Медовый месяц

— Дорогие мои, как я рада вас видеть! Мортон, пойди немедленно разбуди Фрэнклин и пошли ее в комнату ее сиятельства. Вы, наверное, ужасно устали и проголодались. Как ужасно все получилось с тем молодым человеком! Дорогой, у тебя ледяные руки! Неужели Питер сто миль просидел за рулем? В такое ужасное, холодное утро! Мортон, бестолковый ты человек, разве ты не видишь, что Озирис впился мне в плечо? Убери его отсюда. Вы будете жить в Гобеленовой комнате. Она самая теплая. Боже мой! Мне кажется, я вас уже тысячу лет не видела. Мортон, прикажи немедленно подать наверх завтрак. А вот что тебе, Питер, сейчас нужно, так это горячая ванна!

— Ванна, — мечтательно сказал Питер. — Горячая ванна. Это замечательно!

Они прошли через большой зал с темными портретами на стенах, старинной мебелью и огромным роскошным ковром на полу. У двери в Гобеленовую комнату стоял Бантер. Он, видимо, встал очень рано или вообще не ложился спать, потому что был одет со строго елизаветинской тщательностью. Фрэнклин, такая же безупречная, но немного заспанная, явилась несколькими секундами позже. Звук текущей горячей воды ласкал ухо. Графиня расцеловала их обоих, сказала, что они могут делать все, что хотят, что она не собирается им надоедать и исчезла. Как только закрылась дверь, они услышали громкую обвинительную речь в адрес Мортона. Ему угрожали кариесом, пульпитом, пародонтозом, сепсисом и коллапсом, если он и дальше будет вести себя, как ребенок, и не обратится к дантисту.

— А это, — сказал Питер, — один из самых выдающихся Вимси. Лорд Роджер. Он был другом Сиднея, писал стихи и умер молодым от лихорадки. А это, как видишь, королева Елизавета. Она частенько здесь гостила и чуть не разорила прадеда. Говорят, портрет кисти Заччеро, но не похоже. А вот этот современный портрет — кисти Антонио Моро, и это самое лучшее, что можно о нем сказать. Ужасно нудный человек, и жадность — самая выдающаяся черта его характера. А эта старая греховодница — его сестра, леди Стейвсекр, она дала пощечину Фрэнсису Бэкону. Ей здесь не место, но она наша ближайшая родственница, поэтому пришлось повесить ее сюда…

Солнце врывалось сквозь длинные узкие окна, высвечивая голубую орденскую ленту на алом мундире, покрывая теплым золотом тонкие руки кисти ван Дейка, играя на напудренных локонах, запечатленных Гейнзборо, и рассыпаясь искрами на бледных лицах, обрамленных строгими черными испанскими воротниками.

— А этот ужасный, злобный старик… Забыл, какой он по счету граф, но его звали Томас. Он умер в 1775 году. Его сын очень неудачно женился на вдове мелкого торговца. Вот она, рядом, с очень грустным лицом. А это их сын, мот и гуляка. Немного похож на Джерри, ты не находишь?

— Да, очень похож. А это кто? У него очень любопытное лицо, я бы сказала, даже красивое.

— Это их младший сын Мортимер. Он был сумасшедший: изобрел какую-то новую религию, где был единственным верующим. А это доктор Джервас Вимси, настоятель собора святого Павла, при королеве Марии он умер мучительной смертью. Это его брат, Генри, он поднимал флаг королевы Марии в Норфолке в день ее восшествия на престол. Наша семья всегда умела служить и нашим, и вашим. А это мой отец. Он похож на Джералда, но намного красивее… А этот портрет кисти Сарджента, единственная причина, по которой он здесь висит.

— Сколько тебе тогда было, Питер?

— Двадцать один. Я был полон иллюзий и изо всех сил старался казаться философом. И Сарджент это угадал, черт его побери! А это — на коне — Джералд работы Ферза. В мрачной комнате, которую он почему-то называет кабинетом, висит портрет лошади. С Джералдом, конечно. Тогда его писал Маннингз. А это моя мать. Мой любимый портрет. Кисти Ласло. Написан, естественно, очень давно. Портрет был написан очень быстро, но он удивительно точно передал ее характер.

— Она просто прелесть. Когда я заходила к ней перед завтраком, она мазала Бантеру нос йодом. Его оцарапал Озирис.

— Этот кот царапает всех подряд. Я видел раненого Бантера. Он стойко и мужественно переносит боль. «Рад сообщить, милорд, что йод очень быстро смывается». Моя мать безгранично любит свой маленький штат. В былые годы она держала всех в смертельном страхе. О ней ходят легенды. Говорят, она как-то каленым железом выжигала люмбаго у дворецкого на спине. Хотя сама утверждает, что это было вовсе не каленое железо, а обыкновенный горчичный пластырь. Тебе еще не надоела эта Комната страха?

— Мне нравится разглядывать их лица, хотя больше всех мне понравилась вдова мелкого торговца. И я бы хотела побольше о них обо всех узнать.

— Тогда тебе нужна миссис Свитэппл. Это наша экономка, она все о них знает. Я лучше покажу тебе библиотеку. Хотя «библиотека» — это слишком громко сказано. Там подаю всякого старого хлама, а действительно хорошие книги совсем заброшены. Нет даже приличного каталога. Ни дед, ни отец этим не занимались, а уж от Джеральда и вовсе не дождешься. У нас здесь сейчас болтается один старикан. Он мой третий двоюродный дядя. Не тот сумасшедший, который живет в Ницце. Это его младший брат. Он, конечно, не гений, но с ним интересно поболтать, хотя он близорукий и очень рассеянный. А это бальный зал. Очень красивый, если, конечно, ты не принципиальная противница роскоши. Оттуда прекрасный вид на террасу и сад с фонтанами. Он выглядел бы лучше, если бы работали фонтаны. Вон тот никчемный домик между деревьями — пагода, которую построил сэр Вильям, а дальше — крыши оранжереи… Смотри-ка! Ты требовала павлинов, теперь не говори, что мы тебя не любим!

— Ты прав, Питер. Все, как в сказке.

Они спустились по огромной лестнице, прошли через прохладный зал со множеством статуй и оказались в другом, не менее великолепном, зале. Питер подвел ее к огромной резной двери. И в этот момент к ним подошел лакей.

— Здесь библиотека, — сказал Питер. — Что случилось, Бейтс?

— Адвокат, милорд. Он хотел встретиться с его милостью. Я сказал, что он уехал, но дома ваше сиятельство. Он спрашивает, не могли бы вы уделить ему несколько минут.

— Это, наверное, по поводу закладной. Но я ничем не смогу ему помочь. Ему нужно поговорить с братом.

— Но он очень хочет видеть именно вас.

— Да? Ну, ладно, я поговорю с ним. Ты не возражаешь, Харриет? Я скоро вернусь. Поброди пока по библиотеке. Ты можешь встретить там дядюшку Мэттью, но не пугайся, он совершенно безвредный. Очень застенчивый, к тому же немного глуховат.

Она открыла дверь. В огромном круглом зале с небольшой галереей было прохладно, сумрачно и очень тихо. Она медленно шла вдоль высоких шкафов, вдыхая сладкий, пыльный запах древних книг. Она заметила, что угол одного из каминов покрыт затейливой резьбой, и улыбнулась: здесь многие поколения графских мышей спасались от цепких лап котов и в полной безопасности резвились под каменными листьями и цветами. Огромный стол в углу был завален книгами и газетами. Она решила, что он, должно быть, принадлежит дядюшке Мэттью. Страница, наполовину исписанная старомодным витиеватым почерком, оказалась частью семейной хроники. На подставке стоял внушительных размеров манускрипт. Там были записаны расходы за 1587 год. Она попыталась разобрать выцветшие строки, написанные дрожащей, наверное, старческой рукой: «…пара кусков розового шелка для покоев миледи Джоанны, дюжина крючков и гвозди, туда же…» Харриет медленно пошла дальше. И вдруг вздрогнула, увидев пожилого джентльмена в пижаме. Он стоял у окна с книгой в руках, и в его лице настолько явно были выражены фамильные черты — особенно нос — что можно было не сомневаться, передней был Вимси.

— Простите! — сказала Харриет. — Я не знала, что здесь кто-то есть. А вы, наверное… — У дядюшки Мэттью должна была быть фамилия. Безумный кузен из Ниццы был следующим наследником, это она помнила, после Джеральда и Питера. Но какой он Вимси? Полковник Вимси или сэр Мэттью Вимси или лорд Такой-то? Тогда, помолчав, Харриет просто спросила: — Вы, наверное, мистер Вимси? — И тут же добавила, чтобы как-то объяснить свое присутствие: — Я жена Питера.

Пожилой господин мило улыбнулся, поклонился и слабо махнул рукой, будто говоря: «Чувствуйте себя, как дома». Он был немного лысоватым, редкий венчик волос на висках и над ушами был совершенно седым. Она подумала, что ему лет шестьдесят пять, не меньше. Выразив ей почтение таким необычным образом, он опять вернулся к своей книге. А Харриет, видя, что он не настроен разговаривать, и помня слова Питера, что он застенчив и немного глуховат, решила его не беспокоить. Ее внимание привлекли миниатюры на стеклянной полочке. Минут через пять она подняла глаза и увидела, что старик стоит на лестнице, ведущей на галерею, и смотрит на нее. Он опять поклонился, и развевающие полы его цветастой пижамы в мгновение ока исчезли из поля зрения. В этот момент кто-то включил свет.