Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста

— Антон, ты когда-нибудь видел, как вертолётный пулемёт работает?

— Нет, честно говоря, не видел.

— И нэ дай тэбэ Бог увидеть. Не придирайся. Нормальные дырки. В самый раз.

Отчего-то мне не захотелось больше расспрашивать и придираться к дыркам, понимая, что это последняя вещь, в которой мне хотелось бы разбираться профессионально. Я прошу своего оператора позвать начальника статистов, а также проверить, разместились ли камеры.

Я заметил в отдалении небольшой холм, с которого просматривалась вся поляна, и двинулся к нему. Дойдя, я закурил и стал осматривать поле предстоящей «битвы». Массовка лениво разбирала военную форму, камеры уже заняли три указанных им места, и операторы деловито копошились вокруг небольших песчаных насыпей, устраиваясь удобнее. Трое грузин молча стояли в центре площадки, даже не переговариваясь друг с другом. Солдаты у пушек смотрели на происходящее весьма заинтересованно. Почти всё было готово, лишь у блиндажа двое американских операторов безуспешно боролись с маскировочной сеткой, которая закрывала им окна. Я двигаюсь к ним. Один из троих грузин Вахи двигается вместе со мной. Мы почти одновременно подходим к блиндажу и смотрим, как америкосы неловко тянут сетку на себя, пытаясь оторвать её от окна. Грузин подходит к окну, отстраняет америкосов, достаёт большой нож, делает два взмаха и освобождает окно от сетки. Лишь с одной стороны сетка закрывает окно чуть больше, чем нужно. Кто-то из америкосов указывает ему на этот небольшой недочёт. Грузин молча указывает рукой на небо и уходит, оставив америкосов в замешательстве. Поняв, в чём дело, я говорю переводчице:

— С этой стороны солнце будет мешать, переведи.

Америкосы, поняв, в чём дело, дружно аплодируют грузину. Он оборачивается, кивает головой и продолжает идти к Вахе. Переводчицы приносят кофе в больших термосах, разливают его по пластиковым стаканам и обносят окружающих.

Ко мне подходит Ваха со своими бойцами:

— Я нэ нужэн болшэ, Антон?

— Как не нужен? А кто нас увезёт отсюда? — смеюсь я.

— Мои машины там будут стоять, за лесом. Как вертолёты улетят, вы закончите и идите к нам, аппаратуру бойцы погрузят. Они аккуратные.

— Спасибо. Тогда встречаемся за лесом. Увидимся.

— Удачи тэбэ, дарагой. — Ваха жмёт мне руку, надевает очки и уходит вместе со своими молчаливыми грузинами.

Я про себя ещё раз отмечаю его странную манеру говорить то с сильным акцентом, то на чистом русском языке. Наверное, кагэбешник бывший, не иначе, объясняю я эту странность моего нового знакомства. Ещё, мне кажется, что он как-то печально посмотрел на меня во время прощания. Возможно, эта неземная грусть во взгляде свойственна всем продюсерам, работавшим в 1991-1993 годах в лесах Чечни, возможно, мне просто показалось. В любом случае, Ваха оказался профессионалом своего дела. Что приятно.

Ко мне подходит главный америкос, Джефф Райот. В одной руке он держит пластиковый стакан с кофе, в другой — сигарету. Его ветровка застёгнута под горло, но всё равно он стучит зубами от холода.

— Whats up dude? 3 — спрашиваю я со смехом, хотя и так всё ясно.

— Such a cold Antony it always that here? 4

— Of course it s not Miami Jeff 5 .

— You are russian bear 6 , — смеётся Джефф.

3

Как дела, чувак? (англ.)

4

Как холодно, Антон. Здесь всегда так? (англ.)

5

Конечно, это не Майами-Бич, но я в порядке, Джефф (англ.)

6

Ты — русский медведь (англ.)

Я снимаю свою куртку и отдаю её Джеффу, потому что на самом деле не так холодно или просто у меня начинает вырабатываться адреналин, который согревает.

— Бери, Джефф.

— О, спасибо. А ты как же?

— Я в порядке. У меня есть другая штука.

Я достаю из заднего кармана джинсов плоскую фляжку с коньяком и отхлёбываю из неё. Джефф рассматривает мою ветровку, во всю спину которой надпись большими буквами: НОМО Minotaurus. К нам подходит переводчица, с которой Джефф начинает обсуждать эту надпись. Она смеётся и говорит:

— Знаете, Антон Геннадьевич, у всех режиссёров есть такие специальные стульчики, на спинках которых их фамилия написана. Как у Бондарчука, например. Вы прямо как режиссёр.

— Я и есть режиссёр, милая моя. И автор сценария, и продюсер, и режиссёр. Все в одном флаконе.

Она переводит Джеффу, мы все начинаем хохотать, Джефф надевает мою ветровку, я протягиваю ему фляжку для более быстрого согревания, он делает большой глоток, чуть кривится и произносит:

— Ехсеllent 7 …

7

Великолепно (англ.)

Судя по всему, бухло здесь было не только у меня, потому что все участники съёмок сгрудились около блиндажа, курят и передают по кругу какую-то бутылку. Кто-то включает непонятно как сюда попавший магнитофон, который начинает играть известный хит Глории Гейнор «I will surwiwe». Над площадкой летит:

I've got all my life to liveI've got all my love to giveОоh

Я смотрю на часы и понимаю, что до подлёта вертолётов осталось семь минут. Взяв мегафон, я скорей шутливо, чем строго, говорю:

— Алё, дорогие товарищи, бухать прекращаем, нам работать ещё предстоит.

От блиндажа раздаётся смех, музыку делают чуть тише, но не выключают совсем. И все пританцовывают якобы от холода, продолжают передавать бутылку по кругу, кто-то из американцев даже подпевает. В общем, атмосфера самая что ни на есть кайфовая. Выглядит это так, как если бы большая компания выехала на игру в пейнтбол и сейчас все «разминаются коньячком», а после игры день плавно перейдёт в пикник. В общем, повторюсь, всем очень кайфово.

И тут я услышал гул. Сначала он был где-то очень далеко, затем стал нарастать всё ближе и ближе, так, что скоро превратился в стрекот пропеллеров. «Вот и началось», — подумал я. Над лесом появился первый вертолёт, за ним другой, третий, четвёртый.

— Всем камерам приготовиться! Командам занять свои места! Внимание на крупные планы. «Жертвы» готовы"? — объявляю я начало мероприятия.

— Готовы! — поднимает руку ответственный за массовку. Люди в массовке снимают куртки и предстают в изорванной военной форме, покрытой пятнами крови. Кто-то, одетый в форму работника МЧС, тащит сетку с пластмассовыми конечностями и банки с кинематографической кровью.

— Эй, ты, дятел! — кричу я ему. — Алё, я к тебе обращаюсь, «эмчеэсник», куда ты прёшься?

— Так ведь вы же скомандовали? — Мужик останавливается и кладёт сетку и банки на место. — Как скомандовали, так я и пошёл!

— Баран, это я камерам и массовке скомандовал, а не тебе. Декораторы появляются только после боя, когда мы «убитых» снимать будем, понятно?

— Понятно, Антон Геннадьевич. И что мне делать?

— Обратно вали, туда, где стоял. Снимать по моей команде «Оn the air», — объявляю я всем операторам. — Переведите американцам.

Девушки бросаются к главным в двух иностранных командах и, отчаянно жестикулируя, начинают тараторить. Иностранцы дружно смотрят в мою сторону, затем в небо и согласно кивают. На дальних закоулках моего сознания рождается вопрос: «Какого чёрта „вертушки“ летят со стороны Грузии? Должно же быть наоборот?» Но он тут же подавляется контраргументом о всегдашней тупости военных, заряженных на эту операцию. Картина в моём сознании нарисовалась примерно следующая. Генералы, которые получили бабки, передали по цепочке приказ направить четвёрку вертолётов для чего-то вроде учений. Приказ миновал все звенья и, наконец, дошёл до командира звена (или как он там называется). А командир этот решил, что лететь таким образом будет быстрее, можно сэкономить топливо, потом продать сэкономленное и купить пару ящиков водки. А то, что вертолёты появляются со стороны Грузии, в то время как видеоряд рассказывает о нападении российских вертолётов на грузинских пограничников, так это его, командира, не волнует. Это же не он потом монтировать и ретушировать всё будет. Не его задача. Его задача — купить пару ящиков водки. И в этом, как мне в тот момент казалось, лежит вся сермяжная истина российской истории. В паре ящиков водки…