Мечты сбываются

Гость высказал мысль, что, может быть, оно и к лучшему для покойного Мусы: ведь у тех, кого аллах в свое время не обделил богатством, теперь дела плохи, и приходится, чтоб не отказывать себе в привычном, распродавать свое добро.

Шамси слушал и невольно кивал головой.

Потолковав для приличия о том о сем, гость приступил к делу:

— Есть у меня, Шамси, один замечательный ковер — остался от покойного Мусы — да пребудет тот вечно в раю! — кубинский хали-баласы, — сказал он.

Рустам-ага стал расхваливать ковер, но Шамси остановил его:

— Постой, постой… Хали-баласы, кубинский? Да ведь это… — и Шамси принялся описывать ковер с такой точностью, словно тот лежал сейчас перед его глазами, и, видя, что Рустам-ага подтверждающе кивает головой, воскликнул: — Да ведь этот ковер покойный Муса купил у меня!

Рустам-ага снова кивнул в удивленно промолвил:

— Ну и память же у тебя, Шамси: ведь ковер-то этот Муса купил лет двенадцать назад!

Шамси самодовольно улыбнулся:

— Да, память у меня, хоть мне седьмой десяток, неплохая! Особенно в моем деле.

— Заплатил тебе тогда Муса царскими деньгами… — Рустам-ага помедлил с целью проверить память Шамси, и тот, не задумываясь, назвал точную цифру.

Рустам-ага вздохнул:

— Немалые это были деньги!

Вздохнул и Шамси:

— Да…

Они помолчали, как бы в знак скорби по тем невозвратимым временам, когда один, продавая ковер, наживал немалые деньги, а другой, покупая его, множил богатство и красоту своего дома.

— И вот, Шамси, как раз этот ковер приходится мне теперь продать… — прервал Рустам-ага молчание. — В частные руки его не продать — кому сейчас нужен такой ковер? А если найдется любитель, все равно он настоящую цену не даст. А вот «Скупка» ваша, как известно, такие ценные ковры охотно приобретает. Ты, узнал я, работаешь там экспертом… Помоги мне, Шамси дорогой, хорошо продать мой кубинский хали-баласы, и сам в накладе не останешься.

Шамси сделал вид, что не понял Рустам-агу:

— Чем же я могу помочь?

— А вот чем… Тебе, наверно, придется оценивать этот ковер — ты и накинь немного на настоящую цену, а разницу между ней и той, какую ты назначишь, мы с тобой по-братски поделим пополам.

Шамси молчал.

Словно подливая масло в огонь, Рустам-ага продолжал:

— Ты знаешь, Шамси, что у меня есть не только этот кубинский — вслед за ним пойдут и другие ковры: к чему они мне сейчас — из всей квартиры остались две комнаты… Да и у друзей сохранилось немало ценных ковров, чтоб продать их таким же образом, ни себя, ни тебя не обидев.

Шамси задумался: заманчиво! Разве не в том же духе действовал он сам с интендантами, когда поставлял шерсть царскому военному ведомству во время германской войны? Не дураки, видно, были эти интенданты, когда шли на такие дела!

— А что, если узнают? — спросил он, однако.

Гость оглядел комнату с показной настороженностью, будто для того, чтоб убедиться, что здесь, помимо их двоих, никого нет, и, словно убедившись в этом, сказал, пожав плечами:

— А кто же расскажет об этом — ты или я?

— А вдруг кто-нибудь в «Скупке» сам догадается?

— Об этом ты, Шамси, не тревожься… Есть у меня один надежный человечек — некий Чингиз. Познакомился я с ним в одном хорошем доме — у племянницы Ага-бека — помнишь, был этот Ага-бек во времена мусавата большим человеком, теперь живет заграницей.

Шамси утвердительно закивал: еще бы не помнить!

— Так вот, — продолжал Рустам-ага, — этот Чингиз служит в театре, а по совместительству работает завхозом в одном клубе, прирабатывает. Клуб не имеет права покупать у частных лиц. А тут — не успеет ваша «Скупка» купить мой кубинский, как его тотчас приобретет Чингиз для клуба. Тут и будет всему делу конец!

Тянуло Шамси согласиться. Но он знал, что умные люди не торопятся давать согласие, и сказал:

— Я подумаю… Зайди ко мне, уважаемый, денька через два, вечерком…

Со всех сторон обдумал Шамси предложение Рустам-аги и, так как натура его отвергала все, что нельзя принять с полной безопасностью, он, лишь мало-помалу превозмогая страхи, после долгих раздумий и колебаний, решил дать согласие.

А когда на третий день вечером Рустам-ага явился к Шамси, они быстро, по-деловому, договорились и Шамси предложил Рустам-аге принести ковер в «Скупку»…

Ковер, принесенный Рустам-агой на продажу, был и впрямь замечательным образцом кубинского хали-баласы.

И, любуясь его рисунком, радуясь краскам и нежно поглаживая шелковистый ворс ковра, Шамси вдруг подумал:

«Давно нет Мусы и не властен уже богач над своим богатством, а красота живет…»

Ругя сразу вспомнила этот ковер и тоже залюбовалась: не каждый день случается видеть такую работу!

Однако цена, какую назначил за него эксперт-специалист, показалась ей уж слишком высокой.

— Да ты получше вглядись-то! — воскликнул Шамси, не отрывая глаз от ковра, охваченный искренним восхищением.

— Вижу, не хуже тебя.

— Так чего ж ты?

— Все же…

Шамси вступил в спор, и по упорству, с каким он настаивал на своем, Ругя почувствовала, что это неспроста.

Шамси не счел нужным таиться: Ругя, хотя он с ней в разводе, как-никак мать его сына, не чужой человек.

— Хотелось мне помочь одному старому знакомому… — начал он.

— А заодно и себе? — закончила Ругя, сразу сообразив, в чем причина его упорства: не такой он человек, чтоб помогать другим без пользы для себя.

Шамси пожал плечами:

— Свой карман не дальше чужого!

— А за чей счет все это пойдет — ты подумал?

— «Скупка» от этого не пострадает: заплатит она за ковер хорошую сумму, но ее же, да еще с надбавкой, вернет обратно от клуба.

— А клуб-то ведь потеряет!

— Тебе-то что за печаль — клуб?

— Что за печаль?..

Ругя с укоризной покачала головой… Клуб учит, просвещает людей, в клубе есть разные кружки, там можно весело, приятно провести время. Разве не в женском клубе нашла она свою новую жизнь, самостоятельность? Разве не в клубе впервые увидела и услышала она такого человека, как Газанфар? Неужели Шамси этого не понимает? Понимает, наверно, и, может быть, именно поэтому так говорит о клубе.