Мелье

В 1762–1764 годах переписка Вольтера по поводу Мелье огромна. Из переписки его с Гельвецием, Даламбером, Мармонтелем можно косвенно заключить, что эти корреспонденты до того знали полное «Завещание». Но Вольтер с огромным напором внушает им, как и ряду других лиц, что его выборка неизмеримо лучше огромного неудобочитаемого подлинника, и те на наших глазах поддаются его авторитету и натиску, пишут льстивые комплименты, даже верят — или любезно делают вид, что верят, — будто Мелье действительно перед смертью просил у бога прощенья.

Вольтер был, видимо, искренне убежден, что он во много раз усовершенствовал Мелье. Тот прежний текст был «слишком бунтовщический». Теперь же это направлено только против «гадины» — католической церкви. Этот обломок Мелье в глазах Вольтера застилает все небо.

Не станем, конечно, преувеличивать силу удара. Придавать ему слишком большое значение — это равноценно прикрытой помощи легенде. Вольтеровская публикация не была ни первой славой, ни переворотом в посмертной жизни Мелье. У Мелье была и своим чередом развивалась собственная, особая, трудная судьба. Между упомянутым возникновением его тени, полной жизненных сил, у Ламеттри в 1747–1748 годах и у Гольбаха в 1772 году нет антракта, который мы должны были бы связать с вторжением Вольтера в 1762 году. И все-таки кавалерийский рейд Вольтера из фернейского далека по парижским тылам произвел действие на часть современников, сбил их, а еще больше воздействовал на буржуазных историков. Именно историки особенно постарались использовать казус Вольтера для утверждений, что если уж Вольтер и не выдумал этого во всех отношениях неудобного кюре из Этрепиньи, по крайней мере Вольтер первым его открыл, и XVIII век, век Просвещения, так, в сущности, почти и не испытал прикосновения того грубого, революционного, коммунистического, слишком попросту материалистического, слишком простонародного, слишком рвущего все каноны произведения Жана Мелье, которое было случайно открыто в XIX веке в букинистической лавке и ныне привлекает интерес любителей бесполезных древностей. Мировоззрение энциклопедистов, рационалистов, философов, ставших патриархами Просвещения, якобы сложилось до эксцентрической выходки великолепного Вольтера в 1762 году с этой публикацией дерзких антирелигиозных страничек из «Завещания» Мелье, поэтому доказано, что и они не произвели ощутимого влияния на величавый ход общественно-философской мысли.

Приведенные факты уже с избытком засвидетельствовали, что все это было не так. «Завещание» присутствовало и на столах множества читателей и, что еще важнее, в мыслях и трудах великих продолжателей. Они возвращались к нему как к неиссякающему ключу. Это была сокровенная тайна просветители, их подземное золото.

Лишь Великая революция смогла вынести его на поверхность. Не надолго. С Термидором все пошло вспять. Гракх Бабеф был не только учеником учеников Мелье, наследником его наследников. Он первым заново соединил вместе те три стороны, которые были едины в учении Мелье и разъяты порознь разными просветителями: идею коммунизма установления справедливого и разумного строя, основанного на отмене частной и установлении общей, общественной собственности; идею народной революции, сметающей всех угнетателей и тиранов и добывающей руками трудящихся истинное и полное равенство; идею, разоблачения и опровержения христианства, как и всякой религии, и замены его научной философией материализма. В годы революции, термидорианской реакции и Директории Гракх Бабеф должен был тысячи раз слышать имя Жана Мелье от любого из левых революционных якобинцев, от Анахарсиса Клоотса и Анаксагора Шометта, от бывшего члена «социального кружка» Никола Бонвилля и от своего близкого сподвижника по «Заговору равных» Сильвена Марешаля. Что в том, если бури и тюрьмы не дозволили ему самому разыскать и прочесть список «Завещания»! Что в том, если революция не успела опубликовать «Завещания»!

Совершенно ясная логика привела к тому, и иначе не могло быть, что когда во Франции 30-40-х годов XIX века возродился бабувизм, имя Жана Мелье было уже неразрывно сращено с именами Бабефа, Буонарроти и других отцов этого движения. Члены «Общества прав человека» назвали свои семь секций этими священными для них именами. Секция Клиши (Клиши ла Гаренн) называлась: Секция имени кюре Мелье.

И тогда на память Мелье был обрушен еще один удар — подлый и жестокий. Некая черносотенная шайка, беснующаяся, католическая, «Общество святого Виктора», выпустила в 1847 году книжку «Подлинный здравый смысл кюре Мелье, сопровождаемый его Завещанием». Книжка, написанная ренегатом утопического социализма Колленом де Планси, состоит, во-первых, из псевдобиографии Мелье, где он представлен хорошим, богобоязненным кюре на протяжении всей своей жизни, лишь помутившимся умом на два года после того, как достиг шестидесяти двух лет, когда он вдруг вообразил, будто его ждет кресло академика, и наговорил богохульств; однако он успел раскаяться, отречься от своих безумств и испросить у бога прощения (отзвук вымысла Вольтера!). Во-вторых, следует фальшивый, приписываемый ему текст: «Завещание Жана Мелье, или Мнения кюре из Этрепиньи, обращенные к его прихожанам». Это популярная пропаганда ортодоксального католицизма. Среди тридцати трех глав тут главы и «о боге», и «о бессмертии души», и «о грехопадении человека», и «о тайне святой троицы», и «о тайне воплощения Христа», и «о тайне искупления». Словом, Мелье оставил в качестве своего завещания прихожанам полное и богобоязненное изложение истинной христовой веры Но что придало силы этой гнусной книжонке, так это соучастие в преступлении такой высокой церковной особы, как епископ Труа — древней столицы Шампани. Вот что надписал этот большой негодяй, прикрывший мелких негодяев: «Апробация: Общество святого Виктора представило на наше одобрение книгу, озаглавленную „Подлинный здравый смысл кюре Мелье, сопровождаемый его Завещанием“, мы поручили рассмотреть это сочинение, и, в соответствии с представленным нам заключением, мы полагаем, что она успешно сможет реабилитировать то имя, которым недостойно злоупотребили барон Гольбах, Вольтер и другие философы. Дано в Труа 30 июля 1847 года. Епископ труаский».

Взгляните еще раз на год, когда опубликована эта фальшивка. 1847. Это тот год, когда Маркс и Энгельс написали «Коммунистический манифест». Мракобесы не только вычеркнули имя Жана Мелье — из пантеона предтеч французских донаучных тайных коммунистических обществ и сект. Они отняли у него его место в истории развития социализма. Основоположники научного коммунизма Маркс и Энгельс никогда, ни разу, нигде не назвали имени Жана Мелье. Вышедший в 1864 году в Амстердаме подлинный текст «Завещания» уже остался им неизвестен.

Иной вопрос, что проделали специалисты в связи с этой публикацией за истекшие сто лет. Пришел ученый XX век. Все, что было явным вымыслом о Мелье, отброшено. Помогло, между прочим, то, что голландец Рудольф Шарль (действительное имя: Д'Альбен Гиссенбург), отчаянный антиклерикал и рационалист-вольтерьянец, приложил к своей публикации выдержки из писем Вольтера, касающиеся Мелье. Это подстегнуло ученые штудии вольтероведов, которые ведь не оставляют, чего бы им это ни стоило, без самого досконального изучения (вроде как и пушкинисты) ни одно словечко, относящееся к их герою. На тему «Вольтер и Мелье», отсюда — и отдельно о Жане Мелье написаны диссертации, книги, статьи — впрочем, во Франции не очень-то многим больше, чем в Германии, Англии, Америке.

В нашей стране Жаном Мелье занимались больше, чем где-либо в мире. Интерес к нему перекинулся в Россию очень рано: если первым опубликованное в 1864 году «Завещание» использовал в своей книжке о Вольтере (1868) Давид Штраус, современник Маркса, то оттуда эстафету перенял русский профессор А.А.Шахов. Он поспешно выписал амстердамскую публикацию (Шарля) и в своих лекциях о Вольтере и его времени, читанных в Московском университете в начале 70-х годов XIX века, щедро и со сдерживаемым волнением рассказывал о «Завещании», о кюре Жане Мелье.

Тему о Жане Мелье профессор А.А.Шахов завещал своему ученику, будущему академику Р.Ю.Випперу, а тот своему ученику, будущему академику В.П.Волгину, первая же работа которого была именно о Мелье. Дальше эту тему унаследовал от своего учителя автор этих строк и, в свою очередь, пленил ею молодых ученых А.В.Адо и Г.С.Кучеренко. Так что написанное в этой книжке добыто в известной мере нашими общими трудами. И советские философы, начиная с академика А.М.Деборина, со своей стороны, с увлечением углубились в анализ духовного наследства еще недавно остававшегося в неведении мыслителя. В русском переводе «Завещание» Жана Мелье опубликовано уже три раза.

Что же, конец классической драмы?

Нет, нет, все еще завязка, все еще если не первый, то второй акт, но никак не пятый.

Заглянем в иностранные учебники, в книги, в статьи об эпохе Просвещения. Где тут стоять Мелье, с кем рядом, «на какую букву»? То заслоняют его патриархи Просвещения, то он их чем-то грозит затмить. Не находится ему места. Да и принадлежит ли он вообще-то веку Просвещения или чем-то противоположен ему? Академик А.М.Деборин с наивность андерсеновского мальчишки из сказки о голом короле выпалил: «Жан Мелье — отец французского материализма». Вот те на, отец! Сотворил он свой материализм действительно намного раньше других, да и смелее, но писать-то о нем положено после других, в конце. Не положено ему место в начале, в отцах. И вот снова слышатся спасительные вздохи о проклятой неизвестности: жил-то он раньше, да доказано ли, что они его знали?

Как хочется верить, что не доказано, что не знали! Что он был «открыт», ну, не раньше, чем Вольтером в 1762 году, а правильнее сказать, Рудольфом Шарлем в 1864 году.

Абсолютно ясно, что Вольтер пытался не «открыть», а «полуприкрыть» Мелье. И другие делали те же усилия, большие усилия. Тщетные, потому что шампанский кюре снова и снова выпрямлялся как ванька-встанька, выскакивал из ящика, как черт на пружинке, — не тут, так там, хоть бы и в Голландии. Но версия о его позднем открытии все-таки по-прежнему буржуазной науке очень нужна. В том числе и для того, чтобы задержать его открытие.

Не странно ли, не потрясающе ли — на родине Жана Мелье, во Франции, его «Завещание» было опубликовано один-единственный раз в сокращенном виде, второстепенным анархистским издательством. Даже ко дню трехсотлетия его рождения не предпринято серьезного научного издания этого, как гром, оглушительного акта французской культуры. Зато опубликовано некоторое количество наукообразной мерзости, в которой на самой поверхности плавает брошюра воинствующего католика Ж.Маршаля (1957).

Кстати сказать, эта брошюра, как и некоторые статьи, появилась в ответ на один из докладов, представленных в 1955 году советской делегацией на Х Международный конгресс исторических наук в Риме (Б.Поршнев, Жан Мелье и народные истоки его мировоззрения). На страницах французской газеты «Монд» тотчас некий А.Муссе поспешил выразить удивление по поводу «открытия заново русскими Жана Мелье»; по его словам, грубые аргументы Мелье «еще могли бы послужить для антирелигиозной пропаганды среди советских масс, но приходится сожалеть, что тамошние образованные умы думали обнаружить здесь творение, имеющее литературную Ценность, или образец французской ясности». Упомянутый Ж.Маршаль сокрушается по поводу того, что Мелье «снова входит в моду», что «вырисовывается тенденция сделать из него одного из отцов того социализма, который именуют утопическим… Бедный социализм!» Но, не смущаясь противоречием, Ж.Маршаль вопит, что революционные идеи Мелье — это же «полнейший анархизм», «разгар утопии», куда там, Мелье — «большевик задолго до появления этого слова», а его призывы к народам земли могли бы явиться «предисловием к „Манифесту“ Карла Маркса».