Мельница на Флоссе

Когда Мэгги прочла это письмо, она почувствовала, что только сейчас начинается настоящее искушение. Входя в холодный мрак пещеры, мы с еще нерастраченным мужеством расстаемся со светом и теплом; но вот уже пройден долгий путь в сырости и мраке, мы устали, силы наши подходят к концу — что, если тогда перед нами откроется выход, который поманит нас к дарующему жизнь свету дня? Естественный порыв — сбросить оковы страдания и ринуться ему навстречу — заставит нас забыть все иные побуждения, по крайней мере до тех пор, пока страдания не останутся позади.

Шли часы, и Мэгги уже стало казаться, что борьба ее напрасна. Шли часы, а все мысли, которые она призывала к себе на помощь, вытеснялись образом Стивена, ожидающего одного ее слова, чтобы быть с нею рядом. Ей незачем было перечитывать письмо: она слышала голос Стивена, по-прежнему имевший неизъяснимую власть над ней. Накануне весь день ее преследовала картина будущего, в котором она одиноко должна нести бремя сожалений, не имея иной поддержки, кроме веры. А здесь стоит протянуть руку — и перед ней открывается иное будущее, которое настойчиво, почти по нраву, призывает ее к себе, обещая вместо терпеливой и тяжкой борьбы восхитительную беззаботность, — будущее, где поддержкой ей станет любовь другого. Но не обещанная радость придавала искушению такую силу. Скорбный тон письма Стивена и неуверенность в правильности собственного решения — вот что поколебало чашу весов, вот что заставило Мэгги в какой-то момент вскочить с места и, взяв перо и бумагу, написать: «Приезжай!»

Но тотчас же она содрогнулась от ужаса, осознав, что изменила той Мэгги, какой она была в минуты подъема и душевной ясности, и это постыдное падение причинило ей мучительную боль. Нет, она будет ждать, она будет молиться; покинувший ее свет озарит ее вновь; в ней снова оживет чувство, владевшее ею, когда она бежала от Стивена, найдя в себе силы превозмочь муку и победить любовь, — чувство, которое она испытывала, когда видела Люси, когда читала письмо Филипа, всколыхнувшее в ее душе все, что было связано с мирными днями прошлого.

Далеко за полночь сидела она в полной неподвижности, не меняя позы, не находя в себе сил даже для молитвы, ожидая, что на нее снизойдет свет. И он снизошел — вместе с воспоминаниями, которые никакая страсть не могла заглушить надолго. Далекое прошлое вернулось к ней, возродив дух самоотречения, верность, преданность и былую решимость. Слова, подчеркнутые спокойной рукой в маленькой старой книжке, которые она выучила наизусть когда-то, рвались с уст и изливались в невнятном шепоте, терявшемся в шуме дождя, хлещущего по окну, в громких завываниях и реве ветра: «Я несу крест, я получил его из рук твоих, и я буду нести его до самой смерти, ибо ты возложил его на меня».

Но скоро пришли другие слова, почти неслышные из-за рыданий: «Прости меня, Стивен! Все это пройдет. Ты вернешься к ней».

Она взяла письмо, поднесла его к свече, и потом оно медленно догорело в камине. Завтра она напишет Стивену последние слова прощания.

«Я несу крест, я буду нести его до самой смерти… Но как долго надо ждать, прежде чем придет смерть! Я так молода. Хватит ли у меня терпения и сил? Неужели мне предстоит бороться, и оступаться, и раскаиваться? Готовит ли мне жизнь и впредь такие же тяжелые испытания?»

С криком отчаяния Мэгги упала на колени, прижавшись искаженным от горя лицом к столу. Ее душа устремлялась с мольбой к незримому Утешителю, который не покинет ее до последнего часа. Ведь не напрасно посланы ей судьбой эти страдания: разве не познает она тайну долготерпения и всеобъемлющей человеческой любви, вряд ли доступную людям менее грешным, чем она? «О боже, если мне суждена долгая жизнь, дай мне дожить до того, чтобы приносить счастье и давать утешение…»

Внезапно Мэгги испуганно вздрогнула: ее ног коснулась холодная вода. Она вскочила: вода пробивалась из-под двери, ведущей в коридор. Мэгги не испытала страха, она поняла — это наводнение.

Смятение последних двенадцати часов мгновенно уступило место полному спокойствию; даже не вскрикнув, она поспешила наверх в комнату Боба Джейкина. Дверь была приоткрыта; Мэгги вошла и тронула Боба за плечо.

— Боб, начался разлив! Вода в доме! Пойдем посмотрим, целы ли лодки.

Она зажгла свечу, а бедная маленькая миссис Джейкин с испуганным воплем схватила на руки дочку. Мэгги поспешила вниз, чтобы посмотреть, быстро ли прибывает вода. С площадки лестницы в ее комнату вела вниз ступенька; вода дошла до нее. Пока Мэгги стояла и смотрела, что-то с ужасающим грохотом ударило в окно, разбив стекло вдребезги и превратив в обломки старую деревянную раму. Следом хлынула вода.

— Это лодка! — вскрикнула Мэгги. — Боб, скорее спускайся, надо удержать лодки!

Ни минуты не колеблясь, она бесстрашно вошла в воду, которая доходила ей до колен, при слабом свете свечи, оставленной на лестнице, вскарабкалась на подоконник и ползком перебралась в застрявшую в окне лодку. Боб не заставил себя ждать. Без сапог, но с фонарем в руке он быстро вбежал в комнату.

— Надо же, обе они здесь, обе лодки, — воскликнул Боб, влезая в ту, где уж находилась Мэгги. — Вот удивительно: и замки и цепи — всё в целости.

Спеша перебраться в другую лодку, чтобы открепить ее и завладеть веслом, Боб в своем возбуждении не думал о той опасности, которая грозила Мэгги. Нам не свойственно страшиться за бесстрашных, когда вместе с ними мы подвергаемся риску; к тому же Боб был целиком поглощен заботой о спасении беспомощных женщин, оставшихся в доме. Оттого что Мэгги уже была на ногах, разбудила всех и, опережая его, руководила всеми действиями, у Боба возникло ощущение, будто она обладает даром помогать другим, сама не нуждаясь в помощи. Мэгги тоже схватила весло; ей удалось высвободить лодку из-под нависшей балки.

— Вода больно уж быстро поднимается, — сказал Боб, — не успеешь оглянуться, как она будет в верхних комнатах: дом стоит совсем низко. Мне бы побыстрее переправить Присси с ребенком и мать в лодку — думаю, на воде оно вернее: дом старый, на него плохая надежда. И коли я сумею вывести лодку… Но как же вы! — вдруг воскликнул он, подняв фонарь и неожиданно осветив Мэгги, которая с развевающимися по ветру волосами стояла в лодке, держа в руке весло.

У Мэгги не было времени ответить, потому что, гонимая силой прилива, огромная масса воды обрушилась на прибрежные дома и вынесла обе лодки на водный простор далеко от главного течения реки.

В первый момент Мэгги ни о чем не думала, ничего не чувствовала кроме того, что ушла вдруг от той жизни, которой она страшилась; это был словно переход в небытие, но без агонии: она была одна в полном мраке наедине с богом.

Все произошло с такой быстротой, казалось таким нереальным, что нити обычных представлений были разорваны: Мэгги опустилась на скамейку, бессознательно сжимая весло, и долго не отдавала себе отчета в своем положении. Когда она вернулась к действительности, дождь уже прекратился и едва брезживший рассвет, раздвинув темноту, отделил нависший мрак от беспредельной водной поверхности. Мэгги унесла вышедшая из берегов река — это был разлив: кошмар ее детских снов, та божья кара, о которой не раз говорил отец. При этом воспоминании перед ней встал старый дом, брат, мать — они вместе слушали рассказы отца.