Мельница / The Windmill
Шрифт:
ДЖЕЙМС. Никому не быть более настоящим, чем мертвый.
ВИРДЖИНИЯ. Мне стыдно всякий раз, когда я смотрю в зеркало. Джеральд ставит меня на край. Он лапает меня. Я смотрю в зеркало. Никого нет. Потом, после смерти матери, Джордж приходил в мою спальню…
ДЖОРДЖ. Уютно, как у Христа за пазухой.
ДЖЕЙМС. Как же я унижался из-за Стеллы. Стоял в отчаянии у двери черного хода, дожидаясь, пока она выйдет. Слуги лгали мне, говоря, что ее нет дома. На их лицах читались жалость и презрение. Любовь – это вечное унижение. Стоять голым в спальне перед распахнутым окном, петь во весь голос, выбрасывать вещи из окна. Безумие
ВИРДЖИНИЯ. Какой торт?
ДЖЕЙМС. Свадебный торт миссис Хэвишем.
ВИРДЖИНИЯ (обращаясь к СТЕЛЛЕ, момент из прошлого). Стелла, ты думаешь, я когда-нибудь сойду с ума?
СТЕЛЛА. Нет. Разумеется, нет. С чего у тебя такие мысли?
ВИРДЖИНИЯ. Но все Стивены безумны.
СТЕЛЛА. Не все. Ванесса не безумна. Твои братья не безумны.
ВИРДЖИНИЯ. По крайней мере, один в каждом поколении.
СТЕЛЛА. Но не ты.
ВИРДЖИНИЯ. Но как знать наверняка? Когда мама умирала, я видела незнакомого человека, сидящего на краю кровати. Никто его не видел, кроме меня.
СТЕЛЛА. Это хорошо, что у нее была компания.
ВИРДЖИНИЯ. Но он был ненастоящим.
СТЕЛЛА. Воображаемые люди успокаивают. Иногда лучше настоящих.
ВИРДЖИНИЯ. Мир напирает на меня, сжимается. Бомбы каждую ночь падают на Лондон. Все, что имело какую-то значимость, умирает. Не останется ничего. Я уменьшаюсь и уменьшаюсь. Потом исчезну. Ничего не имеет значения. Ничего спасти не удастся. Все обречено. Все потеряно. Все – ничто.
ДЖЕЙМС. Спасенные и проклятые суть одно.
СТЕЛЛА. Ты такой странный, правда.
ДЖЕЙМС. «Ты такой странный, правда», – сказала она. Если бы она знала, насколько она права. Она ходила в трущобы, занималась благотворительностью, помогала бедным. Была к ним так добра. Действительно о них заботилась. Я знаю, потому что обычно шел за ней следом, шпионил за ней. Говорил себе, чтобы при необходимости смогу защитить ее, но, конечно, лгал. Ревновал. Как она могла питать такие теплые чувства к этим грязным никчемностям и ничего не испытывать ко мне? Зачем тратить на них время? Совершенно безнадежные, ни на что не годные, и тем не менее она проводила с ними долгие часы, лечила больных, утешала несчастных, играла с грязными детьми, позволяла залезать к ней на колени. А для меня времени у нее не было. Теперь я задаюсь вопросом, а может, Стелла не была очень умна и не понимала, для таких людей сделать можно только одно: убить их и избавить от всех страданий.
ВИРДЖИНИЯ. Стелла была лучше любого из нас.
ДЖЕЙМС (обращаясь к СТЕЛЛЕ, в разговоре из прошлого). Почему ты ходишь в Уайтчепел?
СТЕЛЛА. Помогать бедным.
ДЖЕЙМС. Нет. Это только предлог. Причины, по которым люди что-то объясняют, всегда ложь. Я скажу тебе, почему ты ходишь туда. Ты ходишь из-за темноты и опасности. Из-за бедности и вырождения. Из-за возможности насилия. Тебя все это физически возбуждает.
СТЕЛЛА. Я не возбуждаюсь. Я боюсь. Это не одно и то же.
ДЖЕЙМС. Ты боишься, но все равно идешь туда, потому что страх – часть твоего возбуждения. Секс и смерть тесно связаны. Всякий раз, отдаваясь мужчине, женщина рискует жизнью. Беременность равносильна смерти. Я тоже возбуждаю тебя. Но от меня ты убегаешь. В одном случае тебя тянет к тому,
чего ты боишься, в моем – ты убегаешь. Потому что я преследую тебя? В этом все дело, да? Если бы не преследовал, ты бы помчалась за мной на всех четырех, как сука в течку?СТЕЛЛА. Джеймс, извини, но я тебя не люблю. Во всяком случае, как тебе того хочется.
ДЖЕЙМС. «Я тебя не люблю, – сказала она. – Пожалуйста, пойми».
СТЕЛЛА. Пожалуйста, пойми. Я тебя не люблю. Я тебя не люблю.
ДЖЕЙМС. Она продолжала этого говорить. Словно пронзала меня ножом. Снова и снова. Словно старалась убедить себя. А может, наслаждалась чувством власти, которое давала ей возможность причинять мне боль.
СТЕЛЛА. Я тебя не люблю. Я тебя не люблю.
ДЖЕЙМС. Сверху сладкая невинность, но ниже пояса они – кентавры.
ВИРДЖИНИЯ. На самом деле ничего этого, естественно, не было.
ДЖЕЙМС. Да. Говори это себе. Толку не будет. Все, что чувствуешь, реально. Зови на помощь, кого хочешь, никто не услышит. Никто тебя не спасет. Никто никого не спасет. Даже твой приятель Раффинг. Теперь никто тебе не поможет.
ВИРДЖИНИЯ. Так мало известно о женщинах. Мужчины так мало знают о женщинах. Так мало.
КЭТЛИН (пересекает сцену, катит перед собой детскую коляску, образ из далекого прошлого, поет):
Живет та красотка одна,
И очень жестока она.
Остался в одиночестве
Властитель всех морей [6] .
(Взрыв бомбы. Тусклые лампы мигают и гаснут).
5
Жестокие убийства в Уайтчепеле
(Тиканье часов, скрип, как выясняется, колес кресла-каталки ГАЛЛА, когда он выкатывается на сцену. Свет зажигается в его кабинете. 1888 г. ГАЛЛ старый, перенес инсульт. РАФФИНГ, молодой полицейский офицер, который пришел, чтобы к нему за консультацией).
6
"There dwells a loved one,
But cruel is she!
She left lonely for ever
The kings of the sea."
Из стихотворения Мэттью Арнольда «Покинутый водяной».
ДОКТОР ГАЛЛ. Я вас знаю. Вы – тот молодой человек, который помогал инспектору Абберлайну при расследовании в Ковент-Гардене. Я давал экспертные показания. В чем выступал экспертом, уже не припомню. Импровизировал на ходу. Половину времени сам не очень понимал, что говорю. Слава Богу, большинство людей такие глупые, что им без разницы. Раффлс, правильно?
РАФФИНГ. Раффинг.
ДОКТОР ГАЛЛ. Значит, не расслышал. Как поживает инспектор Абберлайн?
РАФФИНГ. Все у него в порядке, сэр.
ДОКТОР ГАЛЛ. Хороший он человек, Абберлайн. Очень любит свою собаку. Так жаль, что у меня больше нет собаки. Старина Шустрик. Следовало сделать его чучело. Лучше бы коротать время с ним, чем с моей женой. Вы по-прежнему работаете с Абберлайном?
РАФФИНГ. Очень часто, сэр. Да, работаю.
ДОКТОР ГАЛЛ. Я в некотором недоумении. Почему он прислал вас? Я уверен, ему хорошо известно, что я больше не консультирую Скотланд-Ярд по медицинским вопросам.
РАФФИНГ. Вообще-то, сэр. Инспектор Абберлайн меня к вам не посылал.