Мечты серой мыши
Шрифт:
— А когда ты собираешь лететь в Рим? — спросил он.
— Черт, ну почему в моем подъезде лифт работает по такому графику, что мне никогда не удается на нем проехаться! Полечу? Скоро, наверное.
— То есть ты еще не решила?
— Ну, вообще-то у меня есть неотложные дела в Болонье. Клиент заартачился и призывает меня к себе. Я все думала, на кого бы его скинуть. А теперь видишь, как судьба распорядилась. Убью двух зайцев одним выстрелом. И сейф открою, и в Италию слетаю на халяву.
— Мне жаль твоего клиента.
— Он зануда.
— Не буду рекламировать свою продукцию через ваше агентство.
— А тебя туда никто и не приглашает, —
— Ты так со всеми потенциальными клиентами разговариваешь?
Нужно было как-то разрядить атмосферу. Я повернулась и улыбнулась ему:
— Нет, только с теми, кто напрашивается ко мне на кофе… И кому я не в силах отказать.
— Это говорит о широте твоей души, — он тоже улыбнулся и протянул мне руку.
— Или об узости мышления.
Когда мы слегка опомнились от пылкого поцелуя, то я поняла, что мы стоим на площадке прямо напротив двери Лолы. И дверь в его квартиру приоткрыта.
— Лола! — я открыла дверь пошире. — Ладно уж, я захожу.
Ответа не последовало. Это было странно. Вообще-то я ожидала, что, распахнув дверь, я ударю его в лоб, поскольку он за ней непременно должен был торчать. Но ничего подобного не случилось. В прихожей горел свет.
— Лола!
— Может, оставишь его в покое? — Илья все-таки шагнул за мной.
— Лола — мой лучший друг. Лола! Ну давай выходи. Смотри, кого я привела на кофе!
— Подожди, — Илья как-то нерешительно кашлянул. — Ты ведь не живешь с Лолой?
Я только сейчас сообразила, что он понятия не имеет, в какой квартире я живу, и расхохоталась:
— Лола — мой сосед! А я живу этажом выше.
— Тогда на кой черт мы пришли к нему пить кофе?
— Чтобы ты не думал, что я развратная дрянь.
— Это после того, как ты разделась у шеста? — он хихикнул.
— Не смей мне напоминать!
— Не смей касаться моих приятных воспоминаний!
— Ты невыносим.
— Кто бы говорил.
Мы медленно прошли прихожую, я сунула голову в ванную, там тоже горел свет. Но Лолы там не было.
— Лола! — теряя терпение, крикнула я. — Мы уходим.
— Давно пора, — одобрительно заметил мой спутник.
Я заглянула в гостиную и замерла. Лола сидел на стуле посреди комнаты, смотрел на меня и молчал. Рот у него был приоткрыт, глаза блестели мертвым холодом, а на шее болталось что-то веселенькое, похожее на плетеный шнурок.
— О-ох! — я схватилась за косяк.
Илья заглянул через мое плечо и, похоже, тоже замер.
Странное дело, но я не закричала, не упала в обморок, а как раз наоборот, голова моя вдруг заработала, как часовой механизм, произведенный в Швейцарии. Я уже точно знала, что Лолу задушили. Той самой тесьмой, что болталась у него на шее. Его смерть была весьма похожа на аналогичное происшествие с господином Боккаччо.
Илья дернулся было вперед, чтобы разобраться, что к чему, но я схватила его за руку.
— Ничего нельзя трогать, — ледяным голосом, как у заправского следователя, приказала я. — Оперативникам не нужны лишние следы.
— Но, может быть, он еще дышит, — осипшим голосом предположил Илья.
— Они не оставили бы его живого.
— Кто?!
— А черт их знает, — я пожала плечами и повела его вон из квартиры.
Я помню, что быстро потащила Илью к себе. И это было нелегко, потому что он все время упирался, порываясь вернуться и оказать первую помощь. Я набрала «02» и, обрисовав ситуацию, продиктовала адрес. Потом я повернулась к своему кавалеру, похоже, растерявшему
от переизбытка чувств остатки самообладания. Его мелко колотило.— Ты должен быстро уехать отсюда и забыть про то, что видел.
— Я тебя не оставлю! — не слишком уверенно пролепетал он.
— Еще как оставишь! Ты тут ни при чем. И нечего вмешиваться в то, во что вмешиваться тебя не просят. Потом проблем не оберешься. Уматывай и заруби себе на носу: ты меня подвез, мы попрощались у подъезда, и ты покатил домой.
— Но почему я не могу тебя поддержать в трудную минуту?
— Во-первых, потому что мне это не нужно, во-вторых, ты мне больше пригодишься, если не завязнешь в кабинетах на Петровке, где тебя изведут бесконечными допросами, а в-третьих, потому что все мужики, которые оказываются рядом со мной, в последнее время становятся мертвецами. Я уже начинаю подумывать, не поцеловаться ли мне с Драконом…
— А кто такой Дракон?
— Мой начальник. И мне он очень надоел.
— Так, значит, с Лолой ты все-таки целовалась?
— Господи! Мужики все одноклеточные существа, — я подтолкнула его к выходу. — Лола был гомосексуалистом. Но это тут ни при чем. Все, кто узнает о моем наследстве, попадают на небеса. Ты не Дракон, ты мне нравишься, а потому ступай с богом. И как можно быстрее.
— Я тебе позвоню.
Он попытался поцеловать меня, но я его резко отстранила:
— И не думай об этом.
Он улыбнулся. Совсем не так, как давеча в машине. В его глазах блестела слезная тоска:
— Ты даже не хочешь знать, выживу ли я?
— Хм-м… ладно, позвони.
Я услыхала его стремительные шаги вниз по лестнице, услыхала, как хлопнула дверь подъезда, и только после этого разрыдалась.
Все воскресенье я просидела на кухне, не вставая с табуретки. Сидела и тупо водила карандашом по тетрадному листу. Когда места на нем не оставалось, я переворачивала страницу и принималась заново черкать. Получалось все время одно и то же. Моя рука упрямо извлекала из памяти узор на тесьме, которую я видела на шее у Лолы, и переносила его на бумагу. Что-то странное было в этом узоре. К гадалке не ходи, именно в нем крылась загадка всех приключившихся несчастий. Я знала, что тесьма на шее Лолы была такая же, какой задушили Бокаччо. Долгая работа в рекламном бизнесе со всеми этими слоганами, плакатами, эмблемами и логотипами сделала мою зрительную память отменной. Но сколько бы раз я ни нарисовала эту чертову тесьму, я все равно не могла понять, что означают ее странные витиеватые узоры.
Некоторые завитушки походили на буквы, некоторые — на символы, как в древнеегипетском алфавите, словом, черт их разберет. Ну, если не черт, то какой-нибудь чокнутый крючкотвор, погрязший в мертвых языках. Я ни тем, ни другим не являлась, а потому сидела, тупо изводила бумагу и старалась не думать ни о чем больше, кроме как аккуратно вывести карандашом очередную закорючку.
Лола ушел, не успев раскрыть тайну, которая принадлежала не ему, а мне. Он зажал мой секрет. Он знал, что я должна думать об отце, наверняка знал про завещание, а может быть, даже знал, что мне завещано. Ведь не зря же он принялся расспрашивать меня о моем происхождении. Он узнал все раньше меня. Наверное, кто-то рассказал ему. Но кто и зачем? Боккаччо? А ведь он не говорил по-русски. Лола же не говорил ни по-итальянски, ни по-английски. Он вообще никаких языков, кроме русского, не знал. И все-таки он узнал, куда повез меня Боккаччо. Как?