«Мелкое» дело

— В общем предчувствие довольно верное, — сухо улыбнулся майор.

— Ну да… Мне казалось, что на положении солдата я вовсе не буду привлекать к себе внимание. Но и тут мне не повезло. Помешал следователь. Ухватился за то, за что я вовсе не опасался, — за пьянку. «Отчего, да почему…» И вот я здесь, у вас, и чистосердечно во всём признаюсь, — человек умолк.

— Ну вот, на этот раз уже ближе к истине. Только почему вы умолчали об убийстве лейтенанта Гаркуши, которое вы совершили в ту самую ночь?

— Клянусь, господин майор, я этого не делал!

— А сержант (Костылёв утверждает как раз обратное.

— Так он, значит, не. — задохнулся Рихард Вегенер.

— Жив, жив, — «успокоил» его майор. — Вот и. письмецо написал. О вас, кстати.

Лицо Рихарда потеряло остатки добродушия. Стиснув кулаки, он скрипнул зубами:

— Проклятье!.. Да, господин майор, по известным уже вам причинам я убил лейтенанта. И бежал именно потому, что не успел убить и этого свидетеля — сержанта. Я слишком поздно узнал, что сержант попал прямо под разрыв снаряда — иначе я бы и не делал дурацкой попытки тут же удрать. Я успел бы уйти потом — спокойно и хорошо, пользуясь своим офицерским званием. Всё! Энде! Я признаюсь!

— Как вы убили лейтенанта Гаркушу?

— Выстрелом из трофейного пистолета «Вальтер». Я не хотел его убивать, это был акт самоспасения.

Майор открыл ящик и вынул из него пистолет.

— А не из этого «маузера»? — спросил он. — Чей это пистолет?

— Не знаю. Это не мой.

Из того же ящика майор извлёк деформированный ударом кусочек металла в никелевой оболочке.

— Но экспертизой установлено, что вот эта пуля была выпущена именно из этого «маузера». Её извлекли из головы смертельно раненого лейтенанта. Чей это пистолет?

— Ну хорошо, — мой. Я его снял с какого-то убитого гауптмана…

— Вместе с этой пластинкой? — продолжал майор, положив на стол золотую безделушку.

— Нет. Эту пластинку я снял с портфеля. Я уже объяснил следователю.

— Но ваше объяснение было ложью. Замазанные смолой и поэтому незаметные отверстия на рукоятке пистолета совершенно соответствуют штифтам на пластинке.

— Мало ли может быть случайных совпадений! Это ни о чём не говорит.

— Значит, абсолютная идентичность усиленных на обороте пластинки отпечатков с рисунком насечки на рукоятке пистолета тоже случайное совпадение и ни о чём не говорит?

Вегенер неожиданно вскипел:

— Чёрт меня побери. Да, да, я действительно застрелил лейтенанта из этого пистолета! Я действительно снял именно этот пистолет с какого-то гауптмана! Я действительно содрал эту дурацкую пластинку с дарственным адресом каких-то нежных родителей своему любимому Эриху или Паулю в день его производства в офицеры. И очень сожалею, что, следуя глупой пословице «Как бы чего не вышло», стёр этот адрес. Не сделай я этого, сейчас вы бы не стали создавать целой истории из-за какого-то паршивого пистолета с грошёвой пластинкой… Мне она действительно нужна была для ремонта зубов.

— Спокойнее! Конечно, если бы вы оставили текст, всё было бы проще. Но почему вы оставили на пластинке только дату? Это необходимо для ремонта зубов?

— Это ерунда, не имеющая никакого значения. И вообще, господин майор, если вы хотите, чтобы я говорил о деле, то спрашивайте о нём, а не о пустяках, которые только… — Рихард осёкся под взглядом майора.

— Допрашиваю я. И потрудитесь помнить об этом, как и о том, что наглость у нас не в почёте… А если дату «1.ІІІ.36» выразить без точек и римских знаков, то получится число «1336» — ваш агентурный номер. Текст был вам опасен, а номер нужен как паспорт шпиона, как пропуск на ту сторону, как пароль для связи с другими агентурными разведчиками. Это, конечно, «пустяк», о котором незачем говорить, не так ли?

Лицо Вегенера вмиг покрылось красными пятнами, ногти пальцев врезались в ладони. Он взглянул на майора и голосом, полным бессильной злобы, ответил, резко выдыхая слова:

— Да! Этот паспорт в виде дарственного адреса, прикреплённого к рукоятке пистолета, служил мне верой и правдой в течение нескольких лет. Такие пистолеты свободно продавались во всех магазинах Европы, и он прошёл со мной пять стран, пять границ и нигде не вызвал подозрений… И только в вашем Союзе… Ох, и Союз!.. — подавился ненавистью Рихард.

— Для нас не плох, а вот для вас действительно — ох! Итак, это уже похоже на правду. Дальше.

— Всё. Я сказал всё.

— Ну зачем же такая скромность? Отчего бы вам не рассказать об убийстве ещё двух офицеров?

— Господин майор! Я честно признался во всём. Клянусь вам! — патетически воскликнул Рихард.

— Положим, далеко не во всём, и то с моей помощью… Хорошо. Как вы были одеты, когда ваша нога впервьи ступила на нашу землю?

— В обыкновенной форме германского десантника: комбинезон, шлем, снаряжение.

— Это вы считаете формой десантника? — спокойно переспросил майор, любезно протянув Вегенеру фотографический снимок.

Вегенер отшатнулся: с открытки на него, как из зеркала, смотрело добродушное лицо человека, стоящего в парусиновом реглане на ступеньках Мурманской Центральной сберкассы. Остекляневшвми глазами Вегенер уставился на майора:

— Вы ещё… вы… вам… — пролепетали побелевшие губы.

Майор любезно улыбнулся:

— Совершенно верно. Нам всё известно. Правда, тогда вам удалось ускользнуть от внимания моих коллег. Честно говоря, они не ожидали от нашего зарубежного «гостя» того, что он в первые же часы пребывания в СССР совершит зверское убийство лейтенанта Петрова. Покойный жестоко поплатился за свою болтливость и доверчивость, а вам удалось улизнуть и усугубить свою вину ещё двумя убийствами офицеров, имевших несчастье учиться в одном училище с Петровым, вернее — попасть в часть, где маскировался его подлый преемник… Ну-с, «Рихард Вегенер», — усмехнулся майор, не скрывая презрения и ненависти, — теперь вы будете говорить, начиная с упоминания своего подлинного имени?

Сдержав дыхание, тот долго исподлобья смотрел на майора и тяжело выдохнул:

— Да. Меня зовут Коллинг…

Вскоре его судили. Как «шпиона одной из иностранных разведок» — так было сказано в газетах.