Медленная смерть

— Конечно, Неоизм имеет огромное значение! — проворчал Росс Макдональд. — ИИК не стал бы заводить на эту тему разговор, если бы Неоисты не были плодотворной, но пока нераспознанной авангардной арт-группой.

— Именно, — вставил Джозеф Кэмпбелл. — Росе прав! Кроме того, ты только что признал, что не слишком их знаешь. И поскольку ты незнаком с работами большей части тех, кто составляет группу, нам придётся составлять предварительное мнение на оснований работ тех Неоистов, кто сумел достичь славы в мейнстриме арт-мира!

— Совершенно нелепое утверждение! — воскликнул Смит. — Единственные .Неоисты со сложившимися галерейными карьерами — Карен Элиот и Стилетто. Хоть я готов признать, что эти двое наделены безмерным талантом, было бы безумием судить обо всей группе на основе их работ.

— Чушь! — возопил Кэмпбелл. — Дайте десять лет, и вы увидите работы всех и каждого члена Сети Неоистов в ведущих мировых музеях!

— Неоизм, — прощебетала Пенелопа Эпплгейт, — важен лишь до тех пор, пока обеспечивает связь между классическим авангардом двадцатого века и работами «Эстетики и Сопротивления». Мы с Доном создаём культуру, которая будет служить му/женьчинам следующие десять тысяч лет!

— Именно! — пробубнил Пембертон. — Пенни чертовски умна, а я пылающий, гений!

Бунтыч обрадовался, что фирма отправила его назад в Фицджеральд-Хаус приводить себя в порядок. Его не вдохновляла перспектива бухать и танцевать всю ночь после того, как ему прилетела в голову бутылка из-под пива. Ребята настаивали, чтобы он не попадался на глаза матери, пока голова не заживёт. Его старушка пришла бы в ярость, если бы увидела, на что похож её сын после выступления «Рейдеров» в Финс-бери-Парке! «Шерман» скинхеда был заляпан кровью, а на лицо без слёз не взглянешь. Бунтыч шлёпнул «Hand Clappin’, Foot Stompin’, Funky Butt—Live»¹ на проигрыватель Джонни, и только потом разделся до пояса и пошёл в ванную.

Звук, вырывающийся из колонок стереосистемы, поднимал дух бутбоя. Бунтыч выстоял, когда в «Рейдеров» полетели бутылки. Пускай он упустил шанс субботним вечером нажраться и перепихнуться со шлюшкой, надо только вытерпеть пять рабочих дней, и снова будут выходные! Доза Геномании, чудесным образом упакованная в микрогрувы первого альбома «Ram Jam Band», помогала скинхеду даже лучше, чем тёплая вода, которой он промывал порезы и ушибы.

Бунтычу нравились безумные риффы в стекс-сти-ле^{17 18}, маниакальный вокал и отсутствие пауз между песнями. Что касается бутбоя, эстеты могли заливать, пока не посинеют, что Джино Вашингтон и «Ram Jam Band» играют топорно. Он всегда предпочитал дерзкий, осмысленный и ритмованный соул преисполненным вкуса подборкам джаза и элитарным дрочилам, бывшим в фаворе у пуристов. Ну и что, если песни «Ride Your Pony», «Up Tight» и «Road Runner» пользуются популярностью среди всяких демонстрантов и участников мятежей? Зато материал сильнее, чем на среднестатистическом альбоме Майлза Дэвиса!

Громкий стук в дверь прервал течение его мыслей. Бунтыч поначалу думал не открывать, но в его мозгу мелькнуло, что джазовые маньяки из соседней квартиры могли припереться жаловаться на шум. Топая по коридору, Бунтыч горячо надеялся на то, что судьба готова преподнести ему шикарную возможность задать эстетам из квартиры 223 качественную трёпку.

— Приветики, Бунтыч, — чирикнула доктор Мария Уокер, когда скинхед распахнул дверь. — Боже, что ты сотворил со своим лицом?

— Мы тут мальца побузили в Финсбери-Парке, — ответил бутбой, провожая доктора в гостиную. — Мы впятером наехали на три тысячи хиппи. Конечно, мы их уделали, но мне досталось бутылкой. Однако, я выстоял, наши цвета не бегут!

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила Мария. — Бутылка серьёзного вреда не причинила?

— Меня беспокоит мой «Бен Шерман», — признался Бунтыч.

— Это что такое? — удивилась Мария. — Я не сказать, чтобы знаю этот рифмующийся кокни-сленг.

— Это ни фига не рифмующийся сленг, — засмеялся

скинхед. — «Бен Шерман» это рубашка на пуговицах, лучшая из тех, что продаются за деньги! Я залил её . кровью, мы с Бенни подозреваем, что на белых клетках • так и могут остаться пятна. i

— А нельзя просто пойти и купить новую рубаш- ]

ку? — спросила доктор. |

— Нет! — подался вперёд бутбой. — Это настоящий «шерман», шестидесятых годов, кампания давным-давно перестала выпускать рубашки в клетку. Конечно, на Карнаби-Стрит можно купить имитацию — только они не катят! Там нету сеточки на кармане и по складкам, рукава мешковатые, и пуговиц мало. Короче говоря, подделки сосут. Такие рубашки, как у меня, на деревьях не растут, их хрен достанешь! Конечно, не лучшая компенсация — но я стянул «перри» у какого-то придурка, который носил её с расстёгнутыми пуговицами.

— А что есть «перри»? — полюбопытствовала Мария.

— Спортивная куртка, — объяснил Бунтыч.

— Слушай, — сменила тему доктор, — а Джонни дома?

— Не-а, — прогудел скинхед. — Он пошёл с остальными «Рейдерами» в Уэст-Энд «а субботнюю буха-ловку!

— Хера себе он меня обломал! — матюгнулась Уокер. — Ебаться хочу — слушай, подменишь друга?

— Естественно! — ухмыльнулся бутбой.

Мария стянула платье и выскользнула из чёрных кружевных трусиков. Толкнула Бунтыча на колени и сунула свою пизду ему в лицо. Бутбою не надо было объяснять, что делать — он тут же принялся работать языком! И Уокер немедленно потекла. Бунтыч егозил языком по её клитору, и одновременно сновал двумя пальцами в дырке. Мария безумно стонала, и генетические реакции возрастом в миллион лет захватывали контроль над её телом. Она покинула Поплар, оставила позади этот мир — чтобы греться в лучах солнца на доисторическом пляже.

Бунтыч потянул доктора вниз на ковёр, расстегнул ширинку на своих «левайсах» и долю секунды спустя джинсы уже болтались на бёдрах. Генетические коды собирались и разбирались по всей поверхности тела бутбоя. Его сексуальный жезл долбился в креповую ткань пизды Уокер. Там было тепло и сыро, и море любовного сока пенилось вокруг генетического поршня Бунтыча.

— Выеби меня! — уговаривала доктор. — Жёстче, выеби меня жёстче и быстрее, еби меня, блядь, ебучий мой друг!

Бунтыч любил, когда тёлки среднего класса матерятся, и то, что Мария визжала ему в ухо, заставляло его ускорять темп. Она схватила скинхеда за яйца, и стала дёргать их в примитивном ритме ударов своего постельного партнёра. Бунтыч опал с воплем наслаждения и боли. Он чувствовал, как в паху вскипает любовный сок.

— Хочу тебя в себя! — приластилась Уокер. — Хочу твой хуй вместе с яйцами в пизду. Хочу почувствовать, как в меня льётся молофья.
– Боже, я хочу дозу в пизду, и дозу в рот! Еби меня! Еби меня!

На Марию и Бунтыча обрушился единый отрицающий эго оргазм. Они достигли вершины, откуда мужчина и женщина никогда не возвращаются вместе. Хотя они спустились с крутых утёсов желания как разобщённые личности, они знали, что на пару .мимолётных мгновений во время их воссоединения два тела сплавились и действовали, как единый организм.

«Рейдеры» стояли у бара й потягивали лагер, когда в «Питомник» вошла Карен Элиот. Из акустической системы лилась «Goodbye, Nothin’ То Say» Носмо Кинга. Карей вытащила Джонни Махача на танцпол, попросив остальных ребят приглядеть за его кружкой.

Они вдвоём отлично смотрелись вместе, работая ногами в ритме классики северного соула. Они протанцевали подряд «Right Back Where We Started From» Максин Найтингейл, «Love on a Mountain Тор» Роберта Найта и «I Lost My Heart to a Starship Trooper» Сары Брайтмен. К моменту, когда диджейка переключилась на медленную «The First, the Last, My Everything» Барри Уайта, Карен захотела пить.