Медвежьи невесты

Казалось бы, восторжествовала справедливость. Ан нет… Через несколько дней Козел исчез самым таинственным образом. Родных у Козла не было. Спохватилось начальство: нет на месте лесника, но кого не расспрашивали, никто нигде его не видел.

Нашли Козла на пятый день далеко от поселка в лесу охотники. Кто-то пригвоздил старика за бороду к валежине топориком. Расщелина крепко держала добычу. Руки у лесника были туго связаны веревкой за спиной, а штаны спущены.

Мошка устроила целый пир и уже доедала лысину и мошонку. Лесника доставили в больницу чуть живого.

Не обошлось опять без милиции. Кто и за что учинил над лесником такую расправу, догадаться было не сложно. Сам он, однако, злоумышленников не выдал, и на вопросы «Кто это сделал», упрямо молчал. Проронил одну только фразу: «Мне еще повезло, что медведь не съел».

Балалайка

Голосу марийки Балалайки позавидовала бы и иная известная артистка. Не голосок, а именно голос. Хотя девчонке всего тринадцать. Вернее, когда просто говорит как раз-таки голосок, а говорила Балалайка очень быстро. Тараторка. А как запоет — тогда голосок расправлял крылья и белоснежным голосом летел над Тасеем:

«Сибирь, Сибирь, люблю твои края.

Ты мне по сердцу стала дорога.

Вот вам, ребята, рука.

Она верна и сильна.

Моя Сибирь, моя тайга».

— Балалайка наша поет! — радовались на берегу.

На самом деле звали её, конечно, иначе. А прозвал так Зою моряк, с которым она по Тассею на катере и плавала, красивый, двадцати семи лет от роду, по имени Николай.

Как пела Балалайка, слышали все вокруг, а вскоре те же, кто слышал, стали замечать: растет живот у Балалаечки.

Мать Зои из беременности дочери трагедии делать не стала: сама вышла замуж в тринадцать и двоих старших дочерей в тринадцать отдала, правда, средняя в замужестве зачахла, стала худая и жёлтая. Но другая — ничего. Одна Зоя и осталась на выданье.

— Значит так, — поставила мать Балалайки условие Николаю. — Если не женишься, я тебя посажу.

— Не надо, — испугался Николай.

С Зоей они так и не расписались, но жили дружно. Спала Балалайка до обеда, и на завтрак тёща с другого конца посёлка носила блинчики с творогом и сметану.

А вечером Николай любил попугать молодую жену. Приходил с работы, покачиваясь, и требовал пьяным голосом:

— Балалайка, водку на стол!

Зоя подскакивала, неизвестно где отыскивала непочатую бутылку и ставила её на стол.

— Я не пьяный, Балалайка, — смеялся Николай и сажал жену на колени.

Работал он по-прежнему на катере, а всю зарплату отдавал Зое. Мать принесла ей поросенка; жил он, как у многих в Сибири, вольно, гулял, где вздумается, катался в пыли и убежать не порывался. Да и куда бежать? Повсюду хищники и лес.

С вечера Зоя варила ему на целый день ведро картошки. Потом варить надоело: бросала под крыльцо сырьем. Иногда Балалайка подкармливала поросёнка и зерном. Как ни странно, он вырос в очень даже крупную свинку.

В общем, Зоя стала настоящей хозяйкой, накопила денег. Тратить в поселке их можно было только в одном месте: маленьком магазинчике на другой стороне Тассея, в котором, между тем, было всё — от сеток против жирных, как хряки, комаров, рабочей одежды и резиновых сапог до чулок, мыла и пуговиц. Рядом был и продуктовый магазин.

— Вы только посмотрите, — оглядывались люди вслед красивой паре. Балалайка купила мужу костюм, а себе туфли на высоком каблуке, — как Зоя похорошела. Совсем взрослая стала.

На сплаве

Сплав — стихия. Попадёшь в него — завертит, если только руки верных друзей-сибиряков не подхватят, не вернут на сибирскую землю.

В посёлке недоумевали, как можно работать на сплаве «в лёгких условиях». Но именно так писал прежний бригадир в отчётах, по которым начисляли оплату.

Потому и работали много, а платили мало.

— Ты что ж из своего кармана что ли платишь нам? — не раз сердились подчинённые.

Но бесполезно. Заносчивый был — руки не подаст тем, кто ниже по чину.

Вознегодовала сама стихия. Поскользнулся на берегу, и подхватили бригадира брёвна, как игрушку.

— Ребята! — напрасно тянул он руки к стоявшим на берегу. Никто из тридцати мужиков так ему руки и не подал…

25

Жёлтыми звёздочками рассыпалась по пням морошка, соперничая сочностью и вкусом с таёжной брусникой. Воздух, золотистый и гулкий, предчувствовал уже первые снежинки…

… Осенью в гости сама медвежья невеста пожаловала.

— Света! — обрадовалась Нюра.

В посёлке считалось, в чей дом зайдёт медвежья невеста, тому весь год в достатке жить.

Света пришла с подарками, бурыми, как медвежата, комочками, копошившимися в лукошке

— Лис наш, — (так звали кота). — Подругу в дом привёл, пять котят принесла. Троих себе оставили, а это — один Людочке, а другой — Валерику.

Дети подарку, конечно, обрадовались, но в доме из-за котят пошла ругань.

Шалуны повадились забираться на стол.

Юра, брезгливый от природы, постоянно раздражался по этому поводу. Нина и дети становились на сторону проказников, чем только подливали масла в огонь.

В конце-концов Юра не выдержал.

— Неси их на речку и утопи, — приказал Валерику.

Мальчик заплакал. Котят было жалко. Отца ослушаться — страшно.

Обычно справедливый и добрый, он иногда становился суровым и даже жестоким — в такие минуты с ним лучше не спорить.

Валерик заплакал и пошел на речку.

Домой вернулся совсем понурый, взглядом как прирос к полу, чтобы только не смотреть с укором на отца, но укор все равно дрожал в голосе обидой, когда он рассказывал матери:

— Один котенок сразу утонул, а другого долго еще кружила вода…

Слезинки падали из-под опущенных ресниц.

Плакала вместе с сыном и Нина.

26

Зимой Юра старался вернуться из леса засветло, снимал кору с тех деревьев, которые поближе к дому. Верный Лютик ходил с хозяином на работу. Но однажды вечером пёс вернулся один, испуганно забился под крыльцо.