Мехасфера: Ковчег
Шрифт:
Глава 2
Дни после сражений обычно бывают сложными, зачастую даже тяжелее, чем сами битвы. Действие гормонов, помогающих выдержать экстремальные ситуации, ослабевает, и появляется время подумать, обмозговать пережитое и почувствовать страх. Самые глубокие переживания всегда происходят после беды. Люди просто не способны на изнуряющее самокопание во время борьбы, иначе бы они остались за бортом эволюции. Люди борются яростно, неутомимо, поэтому побеждают. По крайней мере все живущие в Великой пустоши непременно побеждали, как делали и их предки. Пусть это и называется систематической ошибкой выжившего – ведь у проигравшего мы не можем ничего спросить, – она тем не менее доказывает, как мало мы рефлексируем в момент тяжелейшей борьбы и как сильно страдаем
Весь следующий день племя инков провело в страхе из-за пережитой ночи. Именно так. Будь жива наука статистика, она непременно бы указала, что страх портит жизнь людям больше всего остального, он убивает, становится причиной преждевременной гибели и мешает выйти победителем из смертельной схватки. С логической точки зрения страх нам не нужен, однако из всех возможных чувств люди цепляются за него сильнее всего. И после этого они еще называют себя самыми логичными существами во вселенной.
Лагерь встретил утро мучительно. Вместе с дождем лились слезы, а по раскисшей земле словно шла нервная дрожь. Вибрации от завода по производству горючего передавались жителям бывшего космодрома. Обычно они их не замечали, но теперь внутренняя и внешняя дрожь вошли в резонанс. Казалось, сама земля в страхе, волнуется и переживает. Однако у такого нервного потрясения была и обратная сторона – застывшее во времени и пустоте племя как бы пришло в себя, снова почувствовало вкус к жизни, осознало, зачем живет. Даже самая глубокая депрессия отступает, когда встречаешься лицом к лицу со смертью, ощущаешь ее ледяное дыхание всем телом. Для тех, кто пережил эту ночь, появилось еще больше смысла жить и бороться. Просто потому, что они играли роли людей в великой театральной постановке под названием «Жизнь».
Смерть одного сплотила всех остальных. По периметру лагеря спешно восстанавливались старые ловушки и сооружались новые. Они доказали свою эффективность, и теперь ни один человек в племени не сомкнет глаз, пока этих ловушек не станет в десять раз больше, чем прежде. Одни инки орудовали кольями и ножами, создавая непроходимую полосу смертельных препятствий, другие подравнивали канавы и заливали их новым горючим. Командовали всеми, как обычно, вождь Инка и старший по хозяйству Матфей.
– Топлива должно хватить на полную заливку внешнего кольца. Но что, если атаки участятся? – сетовал татуированный помощник. – Мы не можем заставить завод работать быстрее.
– Мы вообще не знаем, как он работает, – вздохнул вождь.
– Ладно тебе, – прошептал Матфей. – Будешь часто напоминать о собственном бессилии, и люди начнут бунтовать, требовать изменений. Из Юраса или Куско будут плохие вожди.
– Тем не менее я не вечный. Даже Юрас на пять лет моложе меня. Кто-то из них рано или поздно станет здесь главным.
– Тогда я голосую за поздно, – улыбнулся Матфей. В отличие от остальных, он продолжал ходить нагим по пояс, веря, что оберег почти на все тело окажется эффективнее в неприкрытом состоянии. Небольшой слой жира помогал ему согреваться, но до самой толстой сальной прослойки в племени, какую отъел себе Юрас, ему было еще далеко.
Когда дым и утренний туман окончательно развеялись, над лагерем появилось ленивое солнце. Поздней осенью оно в лучшем случае поднималось до середины своего пути между горизонтом и зенитом, а большую часть дня вовсе плавало где-то за лесом. У него оставалось все меньше и меньше сил. Сложно было представить, что такое ослабленное светило способно излучать губительные рад-вспышки, но даже зимой они были не редкостью. Пока все смотрели на солнце, с охоты вернулся Куско. Каким-то образом прошел незамеченным мимо работающих на окраинах лагеря инков и оказался сразу возле дома отца.
Молодой, мускулистый парень немного за двадцать, с вытатуированными узкими орнаментами вокруг
бицепсов и кольцами на пальцах, с пышными русыми волосами, точь-в-точь как у Лимы. На нем были джинсы, когда-то принадлежавшие человеку по имени Вранглер, если верить надписи на них. Каждая штанина была обшита ремнями для переноски целой коллекции ножей. С его широких плеч, едва прикрывая кубики пресса, свисала окрашенная в цвет хаки шкура клыка смерти, самого опасного хищника Пустоши.– Куско, вернулся! – громко прокричал отец, явно работая на публику.
В такой ситуации гораздо естественнее было бы обратиться к сыну просто «сын», но соплеменникам этот молодой, сильный, красивый будущий вождь должен запоминаться как раз по имени, а не по безликому и скучному «сын». В конце концов кто-то из толпы мог не понять, о ком речь, а Юрас хотел, чтобы все знали, кто тут лучший охотник. На такое молчаливое, зачастую со всем согласное большинство и был расчет. Если две трети лагеря будут за Куско, с остальными легко будет договориться, в худшем случае – выставить их за порог.
Наследник приволок к костру в центре лагеря тушу двугорбого оленя весом килограмм в сто. Ненужные части он отрезал и бросил в лесу, шкуру снял, и теперь гордо нес ее на плече, а под тушу подложил полиэтиленовую клеенку, чтобы самое ценное не терлось о землю при волочении.
– Хорошо, – кивнул вождь женщинам племени. – Разводите огонь, надо помянуть павшего. И принесите дары за здоровье раненых.
Несколько юных девушек принялись готовить мясо, пока самые старые и опытные женщины сидели над постелями искалеченных в ночной стычке инков. Они использовали самые совершенные в этих краях средства медицины – молитвы и травы, но чаша весов, к сожалению, склонялась не в пользу раненных.
В хлопотах и суете лагерь окончательно отошел от осенней хандры. Все были при деле, всем хотелось жить дальше. Нет, не так. Всем хотелось не умирать. Вот это и перевешивало.
– Надо предать тело богам, – сказал родственник погибшего воина. – Он должен попасть к ним на трапезу прежде, чем трапезу начнем мы.
– Здравая мысль, – согласился с ним вождь. Только он имел право включать аппарат по преданию тела богам.
Собралась небольшая процессия из Инки, Матфея, родственников и самых близких друзей погибшего. Для лагеря в две сотни человек даже десяток отвлеченных от работы людей считался великой роскошью. Чтобы выжить, племя должно быть единым организмом, каждый должен делать свою работу. Никому никаких поблажек. Уважительной причиной, чтобы не работать, может быть только болезнь, смерть или, как в этом случае, похороны близкого человека.
Процессия двинулась по направлению к растущему ввысь ракетному комплексу. Хотя на первый взгляд и казалось, что лагерь отовсюду окружен лесом, с одной его стороны прямо к космодрому тянулась едва заметная, заросшая по краям дорога. Нетронутой деревьями и кустарником осталась лишь узкая полоска бетона, проложенная на века. По ней и несли тело погибшего. Где-то на середине пути, примерно в пятистах метрах до направленной вверх ракеты стояла еще одна группа зданий, похожих на те дома, что заселили инки, только более высоких, с большим количеством стали, а значит, более радиоактивных и опасных в моменты солнечных вспышек. Поэтому тут никто не жил. И только уходящий глубоко под землю завод ракетного топлива продолжал исправно работать.
Доподлинно не было известно, случалась ли в последние пятьсот лет ядерная война, но этот стратегически важный завод был спроектирован на случай любого возможного катаклизма, поэтому время, стихия и радиация не смогли причинить ему вред.
Процессия прошла между мусорными полями, миновала заброшенные дома – древний технический комплекс для наблюдения за пусками ракет – и повернула в сторону, туда, где раньше была трасса, автобусная станция для рабочих и ресторан. В этих местах племя уже не находилось под защитой лагеря и часовых на вышке, поэтому следовало действовать очень быстро и, главное, бесшумно. Даже небольшое стадо волкогавов могло растерзать путников, чего уж говорить о клыке смерти, решившем забрести в эти края. Да, определенно без защиты огненных стен человек легко становился закуской для многочисленных тварей, наводнивших Великую пустошь.