Медведев и развитие
Шрифт:
"Оборонка" нужна, чтобы защищать эту сущность? Нужна. Так пусть сущность поделится. Сытые и достаточно образованные солдаты нужны? Нужны. Они должны быть здоровыми? Должны. Но нельзя сделать здоровыми только солдат. Значит медицина в целом нужна? Нужна. И спорт. И культура. Идеология нужна? Нужна. А оружие? А технологии? А это самое, будь оно неладно, развитие? Абсолютно дистрофичное в иных условиях Развитие может обрести в новой ситуации весьма грязную, но реальную опору в виде вышеназванной сущности. Она, повторяю, не герой моего романа. Сооружали сущность гарвардские консультанты, продиктовавшие так называемые "либеральные реформы". А нам теперь с этим жить...
Воспевать это отвратительно. Но отворачиваться и игнорировать
Во что мы превратим этот сор – вот главное. Ведь может быть и так, что сор во что-то превратит нас...
Но к таким мрачным надеждам дело сводить нельзя. И потому – о Надежде #2. Надо собирать по крупицам элитные элементы, способные стать носителями не гедонистического, а иного – хотя бы игрового, а лучше бы и игрового, и идейного – отношения к народу и государству.
Всего этого, конечно же, в наличии крайне мало. А то, что есть – крайне незрело. Я могу согласиться с тем, что для кого-то из нынешних очень богатых наших соотечественников государство уже является чем-то большим, нежели объектом дойки, возможности "разруливания" на Западе и здешнего кайфа. Эти соотечественники (подчеркну еще раз, что они в категорическом меньшинстве) в чем-то созрели для понимания роли государства в их большом бизнесе. Но именно в большом бизнесе, а не в Большой Игре. Большой бизнес – это крохи для Игры. Игра начинается там, где на стол кладут даже не миллиарды, а триллионы. Ну, хорошо, сотни миллиардов. А у нас такого бизнеса нет.
Нет и инфраструктуры, в рамках которой огромные состояния могут превратиться в Фишки. Автоматически это не происходит. Нет очень многих других слагаемых – как материальных, так и иных. Многое определяется типом сознания. А также пониманием и ощущением (последнее имеет решающее значение) своей неразрывной связи с государством. Государство должно ощущаться как свое по факту. Таковым должно быть глубинное самосознание элиты, вырастающее из тысячи мелких и крупных данностей.
В нашей стране даже те, кто могли бы стать игроками, государства своего побаиваются. И страх этот с годами не убывает, а скорее наоборот. Даже отдельные молекулы такого страха уже препятствуют формированию игрового самосознания и игровой самости. Разумеется, когда я говорю о самосознании и самости подобного типа, то я имею в виду именно совсем большую Игру.
Еще одно препятствие – страшное недоверие друг к другу, порожденное как трезвостью (и то ведь – "война всех против всех"), так и эгоцентризмом, находящимся на грани безумия. Инфраструктура, позволяющая осуществить идентификацию (кто я? где я? зачем я?) разломана и исковеркана. А без нее нельзя собрать никакую общность. В том числе и искомую – "негедонистически элитарную".
Мы должны формировать предпосылки для возникновения подобного типа сознания. Но помнить, что процесс это долгий, неблагодарный и непредсказуемый по своему результату. А также – ну, что греха таить – уж очень, очень нерусский. Нет в архетипе развернутой базы для игрового начала (в смысле Большой Игры, разумеется). В англо-саксонском архетипе эта база доминирует. В русском находится в латентно-разобранном состоянии, близком к тонкодисперсному. Собрать-то базу в принципе можно, но тут ее надо собирать, а там она и собрана, и отшлифована, и непрерывно используется. Такая вот диспропорция. Не было бы ее – не проиграли бы Советский Союз.
Как ни странно, в этой ситуации легче уповать на идейное, перескакивая через промежуточную – игровую – элитную "номинацию". Перескакивая к Надежде #3.
Прыжок из гедонистического в идейное в принципе возможен. Потому что даже в самом порочном нашем элитном гедонизме есть какой-то надрыв, невроз. Иногда складывается впечатление, что кое-кто из тех, кто с невероятной цепкостью и жадностью накапливает и изощренно – с надсадным хамством – шикует, может сорваться в новое (позитивное)
качество под воздействием любого, самого ничтожного, повода.Конечно, тоненькая пунктирная линия, разделяющая гедонизм непоколебимый и гедонизм трансформируемый, почти не видна. Но лично я ее ощущаю. И абсолютно убежден, что при глубоком кризисе группа наших элитных гедонистов расколется. Когда будет предложен выбор между пребыванием ТАМ, в теплой ванне гиперпотребления, даруемого ИХ гедонистической нишей, и пребыванием ЗДЕСЬ, – начнется иррациональный процесс.
Он будет протекать в каждом из обитателей нынешнего "царства Цирцеи", как бы тот ни оброс щетиной гедонизма, и какой бы яхтно-дворцовый пятачок у него ни вырос. Этот процесс захватит не только отцов, которые еще помнят про манную кашу в детском садике и пионерский отряд, но и детей, окончивших западные элитные колледжи. Для того, чтобы он начался, нужно только произнести страшное "навсегда" (forever). Или же "never more" ("никогда"), которое прокаркал страшный ворон Эдгара По.
Надо будет сказать: "Ты выбери! ТАМ или ЗДЕСЬ. И не катайся в истериках, что хочешь и там, и здесь, а выбери. Но выбери "forever". И пойми, что после выбора уже "never more"".
Когда такие слова войдут в душу, в ней начнется страшный процесс. Я ничего не идеализирую. Я знаю, что большинство холодно выберет "там" и наплюет на "здесь". Но это будет лишь большинство. Если хотите, всего лишь большинство, а не "всемство", о котором когда-то говорил Достоевский.
То, что я сейчас начинаю обсуждать, называется "возвращенчество". Поскольку долгое время героем некого условного общественно-политического романа у нас был "невозвращенец", я считаю важным подвести под этим романом черту. Установив, что время предыдущего общественно-политического романа, в каком-то смысле, уже позади. "Невозвращенец" понят, описан, обмусолен. Он надоел и другим, и самому себе. Кому он интересен сегодня? Желающим обрести западный покой девицам легкого поведения?
А вот "возвращенец" и не описан, и интересен. НАСТОЙЧИВО ОГОВОРЮ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ НЕ ВНЕШНИЙ ПРОЦЕСС, КОГДА КТО-ТО ИЗ ЖИВУЩИХ ТАМ ЗАХОЧЕТ ВЕРНУТЬСЯ СЮДА, А ПРОЦЕСС ВНУТРЕННИЙ, В ЧЕМ-ТО МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ. ПРОЦЕСС, ПРИ КОТОРОМ ПОКИНУВШИЕ НЕКИЙ ВНУТРЕННИЙ ДОМ В НЕГО МУЧИТЕЛЬНО ВОЗВРАЩАЮТСЯ. ЭТО СТРАШНЫЙ ПРОЦЕСС – И АБСОЛЮТНО НЕОБХОДИМЫЙ. ВОЗМОЖЕН ЛИ ОН?
"Я вернусь", – писал Есенин. "Я вернулся", – говорил Одиссей. Кто ты, будущий возвращенец? И что ты с собой принесешь? А главное, за счет чего ты сможешь превратиться в возвращенца, отряхнуть щетину с загривка своего, избавиться от пятачка, снять проклятие Цирцеи?
То, о чем я говорю, можно назвать трансформирующим катарсисом. Его нет и не может быть без определенных метафизических предпосылок. Так их и надо обсуждать... "Разбудить", – говорил Гурджиев, повторяя своих великих метафизических учителей.
Я убежден, что сформируется активное меньшинство, которое испытает трансформирующий катарсис и выйдет из спячки. А поскольку это возможно (на мой взгляд, так даже и предопределено), то вопрос о МЕТАФИЗИКЕ – да-да, именно метафизике, задающей тип связей между элитой и народом – очень важен. В каком-то смысле он намного важнее разного рода практических вопросов. И я предлагаю это метафизическое слагаемое классовой теории развития внимательно рассмотреть.
11. 06. 2008 Завтра №:24
Опасно слиться с процессом. Но опасно и изолироваться от него в башне из слоновой кости. "Опасность башни" возрастает пропорционально непрагматичности обсуждаемой проблематики. Начнешь обсуждать социальную метафизику (развитие как спасение, нужны ли человеку для спасения другие и так далее) – и фьють!. . ты в "башне". Во избежание подобного я прочитал внимательно свежие газетные материалы.
Тема #1 – развитие. О нем спорят Дискин и Проханов. Дискин говорит о "мягкой модернизации", Проханов о "жесткой". Это вяло комментируют репортеры.