Мехлис. Тень вождя

А вот на командующего 47-й армией генерал-майора К. Ф. Баронова пало особое подозрение. К его «разработке» представитель Ставки ВГК подключил особый отдел НКВД фронта, откуда вскоре получил компромат на Баронова. Генерал — член ВКП(б) с 1918 года, в 1934 году «за белогвардейские замашки» (? — Ю. Р.) был исключен при чистке, потом, правда, восстановлен. Родственники подозрительны: брат Михаил — участник кронштадтского мятежа, «врангелевец», живет в Париже. Другой брат, Сергей, в 1937 году был осужден за участие в контрреволюционной организации. Жена — «дочь егеря царской охоты». Сам Баронов изобличался в связях с лицами, «подозрительными по шпионажу». Сильно пьет. Штабом почти не руководит. Часто уезжает в части и связи со штабом не держит.

Участь генерала была решена. В феврале 1942 года он был переведен на Закавказский фронт заместителем командующего армией, где в следующем году умер. В командование 47-й армией вступил генерал-майор К. С. Колганов.

В 44-й армии после того, как получил тяжелое ранение командарм генерал-майор А. П. Первушин, его обязанности выполнял начальник штаба полковник С. Е. Рождественский. Мехлис резко возразил против утверждения его в этой должности, и командармом-44 стал генерал-лейтенант С. И. Черняк. Об истинной оценке обоих представителем Ставки свидетельствует сделанная им, правда, уже после эвакуации из Крыма запись: «Черняк. Безграмотный человек, неспособный руководить армией. Его начштаб Рождественский — мальчишка, а не организатор войск. Можно диву даваться, чья рука представила Черняка к званию генерал-лейтенант».

Очень многие факты говорят о том, что шедшая уже почти год война не научила Льва Захаровича верить людям. Скорее наоборот: неудачи первых месяцев явно обострили традиционную для него подозрительность. С тем же жаром, с каким в свое время он слушателем Института красной профессуры разоблачал скрытых троцкистов, а редактором «Правды» громил «правый уклон», представитель Ставки выявлял и выкорчевывал теперь «чуждые элементы», повинные, по его мнению, в неудачах Крымского фронта. Он насадил атмосферу самого настоящего сыска, наушничества и негласного надзора, о чем свидетельствует приводимый ниже документ — спецсообщение начальника особого отдела НКВД 44-й армии старшего батальонного комиссара Ковалева от 20 апреля 1942 года:

«Согласно вашего распоряжения мной изучены настроения командующего 44 армией — генерал-лейтенанта Черняка и члена военного совета 44 армии — бригадного комиссара Сердюкова в связи с состоявшимся заседанием военного совета Крымского фронта 18 апреля с.г. После заседания, возвратившись к себе в землянку, Черняк в беседе с начальником штаба Рождественским, высказывая свое недовольство, заявил так: «Как мальчишку гоняют при всех подчиненных. Если не ладно — научи, а зачем это делать на совещании». И далее: «Хоть иди ротой командовать. Засыпался, но ничего, в Москву отзовут»…

На второй день, днем в беседе с генерал-майором Нанейшвили Черняк жаловался на придирчивое к нему отношение со стороны тг. Мехлиса и Козлова…» [147]

Из текста специального сообщения ясно, что подслушивались разговоры и других должностных лиц, в том числе члена Военного совета армии, начальника политотдела. Слежка была тотальная. В результате под горячую руку представителя Ставки попали и были заменены начальник политуправления фронта бригадный комиссар П. М. Соломко, начальник отдела кадров фронта подполковник И. А. Локтионов и ряд других должностных лиц.

147

ЦАМО, ф. 32, оп. 11 309, д. 139, л. 502–504.

Сохранились записные книжки, в которые Лев Захарович заносил свои оценки командиров и политработников. Они интересны, прежде всего, тем, что дают представление о качествах, которые в первую очередь привлекали в людях внимание сталинского эмиссара. Бросается в глаза также, что здесь нет ни единой положительной оценки. Приведем несколько записей (подчеркивания и сокращения Мехлиса):

224-я стрелковая дивизия: «Интен[дант] 2-го ранга Домбровский плохой работник, поляк. Беспартийный]». Во всех трех полках «штабы плохие».

160-й стрелковый полк: «Храмцов. Не соответствует] назначению], нет воли, инициативы. Растерялся. Комис[сар] Кущев А. А. — абсолютно непригоден. Надо снять».

143-я стрелковая бригада: «Полк[овник] Курашвили. Слабый, безвольный, нетребоват[ельный]. Может быть испол[ьзован] на штабных должностях».

320-я стрелковая дивизия: «Комиссара заменить. Начсостав паникует. Бегуны. Надо заменить часть начсостава».

224-я стрелковая дивизия: «Н[ачальни] к штаба дивизии — Сахарулидзе. Слабый… Зам. к[омандира] дивизии — Кантари! Два раза исключался за сокрытие и службу в меньшевистской армии».

Несомненно, с некоторых командиров и политработников представитель Ставки взыскивал справедливо, верно подмечая их профессиональную непригодность, отсутствие необходимых волевых качеств. Но, как мы уже видели, нередко просто не мог или не хотел видеть и несомненных достоинств, как это было, скажем, с блестящим полководцем Федором Ивановичем Толбухиным, всего через каких-то два года ставшим Маршалом Советского Союза. Все упиралось в то, что Мехлис вместо терпеливого воспитания кадров, сочетания доверия и спроса за порученное дело прибегал, по сути, к единственному рычагу в кадровой работе — замене, а то и расправе над вызывавшими его недовольство. Вряд ли в такой обстановке командиры и политработники действовали увереннее и надежнее, чего — по идее — Лев Захарович добивался. В результате трудности на фронте лишь усугублялись.

Начальник ГлавПУ не только активно «чистил» кадры. А и одновременно воевал… с пленными. И, не шутя, почитал это за доблесть. Иначе, наверное, не стал бы писать об этом сыну (хотя и оправдывая себя соображениями отмщения): «В городе Керчи до 7 тыс. трупов гражданского населения (до детей включительно), расстреляны все извергами фашистами (во время оккупации в 1941 г. — Ю. Р.). Кровь стынет от злости и жажды мстить. Фашистов пленных я приказываю кончать. И Фисунов (начальник секретариата, он же — адъютант Мехлиса — Ю. Р.) тут орудует хорошо. С особым удовлетворением уничтожает разбойников». [148] Представляется, что это очень важный штрих к подлинному нравственному облику сталинского эмиссара.

148

РГВА, ф. 40 884, on. 1, д. 71, л. 9.

Свидетелем тяжелой моральной обстановки, созданной в Крыму во многом усилиями представителя Ставки ВГК, стал в апреле 1942 года нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов. Вот что пишет он в книге мемуаров «Накануне»: «И вот мы в штабе фронта. Там царила неразбериха. Командующий Крымским фронтом Д. Т. Козлов уже находился «в кармане» у Мехлиса, который вмешивался буквально во все оперативные дела. Начальник штаба П. П. Вечный не знал, чьи приказы выполнять — командующего или Мехлиса. Маршал С. М. Буденный (главком Северо-Кавказским направлением, в чьем подчинении находился Крымский фронт. — Ю. Р.) тоже ничего не смог сделать. Мехлис не желал ему подчиняться, ссылаясь на то, что получает указания прямо из Ставки». Как же все это напоминает деятельность Мехлиса в период войны с Финляндией!

Для Льва Захаровича не стоило никакого труда безосновательно обвинить человека в трусости, на что обратил внимание только что прибывший в Крым на должность заместителя командующего фронтом генерал-майор инженерных войск Хренов. Точные, на наш взгляд, слова нашел для характеристики этой стороны его личности писатель Константин Симонов: «Это был человек, который в тот период войны не входя ни в какие обстоятельства, считал каждого, кто предпочел удобную позицию в ста метрах от врага неудобной в пятидесяти — трусом. Считал каждого, кто хотел элементарно обезопасить войска от возможной неудачи, — паникером; считал каждого, кто реально оценивал силы врага, — неуверенным в собственных силах. Мехлис, при всей своей личной готовности отдать жизнь за Родину, был ярко выраженным продуктом атмосферы 1937–1938 годов».

«…И должны быть прокляты»

В конечном счете подобный стиль в работе с людьми обернулся огромными потерями, когда на Крымском фронте развернулись решающие и, к глубокому сожалению, трагические для советских войск события. В исторической литературе они определены как Керченская оборонительная операция 8–21 мая 1942 года.

Основы будущей неудачи закладывались загодя, хотя с наступлением весеннего тепла, казалось, возрождалась не только природа, но и надежда защитников Крыма на поворот событий на фронте. Эти настроения высказывал и сам Лев Захарович в личной переписке: «Идет упорная борьба. Враг защищает каждую сопку. Он все еще надеется на весну, а мы стараемся его разочаровать».