Медовый месяц

«Никогда», — засмеялся Джордж и уже собирался сказать ей, как ему нравится ее маленький носик, но тут подошел официант с чаем и заиграл оркестр. Флейта, гитара, скрипка, и они играли так весело, что Фанни показалось, что даже у чашек с блюдцами могут вдруг вырасти крылья и они улетят, если она не будет за ними тщательно следить. Джордж поглотил три шоколадных эклера. Фанни — два. Чай, несмотря на его странный вкус — «Лобстеры в бачке», прокричал Джордж сквозь оркестр — оказался хорошим, и, когда поднос был отставлен и Джордж закурил, Фанни осмелилась взглянуть на других людей. Но больше всего ее поразил оркестр, скучившийся под одним из темных деревьев. Толстяк, перебиравший гитару, походил на картинку. Темнокожий человек, игравший на флейте, все время поднимал брови, как будто удивлялся звукам, исходившим из его инструмента. Скрипач сидел в тени.

Музыка оборвалась так же внезапно, как началась. И тогда она заметила высокого пожилого мужчину, седого, стоявшего рядом с музыкантами. Странно, что она не заметила его раньше. На нем был высокий засаленный воротничок, пиджак, зеленый на швах, с безобразно обтрепанными петлями. Еще один менеджер? Но он не был похож на менеджера, и все же он стоял там и глядел на столики, но как будто думал о чем-то другом и далеком. Кто бы это мог быть?

Вскоре — Фанни за ним следила — он дотронулся до кончиков своего воротничка, слегка кашлянул и повернулся к оркестру в пол — оборота. Музыка вновь заиграла. И тут нечто неистовое, безрассудное, полное огня, полное страсти метнулось в воздух, метнулось к этой спокойной фигуре мужчины, и он сжал руки и все с тем же далеким взглядом запел.

«О, Господи»! — произнес Джордж. Казалось, все остальные также ошеломлены. Даже маленькие дети застыли с ложечками мороженого в руках и уставились на него… Ничего не было слышно, кроме тонкого слабого голоса, памятью от голоса, певшего что-то на испанском. Он дрожал, бился, брал высокие ноты, снова падал, как будто заклинал, упрашивал, просил о чем-то, и тут мелодия изменилась, и он сдался, согнулся, он знал, что его не приняли.

Почти под самый конец маленький ребенок пискнул от смеха, все остальные улыбались, кроме Фанни и Джорджа. Значит, жизнь может быть и такой? — подумала Фанни. И есть такие люди? Страдания? И она посмотрела на великолепное море, плещущееся о берег, как будто ласкало его, и на небо, такое яркое, каким оно бывает перед наступлением вечера. Имеют ли они с Джорджем право быть такими счастливыми? Разве это не жестоко? Наверное, есть в жизни и что-то другое, что делает возможным все это. Что это? Она повернулась к Джорджу.

Но Джордж чувствовал иначе, чем Фанни. Голос бедняги, конечно, чем-то забавен, но Боже, услышав его, ты понимаешь, как здорово быть в начале всего, как они, он и Фанни! Джордж тоже посмотрел на яркую, дышащую воду, и его губы раскрылись, как будто он мог ее испить. Как прекрасно! Что еще, кроме моря, может дать молодому мужчине почувствовать себя таким сильным. И рядом сидит Фанни, наклоняясь вперед и дыша так нежно.

«Фанни»! — позвал ее Джордж.

Когда она повернулась к нему, что-то в ее мягком, вопрошающем взгляде заставило Джорджа почувствовать, что он сейчас может перепрыгнуть через столик и унести ее прочь.

«Слушай, — быстро проговорил Джордж. — Давай уйдем отсюда. Давай вернемся в отель. Пойдем. Хорошо, Фанни, дорогая? Давай сейчас уйдем».

Оркестр снова заиграл.

«О, Боже! — почти простонал Джордж. — Давай уйдем, пока этот старый чудак не закрякал».

И мгновение спустя их уже не было.

Перевела с английского Ольга Слободкина — von Bromssen