Медовый месяц

— Ничего, если это действительно все, чего вам хочется. Но вы заставляете меня беспокоиться. — Посмотрев за камеры в глубину студии, он решил выложить все, что думает. — Хани, вы слишком многого хотите от людей. У меня такое чувство, что вы высосали бы из меня всю кровь до последней капли, позволь я вам это. А мне, честно говоря, нечем поделиться.

— Что за ужасы вы говорите! Я же вам не вампир какой-то!

Дэш не ответил. Просто дал ей время разобраться в своих чувствах.

— Ладно, — наконец сказала она сердито. — Если я смогу поехать на ранчо, то больше никогда не буду заниматься стряпней.

Ему стало удивительно тепло и приятно от мысли, что она готова даже смирить свою гордыню — настолько ей нравится быть с ним. Когда Хани не доставляла ему неприятностей, то была просто большим ребенком.

— И еще, — добавил он. — Вам нужно прожить эту неделю, не слишком-то заносясь. Особенно это касается программы съемок в пятницу.

Хани метнула взгляд на Лиз, кокетничавшую с новым оператором:

— Кое-кто слишком много болтает!

— Вы должны только радоваться, что этот кое-кто так вас опекает.

Их прервали, и Хани не успела ничего ответить; впрочем, может, это было и к лучшему.

Пятница надвигалась на нее, слово смог на город. И наконец она наступила. Хани упорно не смотрелась в зеркала, пока возились с ее гримом и наряжали в белое кружевное платье, норовившее то сползти с плеч, то волочиться по полу. На шею надели кружевной стоячий воротничок бледно-лилового цвета, на голову водрузили парик. Он был из длинных волос и медового цвета, точь-в-точь как ее собственные.

— Блистательно, — сказала новая парикмахерша Эвелин, стоя за спиной Хани и любуясь ее отражением.

Конни, только что закончившая гримировать Хани, поддержала:

— Ну, давайте же, Хани! Довольно ребячиться. Вы только взгляните!

Обхватив себя руками, Хани повернулась к зеркалу. И посмотрела…

— Ни фига себе! — вырвалось у нее негромкое восклицание.

— Вы удивительно точно выразили мои чувства, — сухо отозвалась Эвелин.

Хани опасалась, что будет выглядеть мальчишкой, нацепившим дамскую одежду, но смотревшая на нее из зеркала стройная юная особа была самой женственностью. В ее чертах поражали какая-то зыбкость и мечтательность — от голубого сияния глаз до бледно-розовых губ, ничуть не похожих на рот рыбы-прилипалы — наоборот, это был рот прекраснейшего существа. Волосы мягко обрамляли лицо и волнами ниспадали на плечи, совсем как у сказочной принцессы.

В трейлер просунулась голова ассистента постановщика.

— Хани, пора на съемки. Нам надо, чтобы вы… О-о!

Эвелин и Конни засмеялись, потом вывели Хани из трейлера. Она слегка зажмурилась от яркого солнца. Женщины шли по обе стороны, держа край платья, чтобы он не цеплялся за траву, и давая последние наставления.

— Хани, только не садитесь. И ничего не ешьте.

— Перестаньте облизывать губы! А то как бы не пришлось опять подкрашивать.

Эрик уже был на сцене. Хани избегала глядеть в его сторону. Она была возбуждена и слегка испугана. Одно дело целоваться с Эриком Диллоном, когда выглядишь, как лошадиная задница. И совсем другое — когда ты смахиваешь на какую-нибудь спящую красавицу. Хани прижала руку к вшитому в боковой шов кармашку, чтобы лишний раз убедиться: крошечная трубочка аэрозольного освежителя дыхания «Бинака», которую она туда засунула, на месте.

Эрик поправил на поясе бледно-лиловый кушак. Он был разодет, словно принц, — в белую рубаху с колоколообразными рукавами, плотно сидевшие лиловые лосины и черные сапоги в обтяжку. Костюмчик был явно тесноват, но, наклонившись обмахнуть сапоги, Эрик пришел к выводу, что ему приходилось обходиться костюмами и похуже.

При звуках женского смеха он поднял голову. К нему подходила Хани, но прошло несколько секунд, прежде чем до его сознания дошло, что же такое он видит. Его рот образовал жесткую линию. Уж ему-то надо было догадаться раньше! Целых два сезона смотрел он на эти тонкие черты и этот невероятный рот, но до него только сейчас дошло, как она красива.

Хани, подойдя ближе, подняла голову. Голубые глаза, огромные и сверкающие звездами, устремились на него, умоляя признать ее красивой. У него все внутри перевернулось. Если он сегодня не поостережется, то попадет в очередной любовный водоворот.

— Что скажете, Эрик? — тихо спросила она. — Как я смотрюсь?

Он пожал плечами, устремив на нее нарочито бесстрастный взгляд:

— По-моему, вы в порядке. Разве что парик какой-то странный.

Хани сразу сникла.

Джек Свэкхаммер, впервые появившийся на съемочной площадке после того, как его уволили из-за Хани, вошел в тень под дубом.

— Хани, начинаем с того места, где вы на качелях!

Он подвел ее к веревочным качелям, украшенным банальными атласными лентами фиолетового цвета и аляповатыми бантиками из бледно-лилового тюля.

Хани делала все, как он говорил, и разбор начался. В этой сцене диалогов не было, поэтому делать ей ничего не приходилось, разве что не мешать Эрику раскачивать качели, но она была в таком напряжении, что, казалось, развалится на куски, чуть он до нее дотронется.

— Мы накладываем на видеосигнал звуковую дорожку с записью оркестра — масса струнных и прочей сентиментальщины, — сказал Джек. — Рей наиграет ее для вас, пока мы снимаем, чтобы вы настроились на нужный лад.

Ей захотелось умереть от смущения, когда из динамика полились звуки романтической оркестровой пьесы.

— Расслабитесь вы наконец, — проворчал сзади Эрик, когда камеры включили, и он начал подталкивать качели.

У Хани все внутри отнялось. Она поняла, что, хорошо зная, какой быть Дженни в обыденной жизни, не имеет ни малейшего понятия, какова же она в мечтах.

— Я расслабилась, — прошипела она, мимоходом отметив про себя, что так легче разговаривать с Эриком, поскольку не надо смотреть ему в лицо.

— У вас спина напряжена, как доска, — недовольно проговорил Эрик.

Никогда еще Хани не чувствовала себя такой неуклюжей и растерянной. Она в точности знала, кто она такая, когда надевала джинсы и имела на голове стрижку «под горшок», но кем было это создание в сказочном платье?

— Беспокойтесь за себя, а о себе я как-нибудь и сама позабочусь, — огрызнулась Хани, чувствуя, как под кружевным платьем от смущения начинает гореть кожа.

Он с силой толкнул качели.

— Если вы не успокоитесь, мы не скоро уйдем отсюда!

— Мы и так не скоро уйдем, ведь мне приходится работать с вами!

— Стоп! Что-то не похоже, что мы недурно проводим время, — протянул Джек со своего места рядом с первой камерой. — И мы, наверное, позабыли, что кое-кто из наших зрителей умеет читать по губам.

Смутившись и чувствуя себя неуверенно, Хани решила укрыться за враждебностью. Подняв голову, она выпалила прямо в камеру:

— Да это же сплошная дребедень!

Качели резко остановились. Джек провел руками по своим редеющим волосам.