Мелкие боги

Несколько философов с интересом переглянулись.

— Это действительно любопытно, — изрек один из них. — Свидетельством нашего существования является фактнашего существования, ты это хочешь сказать?

— Заткнись, — велел Зенон не оборачиваясь.

— Вы здесь что, дрались? — спросил Брута.

На лицах собравшихся философов отразились разные степени потрясения и ужаса.

— Дрались? Мы? Мы же философы! — с пафосом воскликнул потрясенный Ибид.

— Подумать только! — покачал головой Зенон.

— Но вы… — начал было Брута.

Зенон махнул рукой:

— Просто оживленный спор.

— Тезис плюс антитезис равняется истерезис, — добавил Ибид. — Обязательная проверка вселенной. Молотом интеллекта по наковальне фундаментальной истины…

— Заткнись, — перебил Зенон. — Чем можем помочь, молодой человек?

— Спроси у них о богах, — подтолкнул его Ом.

— Э… Мне хотелось бы узнать побольше о богах, — сказал Брута.

Философы переглянулись.

— О богах? — переспросил Зенон. — Боги нас не интересуют. Ха! Пережитки устаревшей системы вероисповедания.

По ясному вечернему небу прокатились раскаты грома.

— Кроме, конечно, Слепого Ио, что повелевает громами, — не меняя тона, произнес Зенон.

Небо распорола вспышка молнии.

— И Кубала, Бога Огня.

Задрожали стекла от порыва ветра.

— Бог Ветра Плоскостопий тоже неплохой парень, — отозвался Зенон.

В воздухе материализовалась стрела и воткнулась в стол рядом с рукой Зенона.

— А Посланец Богов Федекс велик во все времена, — поспешил заметить Зенон.

В дверях появилась птица. По крайней мере, это существо чем-то напоминало птицу. Фут ростом, черно-белое, с изогнутым клювом и выражением на морде, подразумевающим, что самое плохое в жизни с существом уже случилось.

— Что это? — спросил Брута.

— Пингвин, — раздался в его голове голос Ома.

— Богиня Мудрости Патина? О, одна из лучших, — сказал Зенон

Пингвин каркнул на него и уковылял во тьму.

Философы выглядели несколько смущенными.

— А Фургул, Бог Снежных Лавин? — спросил Ибид. — Где находится линия снегов?

— В двухстах милях от нас, — ответил кто-то.

Философы немного подождали. Ничего не произошло.

— Пережиток устаревшей системы вероисповедания.

Стена ледяной белой смерти не спешила обрушиться на Эфеб.

— Глупая персонификация силы природы, — сказал один из философов уже несколько громче.

Все явно расслабились.

— Примитивное поклонение.

— Не дал бы за него и ломаного гроша.

— Простая рационализация неизвестного.

— Ха! Грубый вымысел, пустая болтовня устрашения слабых и глупых!

Слова уже готовы были сорваться с языка Бруты, и он не сдержался:

— А здесь всегда так холодно? Я почему-то начинаю замерзать.

Философы разом отодвинулись подальше от Зенона.

— Хотя, если подумать, — сказал Зенон, — одного у Фургула не отнять, очень отзывчивый бог. Любит пошутить, как и всякий хороший… человек.

Он быстро огляделся. Спустя некоторое время философы успокоились и, казалось, совсем забыли о Бруте.

Только сейчас он смог по-настоящему осмотреть зал. В таверну он попал впервые в жизни, а это была именно таверна. Вдоль одной из стен тянулась стойка, а позади нее располагались обычные для эфебских забегаловок украшения: ряды кувшинов для вина, стеллажи с амфорами и веселые изображения весталок на картонных коробочках для соленого арахиса и козьего вяленого мяса, пришпиленных к стене в надежде на то, что в мире найдутся люди, которые начнут в массовом порядке скупать коробочки с орехами только ради того, чтобы посмотреть на картонный сосок.

— Что это такое? — прошептал Брута.

— Откуда я знаю? Выпусти меня, тогда скажу.

Брута открыл короб и вытащил черепашку. Слезящийся черепаший глаз осмотрел зал.

— О, типичная таверна, — подвел итог Ом. — Замечательно. Закажи мне блюдце того, что все здесь пьют.

— Таверна? Здесь пьют алкоголь?

— Очень на это надеюсь.

— Но… но… Семикнижье не менее семнадцати раз категорически призывает нас воздержаться от…

— Понятия не имею почему, — перебил его Ом. — Видишь человека, который протирает кружки? Просто подойди к нему и скажи: «Дай-ка мне…»

— Но вино делает разум человеческий бесплодным, так сказал пророк Урн. И…

— Повторяю еще раз! Я никогда не говорил ничего подобного! А теперь скажи этому человеку…

Но тут человек сам заговорил с Брутой. Словно по волшебству, он возник напротив него с другой стороны стойки, все еще протирая свою кружку.

— Добрый вечер, господин. Что желаешь?

— Я хотел бы выпить воды, — отчетливо произнес Брута.

— А для черепашки?

— Вина! — раздался голос Ома.

— Не знаю… — протянул Брута. — А что обычно пьют черепахи?

— Те, что живут у нас, обычно пьют молоко с крошками хлеба, — ответил хозяин таверны.

— И у вас здесь много черепах? — спросил Брута, стараясь не обращать внимания на отчаянные вопли Ома.

— Очень полезное с философской точки зрения животное. Обгоняет метафорические стрелы, побеждает зайцев на бегах… Крайне полезное животное.

— Гм… Но у меня… у меня совсем нет денег, — смущенно признался Брута.

Хозяин чуть наклонился к нему:

— Знаешь, что я скажу… Декливитий только что поставил всем выпивку. Он и не заметит.

— Хлеб и молоко?

— О, спасибо, большое спасибо.

— У нас здесь все собираются, — сказал бармен откидываясь назад. — Стоики. Циники. Циники любят выпить. Эпикурейцы. Сохастики. Анамаксандриты. Эпистемологи. Перипатетики. Синоптики. Все виды. Я лично всегда придерживался следующего мнения, — он взял очередную кружку и принялся ее протирать, — для создания мира все пригодятся.