Медовый месяц

Катя неожиданно бурно расплакалась, чем страшно перепугала мать, души не чаявшую в единственной дочке.

— Что ты, Катюша? — залепетала Неля Максимовна. — Успокойся, прошу тебя! Глазки будут красные! Голова разболится! Не плачь! Я все для тебя сделаю! И колечко тебе купим с изумрудом, и сапожки австрийские! Я достану что угодно. Только перестань!

Но Катя продолжала реветь еще громче.

— Да что же такое случилось?! — в ужасе воскликнула мать.

— Он… меня… совсем… не замечает! — прорыдала Катя сквозь всхлипывания.

— Негодяй! Подлец! Скотина! — искренне вознегодовала Неля Максимовна, даже примерно не представляя, о ком речь. — Как он смеет тебя не замечать?! Тебя, мою красу ненаглядную!! Мою красавицу несравненную! Да лучше тебя ему никогда нигде не найти и ни за что не встретить!!

— Я тоже так думаю! — заявила Катя и перестала реветь так же внезапно, как и начала. Она старательно вытерла ладошками мокрые щеки и преданно взглянула на мать. — Мама, а как правильно соблазняют мужчину?

Неля Максимовна растерялась. Она ожидала от дочки чего угодно, но не подобного вопроса. Лучше бы Катюша попросила еще одни серьги с аметистами…

Пока мать обдумывала ответ и собиралась с мыслями, Катя ловко подкинула ей новый вопросик, не менее каверзный:

— А разве тебе никогда не приходилось никого соблазнять? Это странно в твоем возрасте… У кого же мне тогда спрашивать совета и консультироваться? Подружки тоже ничего еще не знают. К кому мне обращаться?! Писать в «Комсомольскую правду»?

Неля Максимовна вновь ужаснулась. Она не собиралась отправлять свое единственное чадо за консультациями к кому попало. Тем более по столь скользкому, деликатному вопросу.

— Доченька, кого же ты собралась соблазнять? — робко спросила несчастная мать.

— Его! — лаконично ответила дочь.

— Это тебе так необходимо? — осторожно справилась Неля Максимовна.

— Это вопрос всей моей жизни и смерти!

— Ну раз все столь серьезно, и дело зашло так далеко…

Она понимала, что, в общем, все еще не добралось до своего логического конца, но чувствовала в нездоровом — или чересчур здоровом? — по ее мнению, стремлении дочери нечто опасное и непредсказуемое. Неля Максимовна запуталась.

— Я должна немного подумать, и потом тебе все объясню.

— Только недолго, — распорядилась Катя. Она часто разговаривала с родителями в приказном порядке. — А то у меня совершенно нет времени на твои размышления.

Куда она так торопилась?

Несколько дней назад Катя, глянув в очередной раз на неприступного и холодного Гребениченко, вдруг поняла, что пора действовать наступила. Теперь — или никогда. Надо поспешить. Но как заставить его повернуться к ней?! Как вынудить увлечься ею, заинтересоваться, остановить на ней свой выбор?!

Катя не знала, как этого добиться. Но мечтала лишь об этом.

Примерно в то же время Александр огорошил родителей неплохим вопросом. Что называется, прямо под дых.

— Вы не собираетесь стать дедом и бабкой? — беззаботно спросил он их за завтраком.

Родители перестали жевать и переглянулись.

— А что? Есть такая возможность? — осторожно поинтересовался Владимир Александрович.

— Возможность, конечно, есть, но не в ней суть, — строго объяснил сын. — Значит, так… Если пока не хотите, вроде вам еще рановато, то тебе, папа, придется купить мне в аптеке пакетики, или резинки, как они там называются… Я стесняюсь спрашивать.

— А ничего другого делать ты не стесняешься?! — не выдержала Варвара Николаевна. — То, для чего эти пакетики предназначены?! Не рановато тебе?!

Сын не удостоил ее взглядом. Муж замахал руками, умоляя замолчать.

— Мне пора, я в школу опаздываю, — безмятежно произнес Сашка, вставая. — Я вас предупредил!

После лекций в институте Владимир Александрович поспешил в аптеку, а вечером вручил сыну то, о чем он просил. Сашка, не глядя, равнодушно сунул покупку в карман и небрежно обронил:

— Спасибо…

Расспрашивать о подробностях его подростковой — и подрастающей как-то странно, по мнению родителей, — жизни Владимир Александрович не решился. Вероятно, напрасно. Только все равно Сашка вряд ли что-нибудь толком расскажет отцу.

Прошлой весной в Сашкину юность смело ворвалась Люся. Первая женщина. В общем-то девчонка. Но очень разбитная и без комплексов. Она работала продавщицей в ближнем от школы гастрономе, куда Сашка зашел однажды купить матери и младшей сестре подарки к Восьмому марта. Эта обязаловка его всегда раздражала, но приходилось подчиняться общепринятым правилам и дурацким нормам.

Люся стояла за кондитерским прилавком и улыбалась всем и никому. Кругленькое милое личико, явно выкрашенные под блонд кудри и смелые развеселые глаза неопределенного цвета. Девушка Сашке понравилась.

— Что будем брать, молодой человек? — залихватски справилась юная продавщица.

— Вас! — не растерялся тоже достаточно находчивый Сашка.

Девица довольно расхохоталась, показав изумительные, крепенькие от природы зубы, еще не ведавшие в те времена никакого «Орбита» и «Блендамеда».

— Ух ты! Лихо! Во покупатель пошел! Ах-ах-ах! Прямо зверь! Тигра полосатая!

В этот момент ее слишком не вовремя отвлекли двое седовласых шамкающих мужчин пенсионного возраста, попросивших каких-нибудь конфеток подешевле.

Кудрявая продавщица повернулась и крикнула напарнице звонко и совершенно серьезно:

— Оля! Тут два молодых человека конфеты спрашивают! Обслужи! А то у меня еще один очень солидный покупатель намечается!

К старичкам тотчас подошла полненькая Оля, напоминающая симпатичный колобок, а круглолицая целиком и полностью сосредоточилась на Александре.

— Так ты, стало быть, желаешь меня? — на всякий случай уточнила девушка. — Ах-ах-ах!

— Да! — смело повторил Сашка.