Мелькнул чулок

Если бы только Эрик был здесь! Он бы все понял. Он лучше других знал Голливуд, его злобные хищные челюсти, ядовитые искушения, гибельное воздействие.

Но Эрик не вернется из Европы раньше воскресенья. Не стоит звонить и обременять его своей скорбью, ему и так достается на съемочной площадке.

Энни стояла одна в пустой комнате, чувствуя, как что-то ужасное поднимается изнутри, все сильнее сжимая сердце, словно кольцо гигантского удава.

Энни долго гляделась в зеркало. Она сильно похудела за последнее время, выглядела бледной и измученной, почти ничего не ела. Много дней вынуждая Ника проглотить хоть что-нибудь, она сама с трудом заставляла себя взять в рот хоть что-то, а последние сумасшедшие тридцать шесть часов вообще было не до еды.

Глядя в собственные глаза, Энни думала о Нике и Тине Меррил, о жертвах шоу-бизнеса, но если судьба одной оказалась счастливой, другой ушел навсегда, впустую растратив жизнь.

Находил ли Ник удовлетворение в знании того, что медленно убивает себя – сам, по собственному выбору и желанию? Принесло ли это ему хоть подобие покоя в самом конце? И могли ли знавшие его найти в этом пусть слабое, но утешение?

И могла ли чудовищная уродливая маска смерти скрыть тайны, неведомые живущим, но каким-то образом подсмотренные теми, кого судьба раньше времени поставила лицом к лицу с собственной гибелью?

Это было последней мыслью Энни перед тем, как лицо в зеркале расплылось. Слезы не успели хлынуть из глаз: девушка, потеряв сознание, упала.

Глава XXV

Когда Энни пришла в себя, первое, что она увидела, – было встревоженное лицо миссис Эрнандес. Добрая женщина обмахивала ее веером, растирала руки, не обращая внимания на стоявшего в дверях младшего сына, явно встревоженного происходившим.

Энни попыталась прошептать нечто похожее на извинение за то, что причинила столько неприятностей, но, прежде чем успела закончить, в комнату вошел доктор Вайруэт с медицинским саквояжем в руках.

– Пойдемте со мной, – велел он, помогая Энни встать. – В мой кабинет.

Доктор помог спуститься Энни по ступенькам, привез в кабинет, в котором она уже побывала десять дней назад с Ником. Они прошли через переполненную приемную. Обессиленная Энни позволила медсестре провести ее в смотровую, послушно разделась. Сестра измерила девушке давление, усадила на высокий стол, надев на нее бумажную рубашку.

Через некоторое время появился доктор и тщательно осмотрел Энни, от глаз и ушей едва ли не до пяток. Закончив, он разрешил ей одеться и, усадив на пластмассовый стул, сел напротив.

– Вы находитесь в состоянии крайнего физического переутомления и нервного истощения. Последнее время вы плохо питались и сейчас страдаете от депрессии – тревожного состояния, и, кроме того, скрываете свой стресс от себя самой.

– Лучше скажите то, чего я не знаю, – горько улыбнулась Энни.

– Это я и намеревался сделать, – вздохнул доктор. – Вы беременны.

Энни лишилась дара речи.

– Анализы подтвердят мое предположение, – сказал доктор Вайруэт, – дня через два. Симптомы нас не обманывают. Не меньше четырех недель, а возможно, и пять. У вас не было месячных, так?

– Они у меня всегда бывают нерегулярно, – пожала плечами Энни, – а с тех пор, как началась вся эта… кампания в прессе, знаете, последний месяц я и вправду неважно себя чувствую, я имею в виду, что месячных нет. Я не очень-то обращала на это внимание, скорее всего, я просто не желаю чувствовать себя женщиной, – добавила она, вздохнув.

Энни не могла сказать всю правду. Неприятная атмосфера, которую она постоянно ощущала, была каким-то образом связана с Эриком. Близость к нему, казалось, увеличивалась прямо пропорционально тому ощущению, которое испытывала Энни, находясь вдали от него. Вдали от Эрика она не могла вынести даже мысли о сексуальных отношениях – такой грязной она казалась себе в собственных глазах. Энни сознавала себя женщиной только в объятиях Эрика, защищавшего и очищавшего ее своей любовью.

Доктор сурово глянул на нее.

– Этот ваш молодой человек, Ник. Он – отец? Энни покачала головой.

– Но вы знаете, кто отец? Она кивнула.

– Ник пытался заставить вас принимать лекарства или наркотики?

– Нет! – закричала Энни. – Он никогда не говорил об этом!

– В Голливуде распространено много лекарств. Возможно, вы иногда принимали понемногу то одно, то другое. Транквилизаторы? Стимуляторы? Снотворное? Или кое-что посильнее?

– Ничего, – покачала головой Энни.

– Хорошо. С этого момента не принимайте ничего, кроме тех лекарств, что я назначу. Когда придете домой, обязательно отдохните. Мария Эрнандес присмотрит за вами. Настала ваша очередь быть пациенткой. Спите как можно больше. Если будет бессонница, немедленно звоните. Ешьте супы, пока не оправитесь. Сэндвичи, горячие обеды. Много молока, ни капли спиртного. Симптомы токсикоза есть?

– Нет… да… то есть, я не уверена. Чувствовала себя неважно, но считала, что это…

– Никаких предположений. Звоните, если почувствуете слабость. Что же касается депрессии из-за погибшего друга, я знаю хорошего психиатра. Записать вас на прием?

– Нет, – покачала головой Энни, – со мной все будет в порядке. Обещаю.

Она вымученно улыбнулась.

– Не мне. Обещайте себе. Поймите себя. Ясно? В вашем теле растет новая жизнь. Это большая ответственность. Достаточно ли вы сильны, чтобы взять ее на себя?

Энни кивнула, присмирев как от строгости доктора, так и от медленного осознания того, что должна стать матерью.

– Еще три вопроса, – объявил доктор, глядя на часы. – Первый – беременность случайная?

Энни снова кивнула.

– Вы хотите этого ребенка?

– Я… да!

В голосе звучали удивление и неожиданный восторг.

– Прекрасно. Как отнесется к этому отец?

Энни широко раскрытыми глазами взглянула на доктора. Ей и в голову не пришло задуматься над этим.

Глава XXVI

Уолли поднялся со скамьи в церкви Святой Екатерины на Лорен авеню в Кливленде и последовал за священником, идущим к своему дому, пока верующие направлялись на кладбище.

Анна-Мария Паоли, урожденная Фьоренцо, умерла от рака, не приходя в сознание. Верный личному кодексу профессионала, Уолли не забыл обещания, данного Бастеру Фьоренцо в тюрьме города Аттика, и узнал о судьбе его сестры. Сейчас он хотел оказать заключенному последнюю услугу.

– Отец, – обратился он к священнику, – прошу вас помочь мне. Брат миссис Паоли сидит в тюрьме штата Нью-Йорк. Он очень любил сестру. Могу ли я взять для него на память прядь ее волос?

Отец Дэниел Тромбетта без удивления взглянул на Уолли. Многие из семьи Фьоренцо, глубоко религиозных католиков, сидели по тюрьмам. Ожидать мужей и братьев, отбывающих срок за тюремной решеткой, было вполне привычным делом для женщин Фьоренцо.