонарики и зажигает такие красивые морские огоньки.

– Это что-то новое, – сказала Милли.

– А когда она видит парочку влюбленных, смотрящих на воду с борта корабля, она связывает их своими веревками.

– Неужели! – в голосе ее слышалась откровенная ирония.

– Тин Хау отдает команды, а влюбленные повинуются. И, Милли Смит, если бы вы были женщиной, а не девушкой, я бы обнял вас и поцеловал – и мы слились бы воедино, подчинившись воле Тин Хау.

Она вся напряглась.

– Если я, по-вашему, не женщина, значит, я никогда ни с кем сливаться не стану… и не относитесь ко мне свысока! – Она оттолкнула его. – А об этом свечении я узнала еще в школе. Все, что вы видите, – она указала на морские огоньки, – это окисление природных элементов, это явление было открыто в тысяча шестьсот семидесятом году. Так же светятся светлячки. И нет здесь никаких волшебных фонариков, нет вашей глупой старой Тин Хау.

– О Боже, – сказал Эли. – Неужели нет ничего святого? – С этими словами он покинул ее.

Святое все же было. Лунный свет. Еще в школьные дни он сыграл в жизни Милли особую роль, – об этом Эли узнает позже.

Этот свет, пробивавшийся сейчас в ее каюту, напомнил Милли о завораживающей красоте той ночи… и о том, как ей было приказано встать и идти куда-то, она и сама не знала куда. Во всей этой истории далеко не последнюю роль сыграл тогда деревенский паренек по имени Том Эллери..