Медноголовый

— Хотите, чтобы я осталась, масса? — смиренно осведомилась Марта.

— Нет, не надо.

Старбак не мог поверить в то, что это происходит с ним на самом деле. Войдя в уборную, он опустил ладонь в воду. Горячая. На плетёном кресле лежала стопка белых полотенец, а на умывальнике виднелись мыло, бритва и помазок.

— Если вы оставите вещи, что на вас, за дверью… — несмело начала Марта.

— Вы их сожжёте? — предположил Старбак.

— Я зайду за вами через сорок минут, масса. — сказала она и, присев в реверансе, вышла.

Через час Старбак был вымыт, выбрит, облачён в мундир и сыт. На завтрак им с хозяином дома подали яйца, белый хлеб, ветчину и настоящий кофе под мягкие ароматные сигары (боясь, что желудок взбунтуется, Старбак заставил себя есть мало и медленно). Застольных бесед седовласый, очевидно, не любил и во время завтрака молчал, разве что в начале ядовито высмеял передовицы в утренних газетах. Странный человек, думал Старбак, украдкой разглядывая хозяина. Не добряк, — прислуживавшие за звтраком две юные рабыни относились к нему с трепетом. Кожа у девушек была светлая, да и красотой их Бог не обделил. Впрочем, Натаниэлю после тюрьмы любая женщина показалась бы неотразимой. Старик, заметив интерес гостя к рабыням, сказал:

— Не терплю в доме ничего уродливого, Старбак. Если мужчине позволено иметь рабынь, то надо выбирать лучших, буде ему по средствам. Мне, например, по средствам. Когда им исполняется двадцать пять, я их продаю. Слишком долго держать у себя нельзя. Они осваиваются, узнают подробности вашей личной жизни и начинают мнить о себе невесть что. Покупайте их юными и продавайте вовремя — вот и весь секрет счастья. Перейдём в библиотеку.

Он привёл Старбака через двойные двери в изысканно отделанное помещение, но на этой изысканности, как и везде в доме, лежала печать увядания и тлена. Позолота на резьбе книжных шкафов осыпалась, изящная лепнина высокого потолка потрескалась, а кое-где осыпалась, переплёты книг в шкафах и на столе были оторваны или вздулись от сырости. Сыростью и пахло в комнате, давней сыростью и плесенью.

— Я — демон. — представился старик с усмешкой.

— Демон? — переспросил Старбак, полагая, что ослышался

— Маленькое «Д», апостроф, большое «Э», «М», «О», «Н». Д’Эмон. Французского происхождения фамилия. [7] Мой отец приехал сюда с Лафайетом и домой уже не вернулся. Некуда было возвращаться. Мой отец родился вне брака, принесённый в подоле высокородной шлюшкой, семейству которой вскоре воздала по заслугам грянувшая французская революция. Изобретение доктора Гильотена пришлось борцам за счастье человечества весьма кстати. Ха! — с коротким смешком старик уселся за стол, на котором громоздились вперемешку бумаги, книги, чернильницы, перья, — Благодаря машине Гильотена я бы сейчас мог зваться маркизом, если бы наша распавшаяся надвое родина признавала титулы. Вы верите в джефферсоновскую чепуху, что все люди созданы равными, Старбак?

7

В оригинале «De’Ath», «С’мерть». Не такая уж редкая в англоязычном мире фамилия, кстати. В одной только Великобритании носителей насчитывается более двух тысяч человек. Прим. пер.

Жильбер, маркиз де Лафайет, 1757–1834. Французский аристократ, приехавший помочь мятежным американским колонистам в их борьбе с метрополией. После французской революции Лафайет стал командующим Национальной гвардии, чудом избежал гильотины. Воцарение Наполеона встретил без сочувствия, послав императору письмо с обвинением в предательстве интересов революции. Предложение Наполеона принять титул пэра империи гневно отверг.

— Меня так учили, сэр.

— Меня не интересует, какой чепухой забивали вам голову в детстве. Меня интересует, какая чепуха гнездится в вашей голове сейчас. Вы верите, что все люди созданы равными?

— Да, сэр.

— Глупо. Кто-то умнее других, кто-то сильнее. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать из этого вывод: тот, кто создал нас такими, желал, чтобы мы жили в восхитительной гармонии общества, построенного на неравенстве. Сделайте всех людей равными, Старбак, и вы лишь разбавите ложку мудрости бочкой глупости. Я часто повторял это Джефферсону, но он был не из тех, кто слушает доводы разума. Садитесь, Старбак. Пепел трусите на пол. Этому дому, как и мне самому, недолго осталось. Впрочем, так и должно быть. Получать богатство по наследству неправильно и вредно. Хочешь жить в роскоши — заслужи, заработав на неё самостоятельно. Обходились с вами в тюрьме неласково, как я посмотрю.

— Да уж.

— Это оттого, что вы — наш. Если нам попадается северянин, будь он хоть трижды шпион, мы с него пылинки сдуваем, как правило, потому что в противном случае нашим разведчикам может придтись несладко в лапах северян. Мы вешаем шпионов, но — ни-ни — не пытаем. Со своими же можно не церемониться. Майор Александер — остолоп.

— Александер — это кто?

— Ах, ну да, с Алексанером вы едва ли встречались. Кто вас допрашивал?

— Заморыш по фамилии Гиллеспи.

Д’Эмон кивнул:

— Блеклая немочь, зацикленная на безумных идейках садиста-папаши. Он, кстати, горит желанием покарать вас.

— За то, что я взятки брал? — презрительно хмыкнул Старбак.

— Очень надеюсь, что брали. Без взяток в «обществе равных» никуда. Нет, Гиллеспи верит в то, что вы — шпион.

— Он — дурак.

— Не могу с вами не согласиться. Как вам понравилась казнь? Меня развлекла. Надо же умудриться наломать дров даже в таком простом деле. Вот что происходит, когда полагаешься на кретинов. Они требуют равных с нами прав, но не могут повесить шпиона как следует! Это, что, так сложно? Убеждён, вы или я прекрасно справились бы с первого раза. Но нам с вами, Старбак, Господь вложил в череп мозги, а не прокисшую кашу. Вебстер страдал от ревматической лихорадки. Худшее, на что можно было бы его обречь, — это подержать месяц-другой в сырой камере, и он всё бы нам рассказал. А мы вместо этого оказали ему услугу, милосердно избавив от мучений. Считался, кстати, самым умелым и блестящим шпионом Севера. Что-то на виселице он не очень блистал, не находите? С другой стороны, то, что мы поймали лучшего лазутчика, внушает надежду на то, что худших мы тоже выловим и перевешаем.

Старик встал и подошёл к окну, затенённому снаружи пышными кронами деревьев.

— Президент Дэвис официально назначил меня своим главным «охотником на ведьм», дабы избавить нашу благословенную Конфедерацию от предателей. Это возможно, как думаете?

— Не знаю, сэр.

— А я знаю. Невозможно. Нельзя провести на карте линию и ждать, что все находящиеся по ту или другую сторону от неё превратятся в верных новому государству граждан. Среди нас живёт множество людей, втайне жаждущих победы Севера. Тысячи, а с чёрными — сотни тысяч! Конечно, среди белых северолюбцев преобладают женщины и попы, едва ли способные принести много вреда, тем не менее, попадаются и опасные. Моя задача и заключается в том, чтобы отлавливать опасных, а прочих использовать для заваливания Вашингтона всяким вздором вместо полезной информации. Прочитайте-ка.

Д’Эмон бросил на колени Старбаку листок.

Бумага, тонюсенькая, была мелко исписана печатными буковками, но в мелких буковках содержалось большое предательство. Старбаку, хоть он понятия не имел о расположении частей армии южан, хватило беглого взгляда на листок, чтобы уяснить: в штабе МакКлеллана её бы сразу пустили в ход. Так он седому и сказал.

— Только в том случае, если бы МакКлеллан решил, что данные соответствуют истине. — возразил д’Эмон, — Наше дело не дать ему подобной возможности. Обратите внимание, кому письмо адресовано?

Старбак перевернул листок и нашёл глазами имя брата. Секунду смотрел на него, затем, осознав, из-за чего провёл в тюрьме несколько жутких недель, спросил:

— Гиллеспи считает, что это написал я?

— Ему хочется в это верить, но он глуп. Ваш брат был в плену у нас, не так ли?

— Да.

— Вы с ним виделись?

— Нет. — ответил Старбак и вспомнил Адама.

Адам часто навещал Джеймса. Натаниэль поднёс письмо к глазам, внимательно вгляделся в строчки. Почерк опознать было невозможно, тем не менее, в груди захолодело: а вдруг это написал его друг Адам?