Медведи

А ещё у моего отца в детстве был большой сад где-то в Задонске. С его слов там были такие диковинные сорта яблок, слив и груш, которых он уже никогда в жизни не встречал. Кто знает, сохранились ли сейчас такие сорта в принципе?

Однажды мой отец, играя в индейцев в саду, нашёл там простреленную немецкую каску "пикельхельм". От куда она взялась там? Черт его знает. Когда отец показал находку старшим, они рассказали ему истрию, как Александр Николаевич — дед моего отца во время Первой Мировой оказался в окопе с немцем, нос к носу. Кто-то из них должен был успеть выстрелить первым. Успел дедушка Саша.

Поглащая все эти истории из детства моего отца, я замечаю в нём то же самое переживание. Может быть он тоже не может поверить, что всё это уже стало прошлым? Может быть это от него я заразился нелюбовью к течению времени?

Я буду знать о своих родителях чуть больше. Но их всё равно рано или поздно не станет. К сожалению. Зачем же я пытаюсь узнать их лучше? Чтобы потом своим детям рассказывать фамильные байки? Врядли. Наверное, для того, чтобы попытаться обмануть время, создать видимость, что я жил еще до своего рождения. Заполняя память воспоминаниями отца, я убеждаю себя, что я был ребёнком не только на рубеже нулевых и десятых годов двадцать первого века. Моё детсво начинается ещё в шестидесятые. Значит я в нём навсегда.

Идите вы в заадницу, чёртову медведи, ворующие у меня время. Идите вы в задницу, чесоточные мрази. Я вас всё равно как-нибудь обману.

Три дня назад я был музыкантом.

Три дня назад я был музыкантом. Я был музыкантом по всем признакам, и каждый человек, увидев меня, смог бы вполне определённо решить к какого рода профессии меня относить. Не могу скрыть, как мне было приятно от того, что обо мне думают именно так, что я выгляжу, как музыкант. Самый настоящий музыкант, идущий по улице с чехлом от инструмента, чтобы через полчаса стоять с этим же инструментом на сцене и знать: "Сейчас я похож на музыканта куда больше, чем на учителя музыки, которым я являюсь только раз в неделю по пятницам. Я похож на музыканта больше, чем на студента, которым я был два месяца назад". И все видят неопровержимые доказательства моей высокой профессии. Я же на сцене. Я же играю.

Сегодня, как и вчера, как и позавчера даже факт моей игры на гитаре никого уже ни в чем не убедит, скорее даже введёт в заблуждение. Все люди прекрасно знают, что продавцы в музыкальных магазинах тоже умеют играть. А поскольку я в музыкальном магазине, а не на сцене, всем всё понятно. Так они думают. А я думаю не так! Нихера им не понятно! Нихера они не знают. То, что человек торгует гитарами, не делает из него торгаша. Не может такая "оплошность" разом превратить меня из человека искусства в обслуживающий персонал для других "музыкантов".

А вчера в магазин пришёл юноша в кадетской форме и полчаса играл на гитаре, так и не купив её, к слову. И знаете что? В глазах людей музыкантом был он. И всё это только потому, что он был по другую сторону прилавка от меня. Ему даже не нужно было восходить на сцену, чтобы обмануть всех. И все действительно ему поверили. Но я то не все! Я же вижу, что он такое, я же понимаю, что полчаса поиграв Nothing else matters, можно считать себя ну в лучшем случае говнарeм, но никак уж не музыкантом.

Какую жертву этот кадет готов был принести искусству? Провести полчаса в день раз в неделю с инструментом в руках? Ну какая же это жертва? Это эксплуатация музыки для собственного удовольствия.

Я не так поступаю. Я готов отдавать всего себя, всё своё время и все деньги. Я скорее остался бы голодным, чем потратил бы на еду, отложенные на запись песни полторы тысячи рублей. Кстати, так я сегодня и собирался поступить. Из дома я еды с собой не взял, потому что взять было нечего. В холодильнике тараканы доели повесившуюся мышь. А денег у меня было ровно полторы тысячи, которые преданзначены были отнюдь не для моего пропитания. Сегодня следовало голодать. Вечером может быть схожу поиграть в переход и разрешу себе потратить половину заработанных денег на батон хлеба, какие-нибудь сосиски и зубную пасту. Зубная паста тоже кончилась. Я второй день чищу зубы без её помощи.

Можно ещё, конечно, надеяться, что кто-нибудь принесёт отремонтировать гитару. За такие услуги я получаю деньги сразу. Покрутил анкер на каком-нибудь бревне и положил себе в карман четыреста пятьдесят рублей. На двести рублей можно будет покушать, а остальное будет принесено в жертву искусству. Но это только в том случае, если кто-нибудь принесёт гитару на ремонт.

Пришёл бы какой-нибудь дед, принёс бы с собой гитару Ижевского завода из берёзы и потребовал бы вправить ей геморой. А я бы достал шестигранник и вправил. Но умозрительный дед сегодня не пришёл.

Скоро я сам себе геморой наживу с таким образом жизни. Проводить в сидячем виде столько времени мне, честно говоря, малоприятно. Впрочем, заливать стоит там, где горит. Сейчас у меня "горит" горло. Кажется, моя простуда постепенно опускается в бронхи. Жалко я выгляжу, глотая леденцы от боли в горле. Они вроде не помогают, но с другой стороны — это единственная "пища", которая мне сейчас доступна.

Ещё "горят трубы". С первого дня работы я хотел носить с собой в магазин что-нибудь спиртное в термосе под видом чая. Но какое уж теперь спиртное? Самая дешёвая бутылка вина в магазине около моего дома стоит сто восемьдесят рублей. Водку или даже пиво пить, наверное, дешевле, но я себе это запретил. От этих напитков мне становилось так погано на душе, а сейчас и без того проблем хватает. Впрочем, мне бы сейчас и на самое дешёвое пиво не хватило денег. Вспомнилось сразу: "А кто-то сегодня за рубль продавал лягушку. Ну такую зелёную! Жаль, что у меня и рубля не было".

Можно было бы попробовать занять у сестры, но не хотелось снова унижаться. Я старшее её на два года, а клянчу денги на еду, не вернув ещё старые долги. До пятницы я как-нибудь доживу. А в пятницу обещали выдать зарплату в музыкальной школе. Я до сих пор раз в неделю учитель музыки, а не продавец гитар. С каким бы удовольствием я занимался из двух этих профессий только преподаванием! Но в музыкальной школе платили очень мало, даже меньше, чем в магазине, хотя и там мой оклад составлял всего двадцать тысяч рублей. В эту пятницу я должен получить тысяч шесть. Две из них мне надо бы тут же потратить на новые колки для гитары, полторы я бы отложил на запись новой песни, а остальные две с половиной обеспечили бы меня едой недели на две. Мне бы хватило. Я аскетично питаюсь. А там сходил бы ещё в переход пару раз, может и на вино бы хватило. До пятницы доживу как-нибудь. Два дня осталось.

А сегодня утром я видел, как какой-то мужик дрочит в туалете. Не то чтобы я искал встречи с онанистом, мне вовсе не обязательно было становится свидетелем его самоудовлетворения. Но мужик дрочил прямо в писуар, не заходил в кабинку даже. Припёрло, наверное, не смог донести свою похоть до кабинки. Метр буквально не дошёл. Не был просто мужик похож на любителя публичных семяизвержений. На нём жёлтая жилетка была. Рабочий человек, наверное.

Я зашёл в свободную кабинку, а мой слух продолжал улавливать звуки не разделённого ни с кем удовольствия. Мужчина дрочил тяжёло, натужно и со вкусом, вкладывая всю свою утреннюю силу в это действие. Вскоре "рабочий человек" кончил. Тихо так. Его оргазм по интенсивности не был сопоставим с усилиями, которые для него прикладывались. Я бы на месте мужика расстоился. А мужик просто помыл руки и вышел из уборной. Вскоре вышел и я.

Спокойной ночи, малыши.

У меня есть два часа на то, чтобы заставить себя спать. Подъeм, через восемь часов, если посплю меньше шести, буду вялый весь день. А завтра день долгий. Утром мне предстоит поработать грузчиком, потом курьером, потом походы к врачам, потом работа учителем у музыкальной школе.

Так пройдёт мой выходной — день, когда мне не нужно идти в магазин и продавать музыкальные инструменты. Не нужно будет проходить через четыре входных дери. Их ровно четыре. Я запомнил, что две из них открываются от себя, а две на себя. Очень удобно. Приходя в магазин и возвращаясь из него, я совершал одну и ту же последовательность действий. Два толчка ногой, два незамысловатых движения рукой.