Механизм пространства

– Я сам себя не понимаю. Но Эминент промахнулся. Я научился справляться с приступами. Или меня научили – не спросясь разума, обратились к телу. Нам дозволено быть вместе.

– Я уеду завтра утром. Ты предупрежден, а значит, вооружен. Теперь ты будешь знать, увидев призрак: это не я. Это Эминент, который хочет сохранить твою зависимость от меня. Ловля на живца – его любимое занятие. Когда понадобится, он взмахнет удилищем, и ты прибежишь ко мне хоть с края света, не зная, кто тебя будет ждать на самом деле.

– Уверяю тебя…

– Нет. Это самообман. Завтра мы расстанемся. Я – не призрак. Встречи со мной-настоящей убьют тебя. И никакое зеркало не поможет.

– Я здоров! Клянусь!

– Сомневаюсь.

– Мы можем встречаться, ничего не боясь…

– Ты говоришь так, что тебе хочется верить. Тем не менее я сомневаюсь. Но я рада. Я неслась по дорогам, меняя лошадей. Спешила предупредить, не зная, как тебя спасать, и есть ли он, способ спасения. Чувствовала себя предательницей – все-таки Эминент очень много для меня сделал. Я…

– Бриджит…

– Оказывается, зря. Если ты здоров – зря. Спешка, укоры совести, страх перед грозным благодетелем – все напрасно. Ты спасен ангелом и глазом, кем бы они ни были. Да хоть порождениями бреда! Ты в безопасности. И я рада.

– Бригида…

– Молчи. Я доела салат. Пойдем отсюда.

Много позже, в номере отеля «Золотой крест», она встала с постели, нагая подошла к окну, глядя в сумерки, накрывшие город, и сказала:

– Ты стал очень похож на него.

– На кого? – спросил Огюст.

– На Эминента.

3

На станции царил кошмар Экклезиаста – суета сует.

Везде кишмя кишели синьоры, джентльмены, месье и прочие господа. Одни, толкаясь, лезли в салоны дорожных карет, стараясь занять местечко у окна, другие, бранясь, лезли обратно – бедняги вспомнили, что забыли саквояж, жену или флягу холодного пунша; третьи обживали внешние места – с сигарой в зубах, подсаживаемые слугами, они карабкались на крышу экипажа, совершая чудеса вынужденной ловкости.

Лакеи стояли на запятках, надменные, как принцы инкогнито.

Кондукторы трубили в рожки, как ангелы Апокалипсиса.

Кучера – тощие, жирные, всякие, но неизменно пьяные до полного умиротворения – в ожидании рейса коротали время в трактире, за кружками вина. Их медлительность была сродни закону природы – она имела место быть, и хоть собирай Королевскую комиссию по опровержению. Когда же вопли заждавшихся пассажиров достигали апогея, кучера со вздохом отрывали зады от табуретов, вытирали усы рукавом – платками они брезговали – и делали всем большое одолжение, отправляясь в путь.

Пыль стояла столбом. В ней никто не нашел бы особой разницы, клубись эта пыль за дилижансом, рыдваном, омнибусом, юрким фаэтоном, обещавшим кончить так же печально, как его мифологический тезка, или солидным почтовиком. Лишь один человек выделил в пыли особый, волнующий лично его хвост, и смотрел в серую куреву, пока глаза не заслезились, а карета баронессы Вальдек-Эрмоли окончательно не скрылась из виду.

Что ж, подумал Огюст Шевалье, вот и…

Он не сумел подобрать достойного философического итога. Вот и свиделись? Вот и расстались? Вот и – что? Три дня пролетели самым банальным образом – как единый миг. Бриджит неизменно собиралась уехать утром, но они валялись в постели до позднего завтрака, отъезд откладывался, переносился – пока Шевалье, проснувшись в номере, снятом баронессой, не обнаружил ее собранной, неулыбчивой и совершенно чужой.

– Мне было хорошо, – сказала Бриджит перед тем, как сесть в карету.

– Я рад, – выдавил молодой человек.

– Ты не понимаешь. Мне было слишком хорошо. Три дня, находясь рядом с тобой, я не нуждалась… – она собралась с духом и закончила мысль: – В том, в чем я обычно нуждаюсь. Я боюсь, Огюст. Что ты делаешь со мной?

– Ничего…

Он сообразил, что ни разу за истекшее время не рассказывал баронессе о себе. Болтали о пустяках, обсуждали капризы моды, смеясь над девственной неосведомленностью Шевалье в этом вопросе; делились событиями разлуки – парижские сплетни, призраки «Клоринды»… Это было наивно, забавно – но не болезненно. И в постель после каждого разговора не тянуло.

И силы не таяли – телесные и душевные. Скажи кто Огюсту, что от семейной жизни с баронессой можно облиться маслом и чиркнуть спичкой – вызвал бы мерзавца на дуэль.

– Это неестественно, Огюст. С тобой я чувствовала себя просто женщиной. Без тайн прошлого, без скелетов в шкафу. Такое ощущение сродни наркотику – втянешься, и уже не сможешь жить без него. Мне надо уехать. Обдумать происходящее. Отпусти, пожалуйста…

– Я не держу тебя.

– Держишь. Ты сам не знаешь, как ты теперь меня держишь. Передай кузену – я верну ему браслет. Алюминиум – не для таких, как я. Скажи, что браслет чуть не убил меня – пусть порадуется…

«Я не держу тебя», – повторил Шевалье, следя, как пыль смешивается с пылью (прах – к праху!), и брюхатый омнибус, набитый австрийцами, как бочка – сельдями, въезжает в серое облако. Огонек сигары блеснул в облаке, напомнив чей-то любопытный глаз.

– Вот потому и не людоедствуете, что мы постарались! Корректный запуск! Тонкое инфо-волновое воздействие! – и никаких побочных эффектов…

«Программа», о которой говорил глаз-Переговорщик, вдруг показалась Огюсту «гигантским пульпом», кракеном-экстреаном, проникшим сквозь пробоину в трюм корабля. Торча из дыр наружу, щупальцы обвили жертву, превращая ее в скользкий бутон цветка-монстра. Часть свободных конечностей, дергаясь, как от ударов электричества, вытянулась далеко наружу, подтаскивая к кораблю ближайшие суда. Нечеловеческий мозг хладнокровно рассчитывал: отломать мачту у случайного спутника или поддержать на плаву – и отпустить с миром…

«Могу ли я спасти Бриджит от ее проклятия? Всего лишь находясь рядом? И если да – на какое новое проклятие я ее обреку?»

Он громко выругался, смутив целый выводок чопорных леди, нанял у станционного чиновника лошадь и, в полном смятении чувств, поскакал обратно. Дорога к Ницце вела через городок Вильфранш-сюр-Мер, чей порт служил Сардинскому королевству военно-морской базой. Но дальше мыса Кап-Ферра, откуда открывался дивный вид на бухту, Огюсту уехать не удалось.

– Друг мой! – окликнули его. – Я рад видеть вас в добром здравии…

– Я тоже рад видеть вас, князь, – сказал Огюст, спешиваясь.

И ни капельки не покривил душой.

– …Я виноват перед вами, князь. Перед вами и мсье Эрстедом.

– В чем же, друг мой?

– Я пропал на несколько дней. Не предупредил, не прислал записки… Вы могли подумать бог знает что! Учитывая известные всем нам обстоятельства…

Решительным жестом Волмонтович прервал покаянную речь.

– Расставим все точки над «i», милостивый государь. Вы – взрослый человек. У вас нет никаких обязательств перед нами с полковником. Вы не должны отчитываться или ставить нас в известность о своих действиях и местонахождении. Тем более, когда речь идет о делах личного характера…