Механизм Времени
Шрифт:
Ласковый теленок двух маток сосет. Формальная зависимость от Китая и фактическая – от князей Симадзу из японского клана Сацума шла королевству на пользу. Перекресток морских дорог, Рюкю жировал от пуза.
В марте прошлого года, отплыв с острова Утины, посольство высадилось на материке – в Фучжоу. До Пекина караван с данью добрался аж в декабре – дороги скверные, телеги на ладан дышат, разбойнички пошаливают. Да и вообще никто не торопился. Согласно традиции, в Северной столице послы задержались на сто дней – выказав уважение императору. Глядишь, опять март на носу.
Пора домой.
–
– А честь?
– Какая честь?
– Молодецкая...
Как выяснилось, задиристый «рюкюн» Мацумура только номинально числился в охране посла. Еще недавно он был о-собамаморияку – личным телохранителем короля Се Ко. Знатное происхождение, мастерство воина и чиновный ранг способствовали быстрой карьере. Когда же клан Сацума отставил упрямца Се Ко, посадив на трон более сговорчивого Се Ику – его опальное величество отправил Мацумуру ко двору преемника, в подарок.
Жизнь в ссылке сильно осложнила отношения экс-короля и его телохранителя. Поместье Минатогэва – тесная клетка. Король вел жизнь затворника, а телохранитель не желал прозябать в глуши. Нашла коса на камень – хоть обухом по лбу, а будет по-моему.
Вот и разбежались.
Се Ику принял славного бойца, как родного. И перед тем, как даровать право охранять свою коронованную особу, отправил с посольством в Китай. Пусть молодой человек – а Мацумура был, считай, ровесником отца Аввакума – пооботрется, людей посмотрит и себя покажет.
Ну, молодой человек и показал.
– Этого – тр-ресь! Того – швар-рк!..
– Спиридон! Не ходи по кругу...
– Отче! Он мечом шибче машет, чем ты – паникадилом! Дома, сказывают, брал дубовый дрын – и по столбу, по столбу!
– А столб – от земли до неба. И кольцо посередке...
– Хр-рясь! Три тыщи раз – утром! Восемь тыщ – вечером!
– Сто тыщ – ночью. Во сне...
– Отче! Как на духу – правду глаголю...
В Фучжоу, а затем – по дороге в столицу, «рюкюн» пользовался любой возможностью получить урок-другой от китайских знатоков ушу. В Пекине, обзаведясь солидными рекомендациями, добился, что его взял в науку наставник Вэй Бо. Часами смотрел на занятия солдат Восьмизнаменной армии. Сутками – на поединки императорских охранников в Уин-дянь, Дворце Воинской доблести.
Телохранитель посла, чудесный каллиграф и тонкий собеседник – двери для Мацумуры были открыты везде.
С точки зрения отца Аввакума, поступок рюкюсца не имел объяснений. Зато Спирька не видел здесь ничего странного. Честь молодецкая, и кровь из носу. Демонстрируя, как Вэй Бо с шестом вышел против Мацумуры с палкой, пономарь едва не пришиб «мандарина» в рясе. По всему получалось, что наставник Вэй был – чистая тебе ветряная мельница.
– Извиняй, отче! Дай, скуфейку подыму...
– Угомонись, окаянный! Языком излагай...
Мацумура был обучен воевать с ветряками. И зря времени не тратил. Прыжок, удар палкой по рукам наставника – и вот шест валяется в грязи, а Вэй Бо стоит безоружный. Тут, значит, и сталось наиважнейшее.
– Позор! Срам, отче!
– Какой срам!
– Стыдобища...
Вместо того, чтобы поднять шест и насовать вредному ученичку под микитки, наставник Вэй начал хохотать. Насмеявшись всласть, он кинулся к «рюкюну» – хвалить, обнимать, целовать
в уста сахарные.– Дарить пряники печатные... Спирька!
– Чего?
– Заканчивай былину!
– А она ему в рожу – тьфу! Ка-ак харкнет...
– Кто? Кому?!
Неведомая «она» перепугала отца Аввакума. Неужели Спирька таки рехнулся? Или это он про смерть? Выходила смертушка костлявая, в рожу добру молодцу поплевывала... К счастью, монах ошибся. Все участники забавы остались живы-здоровы. А загадочной дамой оказалась дочь наставника Вэя.
Девица разделяла мнение пономаря Спиридона – про срам, который стыдобища. И плюнула – не в лицо, тут Спирька заврался, а под ноги отцу, когда тот вернулся домой. На глазах у соседей, зевак и гвардейцев, сопровождавших наставника.
– Брехня! – усомнился отец Аввакум.
– Чистая правда!
– Не верю! У китайцев почтение к родителям на первом месте! Отец сына обокрал – доброе дело сделал! Сын на отца-злодея донес – смерти повинен! А ты мне – дочь, мол...
– Обижаешь, отче! Аз есмь Спиридон Елохин...
– Знаю я, кто ты аз есмь!
– Собаки брешут, а я...
Оскорблен в лучших чувствах, Спирька натянул малахай, запахнул шубу и собрался идти вон. Отец Аввакум его не удерживал. История, рассказанная пономарем, закончилась пшиком. Ну и слава богу. Даже если Спирька не соврал...
Ладно, плюнула дура-девка. Осрамила родного батюшку. В сердцах чего не сделаешь? Возьмет батюшка плетку, разъяснит дурище, какова она – дочерняя любовь. Выдаст замуж – и с глаз долой. Посольство уедет, драка на площади забудется. Конец – делу венец.
Монах не знал, что ошибается.
Этой сказке был определен иной финал.
4
– Вы не правы. Это и есть алюминиум.
– Ложь! – взорвался секретарь. – Обман! Фокусы!
– Терпение, мой друг, терпение, – от обращения «мой друг» секретаря перекосило. Это доставило Эрстеду удовольствие. – Мне нужен тигель. И пусть раздуют горн.
Плавка не заняла много времени. Алюминиум плавится при низкой температуре – шестьсот градусов по шкале Цельсия, перевернутой Штремером. Вскоре датчанин щипцами извлек тигель из горна и водрузил на асбестовый коврик.
Китайцы сгрудились вокруг, с благоговением разглядывая серебристую каплю на дне тигля. Еще не веря до конца, Лю Шэнь поддел застывший металл «ложкой», окунул в воду, охлаждая; изучил образец, взвесил на ладони...
– Я восхищен! Не думал, что удостоюсь чести знакомства со столь выдающимся мастером. Это «серебро Тринадцатого дракона»!
– Вы уверены? – упорствовал секретарь.
– Да! И теперь обязан продемонстрировать наш способ получения благородного металла. Господин Эр Цэд показал нам блестящий пример доброжелательства. Могу ли я ответить черной неблагодарностью? Покорнейше прошу вас следовать за мной.
Лю Шэнь направился к закрытой двери, украшенной росписью. Но случилось невероятное: секретарь заступил старцу дорогу.
Далее началась безобразная сцена. Эрстед не любил присутствовать при скандалах – но, увы, пришлось. Начальник и секретарь поменялись ролями. Молодой человек орал на Лю Шэня, как фельдфебель – на проштрафившегося солдата. Искаженное от ярости лицо пылало багровыми пятнами. Изо рта брызгала слюна.