Медицинский триллер. Компиляция. Книги 1-22

– Святая Матерь Божья! – услышала я.

Бобби отер ладонью лицо. А может, перекрестился.

Я забрала фонарик, и мы с Кроу двинулись обследовать помещение, а Джордж и Бобби держали нас в перекрестье своих фонариков.

Осмотр помещения не выявил ничего обычно встречающегося в подвалах: ни рабочего стола, ни наборной панели с инструментами, ни садового инвентаря, ни раковины для стирки. Здесь не было паутины, мышиного помета, дохлых сверчков.

– Поразительная чистота. – Мой голос эхом отдавался от цемента и камня.

– Поглядите на это. – Джордж переместил луч фонарика в то место, где штукатурка доходила до потолка.

Из темноты скалилось чудовище, похожее на медведя, его туловище было покрыто разинутыми окровавленными ртами. Под ним было начертано одно только слово: «Баксбакуаланукссивэ».

– Фрэнсис Бэкон? [396] – пробормотала я, задавая этот вопрос скорее себе самой, чем своим спутникам.

– Бэкон рисовал людей и рычащих псов, – приглушенным голосом отозвалась Кроу. – Он никогда не изображал ничего подобного.

396

Фрэнсис Бэкон – английский художник ХХ века, экспрессионист. Его картины называли «ужасающими».

Джордж перевел луч света на другую стену – и на нас уставилось еще одно чудовище. Львиная грива, выпученные глаза, разинутая пасть готовится пожрать обезглавленного младенца, которого тварь сжимала в лапах.

– Это плохая копия одной из «черных картин» Гойи, – сказала Кроу. – Я видела ее в Мадриде, в музее Прадо.

Чем больше я узнавала шерифа округа Суэйн, тем сильней она меня впечатляла.

– Что это за урод? – спросил Джордж.

– Один из древнегреческих богов.

Третья фреска изображала плот с надувшимся парусом. Мертвые и умирающие люди валялись на палубе и свешивались с краев плота в море.

– Очаровательно, – пробормотал Джордж.

Кроу на сей раз ничего не сказала, и мы перешли к четвертой, каменной стене.

Дверь крепилась на черных чугунных петлях, которые были ввинчены в камень и зацементированы. Обрывок цепи соединял округлую ручку из кованого чугуна с вертикальным стальным штырем, примыкавшим к раме. Замок блестел как новенький, и на граните были заметны свежие царапины.

– Его повесили недавно.

– Отойдите, – приказала Кроу.

Мы отступили – и лучи наших фонариков, разойдясь шире, высветили надпись, высеченную в камне над притолокой. Я провела по ней лучом света.

«Fay ce que voudras».

– Французский? – спросила Кроу, засовывая свой фонарик за пояс.

– Думаю, средневековый…

– Узнаете горгулий?

По углам притолоки красовались две фигуры. Под мужской было написано «Гарпократ», под женской – «Ангерона» [397] .

– Нечто египетское.

Пистолет в руке шерифа выпалил дважды, в воздухе запахло порохом. Кроу шагнула вперед, дернула как следует – и цепь соскользнула. Засов поднялся без малейших усилий.

397

Гарпократ – так в Древней Греции и Риме называли египетского бога Гора, Ангерона – римская богиня молчания.

Она ухватилась за дверную ручку, дверь распахнулась наружу. Волны стылого воздуха хлынули на нас: повеяло темными норами, извечно слепыми тварями и бесконечными веками под землей.

– Пора, наверное, привести пса, – сказала Люси.

Я кивнула и, прыгая через ступеньку, поднялась по лестнице.

Обнаружив, что о нем вспомнили, Бойд пришел, как обычно, в буйный восторг и неистово запрыгал, хватая зубами воздух. Лизнул мне руку и, приплясывая от возбуждения рядом со мной, ринулся в дом. Атмосфера первого этажа не остудила его пыл.

Потом мы начали спускаться в подвал – и я почувствовала, как пес напрягся всем телом, прижимаясь к моей ноге.

Я намотала на запястье еще один виток поводка и позволила Бойду бесцеремонно тащить меня по лестнице, а затем к каменной стене подвала, у которой ждала Кроу.

В трех футах от двери пес взорвался лаем, бросаясь вперед, как тогда у стены дома. Волосы у меня встали дыбом, по спине прошел холодок.

– Ладно, придержите его, – сказала шериф.

Вцепившись обеими руками в ошейник, я оттащила Бойда на пару шагов назад и вручила поводок Бобби. Бойд продолжал громко рычать и рваться вперед, пытаясь сдвинуть с места помощника шерифа. Я присоединилась к Кроу.

Луч моего фонарика высветил впереди туннель с чередой углублений по бокам. Пол туннеля был земляной, стены и потолок – из сплошного камня. Высота от пола до каменного свода – примерно шесть футов, ширина – около четырех. Длину туннеля определить на глаз не получалось. Шагах в пяти начиналась непроглядная тьма.

Пульс у меня частил с той минуты, как мы зашли в дом, но сейчас он перекрыл личный рекорд.

Мы медленно двинулись вперед, обшаривая лучами фонариков каждый уголок: пол, потолок, стены, ниши в них. Одни из этих ниш оказались просто неглубокими впадинами, другие были настоящими пещерами, забранными на входе вертикальными железными прутьями и дверцами.

– Винные погреба? – В тесноте туннеля голос Кроу прозвучал глухо.

– Тогда почему нет полок?

– Гляньте-ка на это.

Люси осветила высеченное на камне имя – первое из цепочки имен, протянувшихся во всю длину туннеля.

– Сони Бин, Иннокентий Третий, – читала она вслух, пока мы шли дальше, – Дионис, Монтесума… Странное соседство. Папа римский, император ацтеков и покровитель пьяных пирушек.

– Кто такой Сони Бин? – спросила я.

– Понятия не…

Луч фонарика Кроу, соскользнув со стены, канул в пустоту. Шериф выбросила руку вбок, загораживая мне путь. Я застыла.

Фонарики высветили под ногами земляной пол. Никаких признаков резкого снижения.

Мы свернули за угол и медленно, со всеми предосторожностями двинулись дальше, водя лучами света из стороны в сторону. Судя по отзвукам шагов, мы вошли в обширный зал и сейчас обходили его по периметру.

Цепочка имен продолжалась. Фиест, Полифем, Кристи Крюк, Кронос. Ни одного из них не было в дневнике Векхофа.

В стенах зала, как и в туннеле, были ниши – одни открытые, другие забраны решетками. Прямо напротив того места, где мы вошли в зал, обнаружилась деревянная дверь наподобие той, что была на входе в туннель, и точно так же запертая на засов с цепью. Кроу обошлась с ней таким же образом.

Когда дверь распахнулась внутрь, оттуда пахнуло холодом и вонью. Далеко позади зашелся неистовым лаем пес.

Запах разложения может изменяться в зависимости от характера смерти: одни яды прибавляют ему сладковатый оттенок, другие пахнут грушей, миндалем или чесноком. Интенсивность смрада может быть приглушена химикалиями или усилена деятельностью насекомых. И все равно ни с чем невозможно спутать густое едкое зловоние, которое выдает разлагающуюся плоть.

В этой нише лежал труп.