Механический хэппи-лэнд (сборник)

Помню, как я один раз вскрикнул. То был невольный крик неверия. А потом я побежал! Обрывая ветви и плюхая по болотистой почве, я добрался до границы колючего кустарника и замахнулся ножом, чтобы прорубиться сквозь тернии. Внезапно меня свалило головокружение, и я пал, как подкошенный, в объятья беспамятства. Последнее, что я видел, был дрожащий выщербленный лик Луны, обжигающе сияющей мне в глаза.

Наутро я оказался за стеной колючек на знакомой тропе. При мне не оказалось ни револьвера, ни ножа, но мой рассудок уверял меня, что все это было ночным кошмаром. Боже, если бы это было так в действительности!

Я незамедлительно вернулся к цивилизации и через двадцать дней специальным рейсом прилетел в Америку. Здесь, дома, в местности с видом на калифорнийское побережье и Тихий океан я отдыхал несколько дней. Но в ночь очередного полнолуния…

Я не смог высидеть на своей веранде. Испещренная кратерами Луна отправила мне невнятное предупреждение. Согнутые в три погибели зловещие фигуры, казалось, присели на корточки в тени мириад деревьев. В ушах гулко отдавалась шипящая ритмичная песнь хлещущей крови. Мои друзья покинули меня из-за моих страхов и моего панического бегства от свечения Луны, зависшей полумесяцем ненасыщенного света в небесах. Окружающий мир оставил меня наедине с моими сновидениями, жуткими ночными кошмарами и страхами, которые преследовали меня.

Ночами я сидел в напряжении и содрогался от одной мысли, что увижу Луну во всей ее ненавистной белизне, приколотой к занавесу ночи, дабы залить платиной мою каморку. Я стал таким пугливым, что призвал к себе ткача гобеленов и поручил ему сделать гардины цвета черного дерева, чтобы навсегда избавиться от бледного, болезненно-белесого света.

Но даже с опущенными жалюзи и плотно задернутыми гардинами я слышал в верхушках дерев скорбные причитания ветра, похожие на пронзительные завывания дьявольских дикарей, что вызывали к жизни разных тварей, завороженных чарами спутника Земли. От полнолуния к полнолунию я слышал все новые звуки – шум звериной возни в зарослях, словно нечто вызвало их к жизни, и они трещали и тряслись в знак предостережения. Листья хрупко хрустели на деревьях и отрывались, уносясь, чтобы нетерпеливо дрожать на пороге моего убежища. Шумы… шумы смущали и беспокоили меня, доводили до отчаяния, пока на лбу не проступал липкий пот.

Затем, спустя двенадцать лун после той ночи в джунглях, я лежал в темноте влажной комнаты, обливаясь потом, дожидаясь прохладного ветерка, который навеет мне сон, о котором я молился. Наползла осязаемая волна жара, рассудок покинул меня, и безумно захотелось глотка свежего воздуха. Я бросился к занавесям и зажмурился, чтобы не видеть Луну во всей ее убийственной красе. Я отдернул покровы и распахнул высокую оконную раму, вбирая в себя воздух, чтобы жадными глотками пить холодную ночь. Вместо этого на меня обрушился ужасающий водопад грохота и ветер – порождение огня. Ветер стал громче и сорвал с меня остатки одежды, пока я стоял, охваченный его жгучими порывами, словно под солнцем экватора.

Я схватился за рамы, силясь захлопнуть их снова, отрезать себя от шума листвы, ветра, теней, кишащих враждебными тварями. Сверху свалился громоподобный хохот, песнь ненависти, исторгнутая оскорбленной Природой, песнопения моря и арии птиц, волнение зефира и гул смерча, перемешанные в нарастающем грохоте, который бился об меня. Меня пронзил огонь, опалил глаза, вынудив поднять веки, чтобы взглянуть на Луну, что покоилась на стропилах облаков. Подобно божеству, исполинскому, гневному, серебристому, ее поверхность клокотала, как котел. Она поглотила небо и вонзила свой обесцвеченный диск в мой рассудок. Ураган непрерывно тужился, чтобы порвать мои барабанные перепонки.

Мне кое-как удалось захлопнуть окно, отрезать шум, плотно задернув занавеси, и я больше не видел света.

Помню, как я, ошеломленный, добрался до своего туалетного столика и встал перед зеркалом, включив свет.

Это было две недели назад.

Приближается время, когда часы пробьют двенадцать; я сижу и пишу эти последние слова. Через минуту, с последним ударом часов, я умру.

Я пробыл в этой комнате две недели, ни разу не посмев выйти наружу, хотя меня выжгла жажда и изнурил голод. Я не смею продолжать.

Я иду на самоубийство, потому что…

Ах, часы бьют двенадцать. Один! Два! Три!..

Я убиваю себя, потому что, когда я включил свет в комнате и взглянул на себя в зеркале, то увидел… Сквозь серую пелену, что заволокла мое зрение, я увидел идиота, со свинцово-белыми глазами, лишенными зрачков, с омертвелым, изможденным лицом и разинутым ртом. А мой язык – черное месиво – болтался между зубов, как скрученная тряпка!

Прощайте! Часы пробили двенадцать!

1940

Сказ о Манглдомвритче

Мистер Бенгол фланировал по Бродвею в компании своих семнадцати ребятишек. Миссис Бенгол только что проломила проход в недра мелочной лавки сквозь твердыню из женщин. Мистер Бенгол остановился, стуча костяшками пальцев по фонарному столбу. Его язык издавал легкомысленные звуки. Какого черта, вопрошал он, Гортензия (его жену звали Гортензия Бенгол) не выходит? Семнадцать его ребятишек стали выказывать признаки раздражения, которые проявлялись в том, что они принялись покусывать полицейских-регулировщиков. Мистер Бенгол отправил одну девчушку в магазин на поиски миссис Бенгол. Крохотное дитя на нетвердых ножках проникло в массу женщин, толпившихся в магазине, с криками: «Эй, мамочка, где тебя черти носят, вылезай оттуда! А то папочка уже бесится!» Никакого ответа, кроме шуршания и шелеста юбок да глухого зловещего стука падающих тел.

– Что за черт! – Мистер Бенгол отправляет в магазин другого ребенка, дабы подвергнуть приводу девчушку и ее мамашу. На этот раз мальчонка исчез в массе бесформенной плоти за порогом магазина. Из глубин магазина раздалось тихое злокозненное блеянье – «Flat Foot Floogie with a Floy Floy»! [3] Мистер Бенгол (его звали Ксеркс) от этого содрогнулся. Тогда он отправил на розыски третьего ребенка – с подбородком Орсона Уэллса. После чего – четвертого, пятого, шестого, седьмого, восьмого, девятого, десятого – всех на поиски своей дражайшей половины. И за порогом магазина их всех до единого слизало языком ненасытное существо – злобное, затянутое в шелк, с щупальцами, голодный жуткий монстр на толстых ножищах, на тонких ножках, наделенный грудями, губами и торсами, подмышками, промежностями и прочими причиндалами, со скидками и подвалами, с приспущенными панталонами, бородатыми еврейскими тетками и ирландками с красными носами картошкой, негритосками со скользкими черными, лоснящимися от пота руками-ногами, с выпяченными губами, беззубыми, с визгом, воплями и бедламом. И мистер Бенгол, отослав десятерых детей, призвал оставшихся семерых.

3

Джазовая песенка, популярная в конце 30-х гг. XX в.

– Дети мои, – его дыхание перехватило от страха, – вам следует войти туда и отыскать вашу маму. Так надо. Тут происходит что-то неладное. Нечто Захватывающее и Фантастическое [4] . – И все остальные детки зашли и были поглощены водоворотом алчной толпы. Мистер Бенгол остался в одиночестве. Полном.

Вот тут-то ему на ум и пришло четвертое измерение.

А что, если, размышлял он, когда протискиваешься в этот магазин, то тебя, сдавленного и затертого с грохотом между отпихивающими друг от друга телесами, автоматически заталкивает, засасывает кверху тормашками в четвертое измерение? О, кощунственная мысль! Он перепугался от пальцев ног до кончика языка, от шнурков до бриолина. Фарфор его размышлений разбился вдребезги.

4

Захватывающее и Фантастическое – пародия на два научно-фантастических журнала «Astounding Science-Fiction» и «Fantastic Adventures».

Неужели это мелочная лавка четвертого измерения?

Он зашагал взад-вперед, размахивая руками, проливая горькие слезы в зеленое блюдечко, которое всегда имел при себе для таких случаев.

Затем он решительно расправил плечи, исторг из себя предупредительный рык и ринулся к магазину. Он врезался в толпу и канул в неизвестность, задавленный двумя бабищами циклопических габаритов, самозабвенно раздирающими некое платьице.

В шесть часов он не вышел.

В семь часов он не вышел.