Медовые дни
Шрифт:
Вчера ночью, после очередной неудачной попытки, Антон скатился с Кати, лег рядом с ней на спину и сказал:
– Хватит. Все равно ничего не выходит. Таблетки не помогают.
– Ничего страшного. Это
– А мне страшно, – сказал он. – Я больше так не могу. Я не могу смотреть, что с тобой творится.
– Со мной? – удивилась она.
– С тобой. Чтобы такая женщина, как ты… в расцвете лет… тратила время на меня… Я хочу, чтобы ты знала: я не против того, чтобы ты… ну, встречалась с другими. Я совершенно не против. Я не хочу, чтоб ты лишала себя удовольствия. Для этого нет никаких причин. Я думал, что здесь, в Израиле… Новая жизнь и вообще… Но если я не могу… Тогда пусть кто-нибудь другой…
– Какой еще «другой»? Ты что?
– Есть много таких, кто…
– Кто, например? – перебила она его. – Антон, это очень мило, что ты так думаешь. Мне это льстит. Но я уже старая.
– Я уверен, что Никита…
– Антон, ты меня поражаешь. Ты думаешь, я готова броситься на шею каждому
болтуну? Может, он того и хочет, но… Этого мало. Я тоже должна захотеть. А я не хочу никого, кроме тебя.– Я тебе не верю. Ты хочешь сказать, что в нашем квартале тебе ни разу никто не приглянулся? Этого не может быть.
– Ты прав, – сказала Катя, стыдливо потупившись.
Настало молчание. Катя не торопилась его прервать, словно собиралась с духом перед исповедью. Она чувствовала страх Антона, который весь сжался, но продолжала молчать. Это доставляло ей наслаждение.
– Конь, – наконец сказала она.
– Что «конь»?
– Ну понимаешь, время от времени меня преследуют мысли о коне.
– О каком еще коне?
– Об арабском скакуне. Ну том, на аллее. У него красивый зад. А ты знаешь, как мне нравятся мужские задницы.
Антон сел в кровати, взглянул в ее смеющиеся глаза и захохотал.
Отсмеявшись («Антон вернулся!» – подумала она), он сказал:
– Можно с ним завтра поговорить. Ну с твоим конем. Спросим, согласен ли он.
– Ну? Что ты ему сказал? – спросила Катя, когда Антон отошел от ограды вольера и взял ее под руку.
Конец ознакомительного фрагмента.